– Я… я только слухи знаю, – начал он, запнувшись. – И ведать не ведаю, какие из них правда.
– Ничего, мне достаточно будет и слухов.
– А… что вам царь рассказал?
– Меня интересует как раз то, что царь мне не рассказал, – выделил Морен последнее слово.
Дмитрий поглядел на царевну. Та сидела тихая, задумчивая, но было видно, что она внимательно слушает. Что-то здесь было не так.
– Тебе придётся рассказать мне рано или поздно, – почти угрожающе произнёс Морен. Смотрел он на Дмитрия, но слова его были обращены к Настеньке. – От того, как много я знаю, зависит ваша жизнь. Твоя жизнь.
– Жизнь моя меня мало волнует, и смерти я не боюсь, – уверенно ответил Дмитрий и украдкой кивнул на девчонку.
Морен понял всё и не собирался продолжать.
– Да хватит вам! – воскликнул Фома. – Могли бы – рассказали! Давайте спать уже. И так прошлую ночь почти глаз не сомкнули. Давай, Настенька, я тебе свою лежанку уступлю. Вы остаётесь? – обратился он к Морену.
– Оставайтесь, – попросил Дмитрий, прежде чем тот успел дать ответ. – Вместе всяко безопасней.
Морен колебался недолго. Он вспомнил тень, что мельком увидел средь деревьев, и решительно кивнул.
– Тогда сегодня я в караул.
Все разбрелись на ночлег. Настенька свернулась котёнком у огня и вскоре затихла. Фома устроился под деревом: откинулся на него спиной, скрестил руки на груди, уронил голову да так и задремал. Дмитрий не ложился, остался следить за костром: подкидывал ветки да ворошил их, не давая пламени угаснуть. Морен достал меч, очистил его, заточил и смазал терпким маслом крапивы, готовя к бою. И только когда решил, что прошло достаточно времени и Настенька уже спит, обратился к Дмитрию.
– Вы правы были, когда сказали, что я к царской семье близок, – отец мой с царём дружил, всё детство вместе провели, ратному делу учились вместе. Да и я вот с Настенькой почти что рядом вырос, как сестра она мне. Но о Кощее и прислужниках его, или как вы их там назвали, я ничего не знаю, – ответил он, глядя в костёр. – Тут я со старшим согласен – вон какой холод, я уж ног не чувствую, а ещё только самое начало зимы. Кто, окромя нечисти, согласится тут жить? А нечисть разве кому подчиняется?
– Неужто совсем ничего о Кощее не слышал?
– Наверняка ничего не знаю. – Дмитрий понизил голос. – Я тогда ещё малой был, но когда люди пропадать начали, по дворцу слухи поползли. Вроде как те, кто к его смерти руку приложил, рассказывали, что помнили. Ну, пока ещё живы были. Сейчас уж и их нет.
– Приложил руку?
Дмитрий кивнул.
– Да. Тринадцать лет назад то было. Кощей… ну, когда ещё человеком был, попал к царю в немилость. За что – это уж только царь ведает да приближённые его. Может, отец знавал, да я не спрашивал, покуда жив он был. Но, видать, больно Кощей царя разгневал. Его сначала с месяц голодом морили, пока совсем не исхудал, потом подвесили на дыбе. Все суставы ему вывернули, но и этого царю показалось мало, и он приказал переломать ему кости, каждую. Руки, плечи, ноги, рёбра, все до единого пальцы… Каждую косточку напополам переломили, да так, что обломки наружу торчали. Он уж давно помереть должен был, а до последнего держался. Кости наружу торчат, а всё жив. Когда глаза его покраснели, царь приказал казнить. У дружинников байка есть, что палач двенадцать раз его топором ударил, а на тринадцатый топор уж сломался, а голова Кощея осталась на месте. Мясо палач перерубил, а кость так и не смог. Хоронить его не стали – нечисть же. Заключённые часто в тюрьме в нечисть обращаются, Церковь таких не велит хоронить. Им обычно голову сносят да сжигают. Вот и Кощея сожгли, только, видать, заживо. А потом уж и выкинули за ворота, вместе с остальными мертвецами.
– И потому он Кощей?
– Да. Тюремщики меж собой его Кощеем Бессмертным звали.
– А что с ними стало? С его мучителями, палачом и тюремщиками? Ты сказал, в живых уж никого нет?
Дмитрий пожал плечами.
– Кто от старости помер, кто в бою, кто по несчастью. Последние вроде как пропали. Некоторые из них жили в тех деревнях, что опустели.
Взгляд его стал несчастным, жалобным, с немой мольбой смотрел он на Морена.
– Я не хотел при ней рассказывать, – прошептал он. – Не хотел, чтобы она про своего отца такое слышала.
Морен кивнул, показывая, что понимает.
– Но за что царь мог так возненавидеть его?
– Из-за мамы, – отозвался тихий тонкий голосок за их спинами. Настенька не спала, хоть и лежала с закрытыми глазами. – Потому что он был с мамой.
Дмитрий побелел, когда понял, что их подслушивали, но Морену до того не было никакого дела – нечто более важное беспокоило его.
«Кости наружу, – произнёс он про себя. – И, видать, крепкие. Возьмёт ли такого меч?..»
– Что это там? – вырвал его из размышлений Дмитрий.
Он всматривался в глубь леса. Морен перевёл взгляд туда же и вскоре различил человеческий силуэт, направляющийся к ним. Не теряя времени, он вскочил на ноги и шёпотом приказал затушить костёр. Дмитрий смёл снег в огонь, и тот мгновенно потух. Настенька тоже поднялась и спряталась за их спинами. Лошади забеспокоились, их встревоженное ржание разбудило Фому. Ничего не понимая, он осоловело огляделся и вскоре тоже заметил фигуру в темноте, вскочил на ноги и обнажил меч. Морен и Дмитрий уже давно были с оружием в руках. Фигура направлялась к ним шагом и потому приближалась неспешно, но очень скоро силуэт обрёл знакомые черты.
– Да это ж Митька, – удивлённо выдохнул Фома, опуская меч, и тут же радостно воскликнул: – Митька! Вернулся-таки!
Морен тоже узнал его, но всем своим нутром предчувствовал нечто дурное. Митька был пешим и пришёл с той стороны, куда они держали путь.
– Осторожно, – предупредил Морен остальных. – Не подходите к нему.
– О чём ты? – удивился Фома. – Это ж Митька!
И Морен ведь прекрасно понимал, почему тот так спокоен. Не было у него доводов против возвратившегося, кроме собственного чутья, ведь глаза парня не горели красным – в темноте то было видно за версту. Фома убрал меч в ножны и сделал было пару шагов навстречу, но остановился, нахмурился и пристально вгляделся в паренька.
– Мить, – позвал он обеспокоенно. – Ты в порядке? Замёрз поди… Али ранен?
Митька молчал. Выйдя к ним из лесу, он замер, будто вкопанный, так и не подняв головы. Преодолев сомнения, Фома подошёл к нему и схватил за плечи.
– Мить? Ты как?
И только теперь светлоокий паренёк поднял голову. Морен, видящий в темноте куда лучше остальных, успел заметить, какие пустые и безжизненные у него глаза, не выражающие ничего. А затем…
Митька выхватил меч старшого и вогнал тот по рукоять ему в грудь – кончик лезвия вышел из спины под лопатками. Настенька истошно закричала. Лошади, удивительно быстро почуяв запах крови, занервничали и заметались на привязи, заливаясь ржанием. Фома прохрипел что-то невнятное и обмяк. Митька опустил меч, и старшой соскользнул с него мёртвым телом.
В то же мгновение лес словно ожил. Снег зашевелился, кусты и ветки затрещали, и из сугробов поднялись ратники с оружием в руках. Дюжина, а то и полторы, каждый облачён кто во что горазд: кольчуги дружинников, кожаные плащи Охотников, крестьянские рубахи да кафтаны, порою рваные и совсем не по погоде. Одни держали в руках мечи и копья, другие – остроги, мотыги, топоры да вилы. Морен не был уверен в том, кто они – ни один человек не просидел бы столько часов под снегом, – но выглядели те точь-в-точь как люди. Ни у одного не светились глаза, не было у них когтей и клыков, а лица их застыли, не выражая ни страха, ни гнева, ни печали. Митька перешагнул тело своего старшого, даже не взглянув на него.
Их малый отряд оказался зажат в кольцо. Морен отступил, чтобы встать поближе к остальным, и столкнулся спина к спине с Дмитрием. Тот был бледен, но взгляд его и поднятый меч выражали готовность биться до последнего. Настенька прижалась к ним, перепуганная до ужаса. Все понимали, что пред ними нечто не совсем живое.
– На дерево, помнишь? – шепнул Морен Настеньке, и та кивнула.
Никакой команды не было – все ратники как один бросились на них в тишине. Морен выпустил стрелу в Митьку – та вошла в глазницу и осталась в ней, но парень даже не дрогнул. Больше Морен не тратил стрелы. Дмитрий отбежал на пару шагов вперёд, давая им обоим место, и теперь сражался за его спиной с другими, а Настенька прошмыгнула куницей между ног и скрылась – за ней никто не последовал.
Какой-то крестьянин налетел на Морена с мотыгой, но тот легко отступил в сторону и перерубил древко мечом. Оставшись без оружия, с одной палкой в руках, враг не растерялся и замахнулся деревяшкой, целясь в голову. Морен наклонился, ушёл от удара и полоснул противника мечом, вспарывая живот. Кишки вывалились на снег; кровь оказалась красной, но ни от неё, ни от внутренностей не пошёл пар. Да и атаковать крестьянин не перестал, словно не заметил раны.
Ещё один противник, уже в кольчуге, подошёл справа, а слева засвистел топор третьего. Морен увернулся, сшибая первого, с распоротым животом, с ног, и топор вошёл в шею одетого в кольчугу дружинника. Морен цыкнул – даже такие раны оказались не страшны врагу, ведь дружинник остался на ногах, несмотря на торчащий в теле топор. Рядом возник Митька и занёс меч. Морен встретил его клинок своим и тут же ощутил жгучую боль в голени – кто-то порезал его.
– Что происходит?! Почему они не умирают?!
Дмитрий кричал так истошно, что закладывало уши, но Морен не знал, что ответить ему. В то время как его самого железо обжигало, так же как и других проклятых, этим было всё нипочём. С такими он никогда не сталкивался прежде. И они наступали, не давая времени ни оглядеться, ни раскинуть мозгами.
Перебивая звон стали, лес огласило лошадиное ржание – что-то встревожило коней, хоть ратники их и не трогали. Морен даже не мог обернуться проверить – он всё ещё удерживал меч Митьки. Резко отведя клинок, Морен ушёл в сторону, и его противник потерял равновесие. А Морен рубанул по ногам ближайшего крестьянина, рассекая кости ниже колен. Тот даже не вскрикнул, повалился на спину и, хоть всё ещё шевелился, сражаться уже не мог. Уловив движение краем глаза, Морен резко развернулся и вонзил клинок нападавшему в шею. Им оказался тот самый дружинник с рассечённым топором горлом. Меч Скитальца вошёл в него, пробив гортань насквозь, но он всё равно размахивал оружием, пытаясь дотянуться. Морен нахмурил брови от пришедшей на ум идеи и рванул меч вбок, отсекая голову. Дружинник тут же обмяк и повалился замертво.