– В городской тюрьме?
– Нет. В царской темнице то было. Туда сажают тех, кто лично пред царём провинился или кто важный пост до заключенья занимал.
Морен ощутил, как гнев подкатывает к горлу. Радислав солгал ему, когда сказал, что не знает, как и почему Кощей стал тем, кем стал. Теперь же получалось, что царь с самого начала был осведомлён лучше всех.
Старшой вдруг остановил коня и объявил:
– Стемнеет скоро. Дни зимой коротки, а в горах и подавно. Нужно сделать привал, пока местность открытая.
Морен поднял взгляд к небу, но солнце уже успело скрыться за горной грядой, и определить точный час не представлялось возможным. Ему самому казалось, что ещё довольно светло, но он доверился старшому, полагаясь на его знания и опыт.
Их небольшой отряд тут же разбрёлся по своим делам. Светлоокий паренёк привязал коней и занялся ими; двое других под руководством старшого готовили ночлег и провизию, а Морен ушёл собирать хворост. К тому часу, как развели костёр и поставили котелок на огонь, уже сгустились сумерки, обещая скорую ночь. Темнело крайне быстро.
Вода ещё не успела вскипеть, когда вдали, позади протоптанной ими тропы, раздалось лошадиное ржание. Отрядники как один обернулись на звук. Поскольку весь день они поднимались в гору, дорога позади петляла на возвышениях и низинах, и оттого новоприбывший гость появился внезапно. Из-за снежного пригорка выскочила пегая кобыла с маленьким всадником. Догнав их, тот остановил галоп и выпрямился в седле. Под соболиной шапкой и за высоким воротом пальто с меховой оборкой были видны только большие зелёные глаза, блестящие в свете костра, да золотые кудряшки. Малец набрал в грудь побольше воздуху и отрапортовал звонким голоском на одном дыхании:
– Царь направил меня к вам для оказания помощи! Он посчитал, что я могу быть полезен из-за тех сведений, которыми располагаю!
Морен с подозрением взглянул на него: совсем ещё ребёнок, судя по росту, годов десяти, не больше. И тут один из дружинников, до того молчавший, изумлённо воскликнул:
– Настюшка, ты, что ли?
– Дмитрий… – пискнула девчонка и втянула голову в плечи.
Дружинники округлили глаза, переглянулись. Морен сощурился, стиснул зубы, ощущая, как внутри него закипает гнев.
– Каких ещё сведений? – поинтересовался он.
– Я про Кощея могу рассказать, – начала девчонка бодро. – Я его при жизни знал… ла, – добавила она тише, сконфуженно, явно не понимая, как себя вести теперь, когда её обман раскрылся.
Дмитрий подбежал к Морену. Он оказался пареньком со жгучими карими глазами, высоким и широкоплечим, на вид чуть старше светлоокого, но всё ещё очень, даже слишком молодым – если есть семнадцать, уже хорошо.
– Её бы назад отправить, – обратился он к Морену.
Но тот и без него хорошо это знал.
– Об ином и речи быть не может.
– Как ты вообще нас нашла? – изумился старшой.
– Я от самого дворца за вами ехала.
– Теперь поедешь обратно, – отрезал Морен.
Девчонка вскинулась, как уж на углях.
– Не поеду я назад! Я помочь хочу! Говорю же, я Кощея при жизни знала, я о нём рассказать могу, знакомы мы были.
– Не могла ты его знать, – с раздражением бросил Морен. – Я не слепой и считать умею. Сколько тебе тогда было, три?
Та покраснела и съёжилась в седле, точно воробей в снегу. Пока они спорили, старшой подозвал светлоокого и отдал приказ:
– Митька, осмотри местность, проверь, чтоб поблизости зверья какого или нечисти не было.
Парень с готовностью кивнул, в два счёта отвязал своего коня и оседлал его, а старшой обратился к Морену:
– До утра её всё равно назад не отправить: в горах и днём-то опасно, а ночью подавно. Пусть поспит, утром Митька её сопроводит.
Морен с неохотой кивнул, признавая правоту старшого. Митька ускакал, сразу пуская коня галопом, и его силуэт растворился в сумраке.
Дмитрий помог девочке выбраться из седла, увёл её кобылу к остальным. Морен же пристально наблюдал, изучая, и девчонка ёжилась под его взглядом. Простой, но добротный кафтан с соболиной оборкой, шапка из того же меха, новенькие, будто только от мастера, валенки. Подойдя к костру, девочка сняла варежки и подставила руки огню. Взглянув на её белые, чистые ручонки, Морен спросил резко и прямо:
– Кто ты?
Девчонка вздрогнула от испуга и тут же выпалила, зардевшись от злости:
– Служанка я! Во дворце царице прислуживаю!
Морен сощурился, чувствуя, что тоже начинает злиться.
– Врёшь, – процедил он. – По рукам вижу, что врёшь.
Девчонка округлила глаза и тут же потупила их. Ручки её были нежные, ухоженные, они не знали никогда работы, так что Морену не составило труда догадаться, кто перед ним. Но он хотел, чтобы девица сама созналась во всём, как и в том, зачем увязалась за ними.
– Отец знает, что ты здесь? – допытывался Морен.
Она замотала головой.
– Мне Кощея надо увидеть.
– Ишь что удумала! – встрял в разговор старшой, тоже начиная багроветь от этих её слов. – Утром назад поедешь, и никаких но! Царь нам голову оторвёт, если с тобой что случится.
– Нет! – воскликнула она и по-барски топнула ножкой, сжимая кулачки. – Не знает отец, что я здесь, а коль узнает, сама я сбежала! Не тронет он вас, не дам я ему.
– Станет он мелкую пигалицу слушать, да ещё и после такого, – возмутился старшой.
– Зачем тебе вообще Кощей? – вмешался Морен.
– Говорю же, знает он меня. Не вру, ей-богу, не вру, я помочь хочу.
– Из того, что ты говоришь, одно слово правды, четыре – лжи. Почему я должен тебе верить?
Она открыла было рот, явно собираясь сказать что-то… но так и не придумала что, поэтому захлопнула его, не молвив и звука, лишь потупила взор. Морен фыркнул, но злость его уже отступила.
Скрипнула поломанная ветка, застучали копыта, и тишину леса разорвал голос Митьки:
– Шатун!
Глаза Морена вспыхнули мгновенно. Опасность ещё не показалась, а он уже выхватил меч и приказал девчонке:
– На дерево, живо!
И видать, было что-то в его глазах, на лице или в голосе, потому что та подчинилась немедля. Началась суматоха. Дружинники забегали кто куда, кто-то бросился к лошадям. Один даже успел запрыгнуть в седло, когда из тьмы леса выскочил Митька. Притормозив галоп, он огляделся спешно, увидел Настю и кинулся к ней. Та ещё не успела вскарабкаться на ель и, оставив потуги, спрыгнула обратно. Митька потянул к ней руку, и тут в ореол света ворвался разъярённый медведь.
Огромный зверь то ли не ушёл в спячку, то ли проснулся раньше времени и оттого был голодный и злой. Без рёва, идя напролом, он даже не вздрогнул, когда Морен выпустил в него стрелу из арбалета. Гнедой конь с дружинником в седле с диким ржанием встал на дыбы, когда медведь оказался перед ними. Шатун поднялся и одним ударом лапы разорвал коню шею. С предсмертным хрипом тот повалился в снег. Всадник попытался выпрыгнуть из седла, но не успел, и лес огласил дикий крик боли – конь придавил парня собой. Наблюдавший за этим Митька побелел от ужаса. Валенок Насти соскользнул со стремени, она не сумела забраться с первого раза, и Митька отпустил её руку. Девчонка упала в снег, а дружинник сорвал коня с места, не взглянув на неё.
– Митька! – во всю глотку заорал старшой, перекрикивая медвежий рёв.
Но Митька уже скрылся дальше по дороге. Морен бегло глянул вслед струсившему парню и тут же забыл о нём. Выхватив из костра горящую ветку, он махнул ею перед мордой медведя, отвлекая его на себя. Тот зарычал глухо, оскалился и поднялся во весь рост. Морен едва доставал ему до груди. До головы и шеи он не дотягивался и потому резанул мечом по передней лапе, занесённой для удара. Острая сталь рубанула, отсекая пальцы. Медведь взревел и махнул второй лапой, отбрасывая Морена от себя. Дмитрий подлетел справа и вонзил копьё в медвежий бок, чуть выше бедра. Но шкура того была толстой, шатун словно и не заметил раны. Древко переломилось, стоило медведю опуститься и броситься на Дмитрия.
Рыхлый снег смягчил падение Морена, он уже успел встать на ноги и поднять меч, но был слишком далеко от парня. К счастью, старшой оказался рядом и с разбегу всадил меч, целясь в шею. Шатун взревел, заметался, затряс головой, пытаясь ухватить зубами того, кто причинил ему боль. Старшой вовремя отпрыгнул, отпустив меч и оставив его в медвежьем боку. Вот только зверь всё равно зашиб его и сбил с ног, а затем бросился как к ближайшей цели.
Морен вовремя оказался рядом и рубанул мечом по раскрытой пасти. Из рассечённого носа брызнула кровь, но, кажется, это сделало медведя только злее. В один прыжок он настиг Морена, ударил лапой и на этот раз дотянулся. Когти смяли пластину на груди, разорвали кожу плаща и куртки, добираясь до тела. Левое плечо пронзила слепящая боль. Морен отступил в сторону и ударил мечом снизу вверх, желая снести зверю голову. Толстая шкура не дала этого сделать, да и силы одной руки не хватило – острый клинок пустил кровь, но и только. Израненный, обезумевший медведь разъярился только сильнее. Пытаясь укусить, он мотнул головой, выбил меч из руки Морена и тут же напал прыжком. В памяти всплыл старый приём, и Морен не придумал ничего лучше, как голыми руками схватиться за медвежьи челюсти, не давая им сомкнуться.
Медведь заревел, затряс головой, пытаясь одновременно скинуть его руки и сомкнуть пасть. Морен знал: если ослабит хватку, останется без пальцев, но и отпустить теперь уже не мог, оставалось только тянуть, надеясь, что хватит сил разорвать челюсти. Ещё один удар когтей пришёлся в бок, однако лишь сорвал пластину и разодрал одежду. Левая рука немела от боли и слабела. Старшой схватился за рукоять своего меча, попытался вытащить его из медведя, но тот метался из стороны в сторону, не давая этого сделать. Пока Морен боролся, пытаясь придумать хоть что-то, справа подбежал Дмитрий и с размаху вонзил меч в шею медведя, аккурат под загривком. Шатун заревел пуще прежнего, распахнул пасть шире, и Морен отпустил её, отскочил назад и выхватил нож.