– Руби им головы! – что есть мочи прокричал Морен.
Чьё-то оружие проскрежетало по пластине на спине, разрезало ткань плаща, но не добралось до тела. Морен резко развернулся, взмахнув мечом, – голова нападавшего слетела с плеч. Атаку справа удалось отбить, слева кто-то полоснул по ноге, но пластина спасла снова. Однако уже следующий удар пришёлся в не защищённое пластиной плечо. В пылу боя Морен лишь ощутил очередное жжение. Меч его рубил конечности, отсекал руки, ноги и головы, приходилось вертеться ужом, чтобы отбивать сразу все атаки или успевать уворачиваться. Но он был куда быстрее обычного человека, а напавшие на них ратники казались медлительными и неповоротливыми. Кого не успевал убить, Морен просто раскидывал от себя: порой ногами, порой шёл напролом и зашибал плечом.
Когда уже шестой, а то и седьмой противник повалился наземь, Морен огляделся, ища глазами Дмитрия и Настю. Девчонки нигде не было видно, а вот Дмитрий сражался чуть поодаль, и приходилось ему несладко. За его спиной Охотник занёс меч. Морен выхватил из снега обронённый кем-то топор и швырнул его. Лезвие вошло в хребет, Охотник изогнулся и пусть не остановился и оружие не выпустил, шаг его стал тяжёлым и неровным. Дмитрий заметил его и обезглавил.
Ряды стоящих на ногах редели. Непрекращающийся снег уже запорошил первых павших. Последний ещё способный сражаться ратник кинулся на Морена с копьём, но тот легко ушёл в сторону, на бегу поймал его за ворот рубахи и швырнул в снег. Он видел – перед ним совсем ещё мальчишка, почти ребёнок, но рука его не дрогнула, когда он снёс тому голову. Оглядевшись, Морен поискал глазами тех, кто ещё шевелился. Одним из таких оказался Митька – в пылу боя Морен рассёк ему бедро и даже не заметил этого. Парень всё ещё силился подняться, хотя ноги его не держали. Морен в пару шагов оказался рядом, наступил ему на грудь, чтобы не дёргался, и занёс меч. Острие пробило гортань и шейный позвонок, голова не отлетела, но этого оказалось достаточно: Митька затих, теперь уже навсегда. Красные глаза Скитальца потухли, мир вновь обрёл краски, и только теперь Морен заметил, что глаза Митьки стали ещё светлее, будто подёрнутые белёсой поволокой, как у мертвеца. У всех поднявшихся из снега ратников были такие же.
Морен огляделся. Позади него стоял Дмитрий с загнанным видом: он тяжело дышал, и пар вырывался из его рта. Лес был завален телами, но всех, кто ещё шевелился, добили. Лошади остались целы и на своём месте, однако пегой кобылы недоставало.
– Настя где? – прокричал Морен.
Дмитрий дёрнулся, побелел и тоже завертел головой, но девочки нигде не было, и лишь тонкая вереница следов вела дальше по дороге. Почти засыпанная снегом – не вглядываясь и не разглядеть, – но всё-таки различимая. Морен выругался, не сдерживаясь, и кинулся к лошадям.
– Сбежала, что ли? – спросил Дмитрий, словно сам себе не верил.
– Явно.
– Но куда?! В метель, одна?!
У Морена сложилось ощущение, что Дмитрий вот-вот ударится в истерику.
– И так ясно куда – к замку Кощея. Она с самого начала здесь из-за него.
Дмитрий застонал, схватился за голову. Начал что-то причитать о том, что это он виноват и не уследил за ней – будто то было возможно в бою, – но Морен его не слушал. Он отвязал своего коня, забрался в седло и поравнялся с Дмитрием, тут же отдавая приказ:
– Вдвоём на нём поедем. Будет быстрее, чем на твоём.
– А как же остальные кони?
Морен бросил на них беглый взгляд и соврал, сказав первое, что пришло в голову:
– На обратном пути заберём. А сейчас торопиться нужно.
Он протянул Дмитрию руку, и тот принял помощь, забираясь в седло позади. Морен сразу же пустил коня галопом, зная, что нельзя терять ни мгновения. Нужно нагнать Настеньку прежде, чем её поймают другие.
Едва выбрались из густой чащи, кусачий ветер ударил в лицо. Он рвал одежды, завывал, стенал, и вьюга туманила дорогу, не давая различить следы. Но и так было ясно, куда держать путь, поэтому Морен лишь изредка сверялся с ними.
Дмитрий, перекрикивая рёв ветра, спросил:
– Что это напало на нас?
– Я не знаю, – честно признался Морен.
– Будто бы мертвяки… Но я о таких только в сказках слышал!
Морен не стал рвать глотку в попытках докричаться с ответом, но про себя подумал, что, может быть, Дмитрий прав: не бывало дыма без огня, и сказки не возникали из ниоткуда.
Он гнал коня не щадя. Вьюга была такой сильной, что резала глаза на скаку и то и дело приходилось щуриться, доверяя дорогу вороному. Замок проступил сквозь метель внезапно, когда до него было уже рукой подать, тёмно-серый, кажущийся чёрным в ночи камень, укрытый снегом и растущими близ замка елями. Когда путники ступили за разрушенные стены во двор, стало значительно легче – казалось, метель утихла, как по мановению руки, и лишь отголоски её воя доносились до них из-за каменной преграды.
Крепость замка возвышалась мрачной чёрной тенью, и не было ни одного проблеска света в широких окнах, говорившего о том, что внутри теплится жизнь. Лишь в башне сквозь пелену метели удалось разглядеть тусклый рыжий огонёк в самой верхней бойнице. Время и ветер не пощадили ни стены замка, ни стены башни: местами в них зияли провалы, и казалось истинным чудом, что они устояли.
Морен заметил пегую, привязанную к дереву у одной из обвалившихся стен. Хозяйки нигде не было видно, а следы её исчезали внутри башни, там, где заканчивался прорвавшийся в неё снег. Морен отдал поводья коня Дмитрию и приказал:
– Возвращайся. Немедленно.
– А вы? А Настя? – спросил тот, запинаясь.
Вид у него был бледный, напуганный.
– Её я найду, вернёмся вместе. Ты же мне будешь мешать.
– В-вы уверены?
– Да, – только и сказал Морен, обнажая меч и ступая в темноту замка.
Василиса быстрыми шагами мерила комнату, пытаясь успокоить нарастающую в груди тревогу. За окном стенала вьюга, ветер выл, будто от боли и ярости, заметая снег в бойницы, но в её небольшой комнатке горел очаг, а жилетку Василисы украшали песцовые меха, согревая. Но не метель и уж тем более не холод беспокоили её. Казалось ей, сегодня что-то случится – что-то дурное, недоброе, и никак не получалось подавить или успокоить это чувство. На бойницу, несмотря на ревущий ветер, опустилась чёрная ворона. Царевна со злобой взглянула на неё и прогнала прочь, замахнувшись рукой.
Скрипнул засов, и Василиса обернулась на шум, взмахнув тугой золотистой косой до пояса. Но, к её удивлению, в дверях стоял совсем не тот, кого она ожидала увидеть. Раскрасневшаяся от мороза, с сияющей улыбкой пред ней предстала Настенька, и холодный страх сковал грудь Василисы.
– Что ты здесь…
Она и договорить не успела, как из темноты выскочил незнакомый ей мужчина. Василиса вскрикнула, а тот схватил Настеньку под мышки, оторвал от пола и прижал к двери, будто готов был ударить. Лицо его скрывала маска, но глаза горели красным огнём, который пугал куда больше, чем меч на его поясе.
– Не смей. Больше. Убегать, – процедил незнакомец в лицо Настеньке.
Василиса собралась с духом, выхватила грелку-жаровню из постели и замахнулась ею на мужчину.
– Отпустите её! – не то приказала, не то потребовала она.
Незнакомец взглянул на неё и осторожно опустил Настеньку. Глаза его медленно затухали, и Василиса впервые подумала, что когда-то уже слышала о подобном. Едва оказавшись на ногах, Настенька бросилась к ней и обхватила ладошками её руку с «оружием».
– Не надо, он хороший! Он со мной.
– Меня зовут Морен, – представился мужчина.
– Вы… Скиталец, верно? – вспомнила наконец Василиса.
Тот кивнул.
– Я пришёл за вами.
– Слава богу, – выдохнула Василиса и не глядя бросила грелку на постель. Но затем спохватилась и почти прокричала ему со страхом в глазах: – Немедленно войдите и закройте дверь!
Морен так и сделал. Царевна же упала на колени перед сестрой и, схватив её за плечи, сначала осмотрела, а затем крепко обняла, прижав к груди, и тут же отстранила.
– Как ты здесь оказалась?
– Я сбежала. Сначала от батюшки из дворца, а потом…
Пока Настенька рассказывала о своих злоключениях, Морен изучал взглядом Василису. Высокая, с пышной грудью, но притом необычайно стройная, с прямой осанкой, как у истинной царевны. Острый подбородок высоко поднят, черты лица правильные, и кожу ещё не тронули морщинки. Светлые, точно мёд, волосы и большие, как у Настеньки, ярко-зелёные глаза в обрамлении пушистых золотых ресниц. Василиса оставалась красавицей даже сейчас, в свои уже немолодые годы. У неё не забрали богатых одежд, и бледно-жёлтый сарафан украшала вышивка из драгоценных нитей и жемчуга, а грудь согревала жилетка из песцового меха.
Комната её хоть и была бедна, но совсем не походила на покои пленницы. Простая, но мягкая кровать с грелкой-жаровней, очаг в углу, крепкий сундук и даже столик с парой табуреток да пяльцы с вышивкой, чтобы не скучала. Если Василису и держали в плену, то хорошо о ней заботились.
Морен ещё раз окинул взглядом её утеплённые одежды, зимние сапожки, личные вещи вроде зеркальца и гребня, лежащие на столике у окна, и понял: её не похищали, она ушла добровольно.
– Что ты здесь делаешь? – повторила Василиса вопрос, который задавала уже не в первый раз.
– Я… – оторопела Настенька, пряча взгляд. – Я с Кощеем хотела увидеться.
– Что?! У тебя горячка, что ли?!
Видать, слова её сильно обидели Настеньку, потому что она вырвалась из рук сестры.
– А вы? – Гнев Василисы обратился на Морена. – Как вы могли её сюда привести?
– Я пришёл за вами. Она увязалась следом. Но сейчас мы уходим.
– Сейчас, в буран? – удивилась Василиса.
– Да. Из окон башни нас не будет видно, а метель заметёт следы.
Василиса приоткрыла губы, собираясь было что-то сказать, но то ли не решилась, то ли не смогла подобрать слов. И тут в тишине из пустых коридоров башни раздался голос:
– Василиса!
Царевна тут же побелела. Вскочила на ноги, завертела головой, осматриваясь, точно искала что-то.