дядя и стал ханом, когда отца призвало Вечное Небо.
– Обвинили в чём? Я не понимаю.
Морен оглянулся на Елисея, а тот, словно этого и ждал, тут же вмешался.
– Позволите? – вежливо спросил он. Модэ не возражал. – Это местный обычай. Здесь, если кто-то обращается в мангуса, то есть нечистого, всегда ищут виновного, того, кто повинен в обращении. Жестокий муж, сварливая жена, насильник, преступник, убийца… вы лучше знаете. – Торговец вздохнул. – По их вере, всегда есть виновный. И когда такой находится, его отдают на съедение обратившемуся, дабы он свершил свою месть.
О да, Морен прекрасно понимал, о ком и о чём говорил Елисей. Но также не понаслышке знал, что те же домовые, волколаки и летавцы становятся проклятыми из-за собственных пороков, а не по чьей-то вине, и потому вся его суть противилась такому укладу.
– Но матушка не съела отца! – возмутился Модэ. – Разве это не доказывает его невиновность? Отец сам освободил её ещё до суда, а она не кинулась на него, не причинила вреда, а предпочла бежать. Однако его всё равно обвинили и казнили, просто иначе: привязали к столбу за стенами города. – Глаза Модэ сверкнули, и он выплюнул с отвращением: – Смерть для насильников и грязных убийц, а не для великого хана.
Морен вспомнил эти столбы. Он видел их, когда нёсся к воротам на всём скаку, – обглоданные, истерзанные тела, оставленные гнить на солнце. Так вот за что их так. Жестокая участь и поганая смерть, но тэнгрийцы наверняка считают, что это своего рода справедливость. Интересно, помогает ли такой способ устрашения хоть немного?
– А что становится с проклятым после того, как он сожрал виновного? – задал он мучивший его вопрос.
– Его выпускают за стену, – ответил Модэ, – и никто более не вправе причинить ему вред.
– Это ещё почему? – Морен не сумел скрыть удивления. – Ни разу не слышал, чтобы расправа над обидчиком помогала проклятому исцелиться. Даже после смерти виновного Проклятье остаётся с ним, и он всё так же опасен для других.
– Месть очищает их души от сожалений и гнева. После смерти виновного мангусы становятся чисты, как дикие звери. Волк опасен не по своей воле, а потому что так велит его суть.
– Но волков вы убиваете. Или же нет? Позволяете им жрать овец или другой скот? Что-то я сомневаюсь. Так в чём различие? Месть не очищает, она лишь порождает ещё одну смерть. Да и откуда уверенность, что вы всегда наверняка находите виновного? Даже сейчас вы уверяете меня, что вашего отца обвинили ошибочно.
Лицо Модэ исказилось, черты его заострились от гнева.
– Вам не понять, – отрезал он. – То наш уклад, не ваш. Даже если в чём-то я готов с вами согласиться, я не позволю чужеземцу говорить дурно о моём народе и его обычаях.
– Разве я сказал дурное?
– Все они прежде были нашими отцами, братьями, матерями и сёстрами. У кого поднимется рука на родную кровь? По-вашему, милосерднее прекратить их страдания? Но что, если они не страдают и обращение для них – всё равно что дар?
– Нет, милосерднее не дать им убивать других, – качнул головой Морен. Пока Модэ распалялся всё сильнее и говорил всё жарче, он оставался не в пример спокойнее его. – Милосерднее не плодить новые смерти, не создавать опасность для караванов и путников. Заботясь об одной родной душе, вы забываете об общем благе и, сохраняя одну жизнь, рискуете отнять дюжину.
Щёки Модэ запылали, краска залила лицо до самых ушей. Его трясло от гнева. Пришедший с ним тэнгриец впервые зашевелился, сделал шаг из тени, но Модэ, не оборачиваясь, остановил его поднятой рукой. Ещё мгновение, и он унял гнев, удержал в узде.
– Вы говорите так, – начал он медленно, цедя слова, – потому что никто из ваших близких не становился мангусом. Вам не понять, насколько тяжело поднять меч на того, кто дорог тебе. Кто возьмёт на себя роль палача? Вы сами её на себя взвалили или это сделал кто-то другой?
Морен заметил краем глаза, что Каен обернулся к нему, бледнея от этих слов, но сам он сохранил лицо, не ощутив даже горечи, лишь тоска отозвалась в душе, словно глухое эхо.
– А вы судите, не зная ничего обо мне, – сказал он устало. – Я же видел проклятых, что наслаждались своим пороком и обретённой силой, сеяли смерть и упивались ею. Видел и тех, кто умолял убить их, поскольку не желал себе такой доли. Быть может, вы правы, и смерть для них – не лучший исход, но другого я попросту не знаю. Для меня они уже мертвы.
– Вот именно, не знаете. Но это не значит, что другого исхода нет.
Елисей кашлянул в кулак, привлекая внимание обоих.
– Давайте вернёмся к сути проблемы. Думаю, будь ваш спор таким простым, его бы разрешили уже давно и без нас.
Морен кивнул и вновь обратился к Модэ:
– Зачем вам всё-таки ловить мать, если она не опасна для людей?
«Во что я не очень верю», – добавил он мысленно.
– Как я сказал ранее, когда отца обвинили, его самого и его род покрыли позором. Для простого народа это мало что значит, но другие ханы никогда не признают наше с братом право претендовать на власть. Мой дядя Тимир-хан умирает. Болезнь пожирает его много лет, он давно прикован к постели, и со дня на день Вечное Небо призовёт и его. Старшему сыну хана всего двенадцать. Если бы моя мать не стала мангусом, а отец погиб в бою, титул хана сейчас наследовал бы я. Но теперь, по нашим законам, новым правителем должен стать мальчик, который совсем не готов к этому. Если же вы найдёте и отловите арысь-поле, она сможет доказать, что отец не причастен к её обращению. Тогда его помилуют и я вновь смогу претендовать на власть.
– Почему я? Не думаю, что имею право вмешиваться в вашу политику, да и не желаю.
– Вы нужны мне именно поэтому. Вы нездешний, и вам всё равно, кто станет следующим ханом. Вам я могу довериться. А ещё вы не знаете наших обычаев, а значит, будете поступать без оглядки на них. Помогите мне найти мать и привести её к людям. Пусть она восстановит доброе имя отца и я получу то, что моё по праву рождения.
Как просто всё звучало на словах, да ещё и из уст юноши, который владел языком не в совершенстве, поэтому говорил обо всём прямо, без витиеватых украшений в речи и без двойного дна в каждом слове. Но в этой простоте и крылся подвох.
– А что, если выйдет обратное? Что, если арысь-поле не сумеет заговорить? Не все проклятые сохраняют разум. К тому же она может подтвердить, что прошлый хан повинен в её Проклятье.
Лицо Модэ исказилось от гнева. Он вскочил на ноги и прокричал:
– Не бывать этому!
Но Морен остался спокоен, и его спокойствие обезоружило юношу. Скрипнув зубами, тот опустился обратно на шкуру и произнёс куда тише, но со звенящей сталью в голосе:
– Если будет так, даю слово: я откажусь от ханства и борьбы за него, ведь тогда то, что я считаю своим по праву, мне не принадлежит. Но сначала найдите её, а после всё остальное.
Он рассказал Морену всё, что считал нужным и что знал сам, и дал позволение действовать от своего имени. Перечислил места, где арысь-поле видели хоть раз, и те, где она могла скрываться, а также описал, какой её запомнили свидетели тех событий:
– Она быстра и неуловима, словно ветер. Сначала она просто обзавелась когтями, но многие говорили, что тело её ещё тогда начало меняться. Насколько сильно она изменилась сейчас, увы, наверняка никто не знает. Но заверяю вас, размером она не больше степного волка.
А ещё Модэ посулил награду, на которую Скиталец сумел бы прожить в достатке не меньше пяти лет, и новую лошадь в придачу. Но прежде чем оставить их, племянник хана спросил без стеснения и предисловий:
– Могу я купить вашу птицу?
Морен на миг даже растерялся от такой наглости.
– Нет, она не продаётся.
– Я готов на любую цену, какую назовёте. Предложу в десятки раз больше, чем дают за хороших охотничьих соколов.
– Зачем она вам?
– Я привык получать то, что захочу. Диковинные вещи стоят дорого, и особенно те, что могут приносить пользу.
– Что ж, в этот раз не получите. Он не продаётся. Найдите того, кто привезёт вам такую же из его родных мест.
Модэ принял отказ с достоинством. И лишь когда он и его подручный ушли, непривычно тихий и молчавший до сих пор Каен подал голос:
– И что ты обо всём этом думаешь? Собираешься ему помочь?
– Я ещё не решил, – прямо ответил Морен. – И даже не представляю, с чего начать. Пока что я не обещал помочь ему.
– Но вы раздумываете, верно? – полюбопытствовал Елисей.
– Если всё так, как он говорит, мне бы хотелось взглянуть на арысь-поле. Проклятый, что остался в стенах города и не причиняет вред людям? Что-то здесь нечисто. Либо он недоговаривает, либо эта арысь-поле в самом деле необыкновенная. Но я в это слабо верю – проклятые ведо́мы своим пороком, а то, что описал Модэ… Я хочу понять, как именно ей удавалось скрываться столько лет.
– А как же домовые? – поинтересовался Каен. – Они тоже людей не трогают, а прячутся так, что о них вообще никто не ведает, пока пол не вскроют.
– Да, но они привязаны к семье и дому. Здесь что-то другое. По его словам, её видели очень многие. А вы её видели? – обратился он к Елисею.
Но тот замотал головой.
– Даже не слышал. Если хотите, я могу поспрашивать местных, с кем веду дела, об этой арысь-поле.
– Я буду очень признателен. А ещё спросите, не было ли случаев, чтобы кого-нибудь в стенах города загрыз дикий зверь, может, даже собаки – могли подумать на них и не связать нападения с арысь-поле.
– А какие твои дальнейшие планы? – поинтересовался Каен.
– Осмотрю город, пастбища, о которых говорил Модэ. Нужно найти места, где арысь-поле могла бы спрятаться.
– Боюсь, с этим возникнут сложности, – предупредил Елисей. – Дальше гостевого аула без сопровождения или разрешения вас не пропустят, если только Модэ не предупредит о вас. А не желаете переодеться? Я мог бы подобрать вам подходящее платье, чтобы сошли за местного и привлекали меньше внимания. После случившегося с вашей лошадью от вас будут за версту держаться.