– Ты прости моего друга, – обратился он к нему, добавляя мёда в голос, – да не держи на нас зла. Выпей с нами! Примиримся, подружимся, забудем все обиды…
– Я не пью, – холодно ответил Морен.
Он почти не сводил глаз с Михея, лишь иногда косо поглядывая на второго да на остальных Охотников. Последние по-прежнему сидели за столом и не спешили вмешиваться, но слушали и наблюдали, затаив дыхание. Морен насчитал четырёх, с Михеем и его приятелем выходило шесть. Если дойдёт до драки, тяжело будет.
– Да что ты с ним цацкаешься, Дарий?! – не выдержал Михей. – Я с ним за один стол не сяду, только если в кружку плюну! Да и он не опустится до того, чтоб с простыми людьми харчи делить.
– Ты уж прости моего товарища, – виновато улыбаясь, повторил Дарий. – Он по пьяни не ведает, что мелет. Уважь его, он и успокоится.
«Я не доверяю вам обоим», – с тоской и усталостью подумал Морен, не в силах решить, что хуже: сладкие, но лживые речи или открытая неприязнь.
Однако когда он сделал шаг прочь, в сторону двери, Дарий вдруг преградил ему путь, не давая уйти. Его рука легла Морену на плечо. Он обошёл его, приобнял и спросил дружелюбно:
– Ну так что, сядешь с нами?
Такой наглости Морен уже не вытерпел.
– Руку убери, – прорычал он сквозь стиснутые зубы, и ладонь его потянулась к мечу.
Он лишь хотел припугнуть зарвавшегося юнца, но жест этот заметил Михей. Сжав кулак, он проревел: «Ах ты паскуда!» – и кинулся на Морена. Тот, не выпуская меч, поймал его за голову второй рукой и впечатал носом в стол. Сидевшие Охотники повскакивали со своих мест, раздались крики:
– Полегче!
– Ты что творишь?!
– Михей!
Дарий попытался схватить Морена за руку, но тот чуть высвободил меч из ножен, демонстрируя наточенное лезвие. Охотники замерли, Дарий отступил на шаг, выставив перед собой ладони. Михей стонал и корчился на полу от боли, держась за кровоточащий нос. Разлитый хмель стекал со стола и мерно капал ему на плечи.
Морена трясло от злости, но глаза его не горели, весьма некстати – быть может, тогда его испугались бы сильнее и отстали раньше. Сейчас же на лицах Охотников читались растерянность, враждебность и неприязнь, но никак не страх.
Корчмарь стоял за прилавком белее соли, выпучив глаза, тело его била крупная дрожь. Но тут он побагровел до ушей, затрясся пуще прежнего и проревел срывающимся басом:
– А ну на хер пошли отсюда! Не то за епархием пошлю!
Парочка Охотников подхватила Михея под локти и вывела его, сыплющего бранью, на улицу. Морен бросил взгляд на Дария, убрал меч и быстрым шагом направился прочь. Когда он вышел из корчмы, то первым делом услыхал ругань Михея. Другие Охотники усадили его на лавку здесь же, на крыльце, и пытались унять кровь. Морен прошёл мимо них не обернувшись.
Близился к завершению последний день праздничных гуляний, и в Заречье готовились к пиру: там, где накануне горел костёр, теперь стояли широкие столы, накрытые белыми скатертями. К закату разожгут огонь, устроят игры, песни, пляски. Сейчас же девушки, что не были заняты приготовлением еды, рвали свежие цветы на венки, украшали рубахи и вплетали ленты в волосы. Парни строгали сучья для костра или таскали бочки с мёдом, а ребятня бегала за мамками и выклянчивала сладости, не желая терпеть до вечера.
На Скитальца, въехавшего в распахнутые ворота, никто не обратил внимания. Лишь некоторые провожали его взглядом, но, увидав, куда он направляется, теряли всякий интерес. Живя близ Русальего леса, жители Заречья не боялись тех, кто обитал в нём: уж несколько веков как устоялся меж ними мир, держащийся на своде правил, которые ни одна из сторон не смела нарушать. Все знали, за что Русалий лес получил такое имя, и просто мирились с ним как с неизбежным злом. А зло в ответ не нарушало границ, очерченных лесом. Пока держался этот хрупкий мир, люди не бросали Заречья и могли не бояться по ночам.
Но чем богаче и влиятельнее становился Липовец, ближайший отсюда крупный город, тем шире разрастались его стены и ближе подбиралась Церковь. А чем дальше заходило её влияние и чем больше появлялось часовен и церквей, тем хрупче и шатче делался этот мир. Тогда как простой люд приспособился и научился жить бок о бок с проклятыми, Церковь их терпеть не желала и вознамерилась истребить все порождения Чёрного Солнца. Будто то было возможно… Морену же оставалось лишь радоваться, что пока его не втягивали в эти распри.
Стоя под сенью деревьев на краю Русальего леса, он ждал, когда подоспеют Охотники, с которыми ему надлежало отправиться в путь. Летнее солнце угасало неохотно, оттягивая наступление ночи изо всех сил, и оставляло совсем немного времени до рассвета. Наблюдая за бытом людей, вглядываясь вдаль, ожидая увидеть красные с позолотой плащи, Морен пытался придумать, как бы ему отделаться от Охотников, как только они войдут в лес. Будь он один, поиск цветка не составил бы труда – он уже примерно знал, что и как нужно делать, но церковные псы в этот план не вписывались совершенно. Они могли всё испортить, усложнить или, того хуже, попросту погибнуть. Присматривать за ними, как за несмышлёными детьми, Морену вовсе не улыбалось, но и как избавиться от них, он пока не очень представлял.
Готовившиеся к празднику люди вдруг засуетились, побросали свои дела и скрылись в домах. Лишь немногие, по большей части крепкие мужики, остались на улице и продолжили разносить бочки с мёдом, вколачивать шесты для игр, расставлять лавки и рубить дрова на будущий костёр. По главной улице, не обращая внимания на праздничные убранства – цветы, травы да красные ленты, – рысью проехал отряд всадников. Морен насчитал четверых. Во главе, на ретивом сером жеребце, гордо подняв голову, ехал тот, кого Морен узнал сразу, ещё раньше, чем разглядел лицо. Именно этот немолодой мужчина со впалыми глазами, держащий спину ровно, будто жердь, командовал вчера отрядом Охотников, устроившим набег на селян. Ещё двоих Морен не знал, а вот увидав третьего, едва не застонал – им оказался Михей. Нос его так и остался изломан, распух и посинел, что придавало ему ещё более грозный и мрачный вид.
Подъехав к Морену, старший из Охотников кивком головы поприветствовал его. А затем развернул коня в сторону деревни и всмотрелся вдаль.
– Это не все? – тут же спросил Морен. – Будет ещё кто-то?
– Должен подоспеть один, но он опаздывает, – ответил старший Охотник всё тем же холодным, надменным тоном, которым разговаривал с ним и вчера. – Если не явится дотемна, отправимся без него.
– Я управлюсь один.
– Нет.
Воцарилось молчание. Михей буравил Морена яростным взглядом, старший всматривался в деревенские улочки, наблюдая за вернувшимися к делам селянами, а Морен изучал тех двоих, что были ему незнакомы. Юнцы лет по пятнадцать, очень схожие меж собой и наверняка братья, украдкой смущённо разглядывали Скитальца. У обоих были тёмно-русые кудри, выбивающиеся из-под шляп, и ярко-голубые, будто речная вода, глаза. Даже лошади под ними походили друг на друга: обе гнедые, с чёрными подпалинами на ногах. Вот только если один из братьев был крепко сложён и держался в седле уверенно, второй оказался миловиден, как девица, и тонок в плечах, как охотничий пёс. Но, будучи выше, он словно стыдился своего роста и сутулился, стараясь стать меньше, чем есть. Оба парня выглядели сильными, однако вряд ли у них было много опыта за плечами.
Заметив, что Скиталец рассматривает их, оба стушевались, и тот, что казался увереннее и старше, обратился к нему:
– Меня Неждан зовут, а его – Милан. – Он указал кивком на брата. – Старшого нашего – Истислав.
– Для тебя – Истлав, – вклинил ледяное слово главный Охотник, не сводя глаз с селян.
Неждан ещё больше стушевался, но слов не растерял:
– А его – Михей.
– Знакомы уж, – хмуро бросил тот.
Неждан потерялся окончательно, и даже конь его мотнул головой, чувствуя нервозность хозяина. Морен невольно улыбнулся и тоже представился.
И вновь воцарилось молчание.
Куцик, сидящий на плече Морена, задремал, и даже слепящий свет закатного солнца не мешал ему. Чистейшее безоблачное небо темнело до черничного оттенка, перетекая в ярчайший облепиховый, но и последний постепенно затухал, уходя за небесным светилом. Мир захватывали сумерки, приглушая, черниля краски. Неподалёку повздорила парочка серых ворон, укравших с людского стола баранку. Не в силах поделить её, они подняли страшный шум и не замечали, что рядом опасность: люди да более крупная хищная птица.
– Посмотрите на них, – заговорил вдруг Истлав, всё так же с презрением глядя на крестьян. – Только вчера их разогнали мечами и розгами, а уже сегодня, потеряв всякий страх, они вновь готовят свои языческие празднества.
– Люди всего лишь веселятся, – не выдержал Морен. – Какое вам до этого дело?
– Славя Старых Богов, они наделяют их силой. Той самой силой, что обрушила на них Божий гнев и кару. Но они, кажется, позабыли об этом.
Вопреки первоначальной задумке, далеко не все Охотники были глубоко или хоть сколько-нибудь верующими, Скиталец знал о том не понаслышке. Но Истлав явно смотрел на мир иначе, как истинный церковник. Морен скосил глаза на его короткие, некогда стриженные под корень волосы и в очередной раз задумался: за что праведника могли сослать в Охотники?
– Разогнать их? – предложил Михей. – Время ещё есть.
– Нет. Пока светит солнце и покуда не жгут костры, это всего лишь праздник, такой же, как и любой другой, свадьба или сватовство. Мы не вправе запретить им накрывать столы и собираться за ними.
«А жениха с невестой они вам быстро найдут, если попробуете им что-то предъявить», – мысленно закончил Морен, видевший такое уже не раз.
– О, явился! – бросил недовольный Михей.
Окольными путями, пробираясь сквозь толпу окруживших его крестьянок, к ним направлялся Дарий. Он словно красовался в седле, держа спину ровно, а широкие плечи отведя назад, и раздавал всем встречным улыбки. Его селяне не боялись и даже более того – собравшиеся вокруг девушки пытались вручить ему свои венки или угощения со стола, а он уделял внимание каждой и вежливо отказывался, лишь иногда принимая съестные дары. В закатном солнце его волосы цвета яркого каштана отливали медью, что делало его ещё краше в глазах девушек. Он явно наслаждался их вниманием и совершенно не спешил.