– Сам не понимаю, как так вышло, – ответил он на так и не озвученный вопрос. – С неделю назад пришло от Кощея письмо. В нём он требовал уже мою дочь, а иначе грозился весь город и всё царство себе забрать. Я охрану выставил, лучших своих ратников, а она как испарилась! Взяла и исчезла посреди ночи, только вещи остались.
– Вам следовало позвать меня раньше.
Радислав вновь поморщился и на этот раз потерял терпение.
– Что ты меня, как ребёнка, отчитываешь?! Царь я тебе или кто?! Я так считал: негоже всему царству на тебя одного полагаться! Что я за царь такой, коль не могу с одним проклятым управиться? Да, видать, херовый царь, раз таки к тебе обратился!
Он замолчал, отвернулся и какое-то время всматривался в спокойствие сада. Но Морен видел, как крепко он сжимает челюсти и как напряжены его скулы. Когда Радислав заговорил вновь, голос его звучал тише, и сдерживаемая ярость угадывалась в нём:
– Отец мой тебе чуть ли не в ноги кланялся, а я никак в толк взять не мог: почему? Теперь понимаю. Видать, только проклятый может другого проклятого одолеть. То ли ты понимаешь их, то ли силой какой обладаешь, да только плевать мне, покуда ты за людей сражаешься. Вот мой приказ и царское же слово: вернёшь дочь живой – и до конца дней своих не будешь ни в чём нуждаться, хоть ещё три века проживи. А Кощея оставь, с ним я сам разберусь.
– Хорошо. Мне ясна задача.
– Что тебе для этого нужно?
– Я кое-что слышал в городе. Что за «окаянные прислужники»? Последователи Кощея?
Царь снова поморщился, всем своим видом давая понять, сколь неприятно ему говорить о таком.
– Услыхал-таки, – бросил он с досадой. – Не знаю я. Никто их в глаза не видел, а бабы разное болтают, что ж теперь, всему верить? Слухами земля испокон веков полнится. Ну ходят слухи, да, но только слухи.
– Я не убиваю людей, – жёстко предупредил Морен.
– А никто не говорил, что это люди. Нечисть то или кто другой, это уж сам выяснишь, одно скажу наверняка: ни один человек в тех горах не протянет долго. Сейчас ещё терпимо, а вот как морозы ударят… В общем, может, и нет там никого, один лишь проклятый.
– Есть ли кто-нибудь, кто видел Кощея и может рассказать о нём? Или кто-то, кто знал его ещё при жизни?
– Нет таких. А те, кто был, сейчас мёртвые в горах лежат.
– Как же мне его найти?
– Я выдам тебе провожатых. Они путь к замку знают – не Кощей его всё же строил, – да и авось помогут чем.
– Чем меньше людей, тем лучше. Также мне нужна лошадь, достаточно крепкая, чтобы выдержать подъём в горы и холода́.
– Это я устрою.
– Как давно пропала Василиса? Сколько дней тому назад? Какова возможность, что она ещё жива?
Лицо Радислава исказила мука.
– Даже не упоминай об этом. Два дня уж минуло.
– А что бы вы делали, если бы не нашли меня? Или будь я на другом краю Радеи?
– Решил бы вопрос по старинке: войском, огнём и железом. Но почто ратникам зря умирать, коли ты есть?
– Вам просто повезло.
– Это уж не тебе решать. Что ещё нужно?
– Только один вопрос.
– Ну? – потребовал царь в нетерпении.
– Почему Кощей? Откуда такое имя?
Невесёлая усмешка исказила лицо Радислава.
– А я почём знаю?
Как и обещал, он выдал Морену крепкого мохноногого жеребца, четверых провожатых из своих личных дружинников, охраняющих покой его самого и его семьи, и провизии на несколько дней с лихвой каждому. Царский конь был цвета чернозёма, но, что важнее, оказался удивительно спокоен нравом. Гнедую кобылу, как и Куцика, пришлось оставить в замке на попечении царицы.
– Маруша присмотрит за твоим зверинцем, – заверил Радислав. – Дивно ей позабавиться с заморской птицей, больно та ей понравилась.
Морен слабо понимал, от какого имени родилось это ласковое прозвище Маруша, но, впрочем, дела ему до того особо не было.
В сопровождение ему достались как на подбор молодые парни и лишь один зрелый мужчина, командующий их малым отрядом. Морен обратил внимание, что лошади их были совсем обычные, не чета его мохноногому, явно более крупному по своей породе коню, и недобрые подозрения поселились в душе. Словно бы царь совсем и не ждал, что они вернутся из этого похода, вот и берёг ресурсы казны.
«Нужно будет развернуть их, как только доберёмся до замка», – решил для себя Морен, едва они двинулись в путь.
Из окон дворца, если смотреть вдаль, за каменную стену, открывался прекрасный вид на словно бы окутанные туманом Белые горы – так близко они располагались к городу, и дорога до них заняла едва ли половину дня. Это был самый север Радеи, и каждый сезон ощущался здесь куда холоднее, чем во всём остальном крае. Говаривали, что в Белых горах снег не таял даже в разгар лета, ибо зима никогда их не покидала. В лютые месяцы всё живое замерзало насмерть, и только Ледяную, чьё течение было слишком бурным, никогда не сковывал лёд. А вот Молочная за пределами города покрывалась ровной белоснежной коркой, от которой и получила своё имя – снег устилал её, словно тончайший хлопок. Пока путь их тянулся вдоль реки, Морен невольно любовался ею. Радейцы не селились в горах, предпочитая возделывать поля в низинах, а где не живут люди, не водятся и проклятые. Оттого и вышло, что Морен прежде никогда не бывал здесь.
– Сколько дней займёт дорога до замка Кощея? – спросил он у своих провожатых, когда они ступили в еловый лес. Через него пологим подъёмом тянулась горная тропа.
Спутники ему достались неразговорчивые, и весь путь от дворца они провели в напряжённом молчании. В других обстоятельствах Морен был бы только рад этому, но сейчас он знал слишком мало о затаившемся в горах проклятом. Необходимо было разговорить их.
– Когда снега меньше – день-два, не больше, – ответил старший из отряда – мужчина лет сорока пяти на вид, с серебристой проседью, выглядывающей из-под шапки, и густыми чёрными усами над губой. – А сейчас – как знать. Может, и все три.
Снег валил не переставая несколько дней кряду, и лишь сегодня облака расступились, позволив пробиться солнцу. Повсюду, куда ни брось взгляд, словно бы лежала чистая, слепящая блеском алмазная пыль, и только зелень елей да чернота их стволов, подобно мазкам краски на холсте, добавляли картине оттенков. Лошади по щиколотку утопали в сугробах, по обе же стороны от тропы возвышались белоснежные, нетронутые холмы высотой по колено, а порой и по грудь. Из кустов метнулся белёсый заяц, да так быстро, что только сверкнули пятки да взметнувшийся под ними снег.
Безветренное спокойствие леса, укрытого за горной грядой, не могли нарушить даже птицы, не замолкающие ни на минуту. То и дело по ельнику разносились бойкий перестук дятла, скрипучие голоса соек, мелодичные трели зябликов. После шумного мёртвого города Морен ощущал себя здесь особенно уютно. Фырканье лошадей, скрип снега и хруст веток под копытами, голоса птиц и редкий шёпот ветра были ему куда милее суетливых перепалок горожан. И царский дворец с его росписью и украшенными фонтанами садами не так впечатлял красотой, как переливчатый иней на ветках.
На душе его было хорошо и спокойно, но Морен понимал, что работа никуда не делась, и потому продолжил расспросы:
– Что известно об этом Кощее или его прислужниках? Откуда узнали, где он прячется?
– О прислужниках впервые слышу. А Кощей и не прячется особо.
– Скорее уж наоборот, – подал голос один из молодых парней, идущих позади, рябой от веснушек и простой лицом, со светлыми, будто вода, глазами. – Он, как в горах поселился, по всем деревням и городам на севере письма разослал. Объявил, что он, дескать, царь и все его признать должны и на поклон к нему пойти.
– Угу, – поддакнул угрюмый малый, сгорбленный, будто ему одному было холодно, и даже нос его горбатился, как и он сам. – А кто откажется, того он силой заберёт.
– Так оно-то и вышло! – не скрывая восторга, с лёгкой усмешкой на губах ответил светлоокий. Сразу становилось ясно, что опустевшие селения для него не более чем презабавная присказка. – Люди же пропали.
– Я про прислужников не слыхал, – обратился угрюмый к Морену. – Но у нас говорят, у Кощея есть войско, иначе как бы он в одиночку целые деревни без людей оставил? А что те опустели, так сомнений нет. Я сам с одной из таких по соседству жил.
– Да какое тут войско? – спросил старшой, не скрывая сомнений. – Войско кормить надо, одевать, содержать, а в этих горах даже малый отряд долго не протянет, холодно же! Будь тут войско, его уж давно бы нашли, такое даже в горах не утаишь. Не верю я этим россказням.
– Говаривают, – снова вмешался в разговор светлоокий мальчишка, – что Кощей, дескать, колдун, ведьмач. Иначе как же?
– Да не колдун он, – протянул старшой и поморщился. – Нечистый он.
– То, что при жизни колдуном не был, не значит, что после смерти не мог им стать.
– Ты просто его не видел, – с досадой бросил старшой.
– А вы, стало быть, видели? – тут же спросил Морен.
Тот нахмурился, исподлобья взглянул на Скитальца, подумал немного и ответил:
– Видел. Страшилище он, чудовище. На человека похож, не спорю, да только не человек он, давно уж не человек. И когда я его видел, никаким ведовством он не владел.
– А когда он человеком был, вы его знали?
– Нет, только после.
– Сможете рассказать подробнее?
Старшой покачал головой.
– Нет, не могу. Не положено.
Морен сощурил глаза.
– Не положено?
– Угу.
– Кажется, вы не до конца понимаете, зачем я здесь. Проклятый проклятому рознь, бездумно рубить мечом недостаточно. Чем больше я буду знать, тем лучше подготовлюсь к встрече с ним. Если я не справлюсь, жизнь царевны может быть под угрозой. Как и ваша жизнь.
Морен говорил очень холодно, смотря прямо в глаза старшого. Тот хмурился, глядел исподлобья, долго думал, но в итоге с неохотой молвил:
– В тюрьме то было лет двенадцать тому назад. Я тогда нехитрую работу выполнял: еду заключённым носил да у дверей на посту стоял. Кого и за что судят – обсуждать не положено, да и не знаю я. Кощей не шибко разговорчив был, я и имени его настоящего не знал, его так другие служивые прозвали. Скажу одно, в тюрьме-то и стал он таким… нечистым.