– Что это была за дрянь, вы знаете? Которая гналась за нами.
– Увы, нет. С такой ещё не сталкивался, но слышал о ней.
– Нам стоит опасаться, что она проберётся сюда?
– Не думаю. Насколько мне известно, город строили как раз с заделом на то, чтобы уберечь людей от подобных олгой-хорхою. Полагаю, стена уходит слишком глубоко под землю.
Елисей привёл его к широкому округлому шатру, что размерами легко мог потягаться с небольшой избушкой, приподнял полог и пригласил Морена войти первым. Внутри царил полумрак, ведь плотные завесы шатра скрадывали солнце, а отверстие на самом верху над их головами не давало достаточно света. Несмотря на внушительные размеры, внутри шатёр был почти что пуст. У стен примостились низкая в пол кровать, похожая на лежанку, сундуки для утвари, котёл, глиняные кувшины, миски и прочий скарб. В центре же расположились очаг да низкий столик с настилом из шкур на полу вокруг – вот и вся обстановка.
Пока Морен осматривался, Елисей сел у очага прямо на шкуру и указал рукой на такую же напротив.
– Присаживайтесь, я вам всё объясню.
Но прежде чем Морен сделал шаг, полог на входе приподнялся, впуская дневной свет, и внутрь заглянул Каен. Он был бледен, кожа приобрела зеленоватый оттенок, а взлохмаченные волосы прилипли ко лбу и шее от пота. Увидев Морена, он выдохнул от облегчения, решительно ступил в шатёр, роняя за собой полог, и бегло заговорил:
– Я не успел пробиться к вам на площади и боялся потерять из виду. Хорошо ещё, что твой плащ издали видно, и Борис подсказал, где вы можете быть.
– Где Куцик? – тут же спросил Морен.
– Да что с ним станется?! Сидит на коновязи снаружи. А ты мог бы и спросить, как я.
Вид у него был донельзя обиженный.
– Вообще-то я чуть не погиб.
– Я видел, – кивнул Каен. – И если бы мой желудок не решил избавиться от содержимого после такой скачки, я бы подошёл к тебе сразу. Однако я не понимаю твоего яда, в первый раз, что ли?! Вот со мной такое впервые.
– Хорошо, как ты? – процедил Морен сквозь зубы.
– Уже лучше, спасибо, – произнёс Каен как ни в чём не бывало.
И без малейшего стеснения прошёл вглубь, устраиваясь на шкурах перед Елисеем. Тот ласково улыбнулся ему, налил из кувшина в маленькую чашу нечто, похожее на разбавленное молоко, и протянул гостю.
– Выпейте, станет легче.
– Что это? – недоверчиво спросил тот.
– Забродившее конское молоко. Оно кислое, после встряски самое то.
Каен поблагодарил его и без сомнений выпил всё в несколько глотков. Морен же покачал головой и лишь теперь неловко присел неподалёку от него.
– Смотрю, вы близкие друзья, – елейным голоском промурлыкал Елисей, протягивая чашу с молоком и ему.
Морен поблагодарил, но пить не стал.
– Так только кажется, – заверил он. – Нельзя дружить с тем, кто думает лишь о себе.
– Ну что вы, он лукавит. Я своими глазами видел: когда его сняли с лошади, он первым делом начал оглядываться в поисках вас. И лишь когда вы влетели за ворота, позволил себе отойти и очистить желудок.
– Я вообще-то здесь и всё слышу, – влез в разговор Каен. – Вы сильно преувеличиваете.
В полумраке шатра сложно было разглядеть лицо, но Морен видел, что глаза его пылают от гнева. Елисей же вновь виновато улыбнулся и добродушно произнёс:
– Простите мне мою болтовню. Так вот, насчёт лошади… – Он обернулся к Морену и печально вздохнул. – Не беспокойтесь. Я уже объяснил вам, что загнанный, умерший в муках, но не в бою конь – дурное предзнаменование у мэнгэ-галов. А пролитая кровь – непочтительное отношение и почти оскорбление. Но ничего страшного не произошло. Просто не показывайтесь местным на глаза какое-то время, и всё забудется. Всё равно всех гостей города селят отдельно, в гостевых аулах. Здесь нам ничто не угрожает, до обратного пути можете отдохнуть. Я распорядился заранее, так что вам должны выделить юрту. А мы пока займёмся своими делами.
– Юрта? Что это?
– Мы сейчас в ней.
За порогом раздался чей-то голос. Елисей ответил на тэнгрийском, и полог распахнулся, ослепляя солнечным светом, а в юрту вошёл мужчина. Тэнгриец в небесно-голубых одеждах, с тёмной, будто от загара, кожей и раскосыми глазами. Длинные чёрные волосы он скрепил в низкий хвост, а лицо гладко выбрил, словно желал подчеркнуть точёные скулы.
Следом за ним вошёл ещё один, выше ростом и шире в плечах, облачённый в лёгкие доспехи до колен. Прежде Морен не видел таких, но железные чешуйчатые пластины, нашитые поверх кожаной куртки, напоминали его собственную самодельную защиту. Разрез глаз у второго тэнгрийца был узок, словно рана от ножа, и походили они на щели змеиных зрачков, отчего взгляд его казался острее и злее. У него были такие же длинные волосы, но передние пряди он сцепил на затылке, а остальные свободно спадали по спине, что придавало им сходство с гривой. Когда полог опустился, солнце перестало бить по глазам и гостей укрыл полумрак шатра, стало ясно, что они ещё очень молоды – Морен не дал бы ни одному из них и двадцати. Первый держался статно, высоко задирая голову, и без приглашения прошёл вглубь. Второй остался стоять немой тенью у полога.
Елисей выглядел глубоко поражённым. Он попытался вскочить на ноги, но незваный гость остановил его движением ладони. И тем же плавным движением кисти повелел ему опуститься обратно. Сам же он сел на шкуру меж ними, спиной ко входу, и широко развёл колени. Неудобное, на взгляд Морена, положение ног он принял с такой лёгкостью, что сам собой напрашивался вывод – местные всегда сидят именно так: скрестив ступни и разведя колени, открываясь собеседнику. Следовало запомнить, если он не хотел новых неприятностей.
– Меня зовут Модэ́. Я пришёл поговорить с вами, – лишь слегка искажая слова, делая их более звучными, представился мужчина.
Глаза Елисея распахнулись ещё шире.
– Чем обязаны такой честью? Мы только прибыли, прошу прощения, я не могу принять вас подобающе.
– Не нужно. Я здесь не гость, а по делу. Вы же Скиталец, верно?
Весь разговор он глядел в упор лишь на одного Морена. Без страха, без интереса, решительно и твёрдо. Он явно привык отдавать приказы и привык, что их исполняют немедля.
– Да, верно, – подтвердил Морен.
– Я наслышан о вас. И хочу, чтобы вы помогли мне.
– Каен, глянь, пожалуйста, не улетел ли Куцик, и если он ещё рядом, принеси его мне.
Тот посмотрел на Морена с недоумением и чуть ли не возмущением. Но, взглянув на Модэ, увидел, что тот и Морен смотрят друг другу в глаза, словно проверяя на смелость, и сообразил, в чём дело. Не без лишних слов, с тихим бурчанием он поднялся и вышел из юрты, а в разговор вступил Елисей:
– Если вам будет легче, можете говорить на тэнгрийском, я переведу.
– Не нужно. Я учил ваш язык и считаю, что говорю хорошо.
– У вас прекрасное произношение, – улыбнулся Елисей.
– Да, соглашусь, – добавил Морен. – Зачем он вам?
– Спасибо. У нас много рабов из Радеи и её вассальных княжеств. Они живут с нами и растят детей, передают им свой язык. Хан обязан знать языки рабов, чтобы понимать, о чём они говорят за его спиной.
– Хан?
Полог поднялся вновь, обрывая их разговор, – то вернулся Каен, держа Куцика на сгибе локтя. Птица издала приветственное «Выэ-э-э!» и спорхнула вниз, опускаясь на землю перед Мореном. Модэ смотрел на Куцика во все глаза, пока тот клевал хозяина в колено, привлекая внимание. Пришлось подставить ему ладонь и пересадить на плечо, чтобы успокоился.
Морен ждал, что Модэ, как и все остальные, начнёт расспрашивать его про Куцика, который вертел головой, осматривая людей жёлтым глазом. Но тэнгриец поборол любопытство, собрался и сделал вид, что их не прерывали, а Каен успел занять своё прежнее место.
– Я старший сын Бату́-хана, прошлого владетеля этих земель, – пояснил Модэ. – Мне надлежало перенять титул отца. Но в силу некоторых событий и наших с братом юных лет после его казни ханом стал мой дядя Тими́р.
– Наверное, мне стоит выказать вам сочувствие?
– Не стоит, – холодно осадил Модэ. В словах Морена не было насмешки, но этот тэнгриец казался последним человеком в Каменной степи, к кому следует испытывать жалость. – То было девять лет назад, я уже давно оправился и к вам за другим. Я много слышал о вас. Вы отлавливаете… как это по-вашему называется? Нечисть?
– Проклятых, – с лёгкой усталостью поправил Морен. – И я не отлавливаю, а убиваю их.
Модэ кивнул, давая понять, что принял к сведению.
– Мне нужно, чтобы вы нашли и отловили мою мать.
– Ого!
Удивлённое восклицание сорвалось с уст Каена, и он тут же привлёк всё внимание к себе. Но, кажется, вовсе не смутился, и о нём позабыли вновь. Модэ не сводил глаз с Морена, словно испытывал его на прочность, пытался прочесть скрытое полумраком и маской лицо. Не он первый и не он последний – Морен знал, как себя держать с такими. Напускная усталость, спокойствие и безразличие служили ему лучшим щитом, чем колкие слова или грубая сила.
– Что стало с вашей матерью?
– Айла-хатун обратилась в мангуса, или, по-вашему, в проклятого. Но здесь все зовут её арысь-поле.
– Здесь? Она в городе?
– Да. Скрывается, прячется… но ни на кого не нападает. Все знают о ней, многие видели её силуэт или тень в ночи. Собаки чуют её и заходятся истошным лаем, тогда как глаза их хозяев не могут ничего различить в темноте. Она никому не причинила вреда, лишь пугает, поэтому многие относятся к ней с почтением и уважением, как к доброму духу, что приносит дурные вести. И именно потому, что до сих пор она никого не убила, дядя и не отдаёт приказ о её поимке.
– Зачем она тогда вам? Да ещё живая.
По лицу Модэ пробежала тень, словно его покоробили или даже оскорбили слова Морена, и всё же он хорошо держал себя в руках, даже в те мгновения, когда глаза его пылали огнём. В них легко читалось, что этот тэнгриец скор и жарок на чувства, но научился держать их в узде и не давать себе воли.
– Когда она обратилась, – начал он, – в том обвинили отца. Его покрыли позором, как и весь его род. Поэтому