было широким: крупный нос, растянутые в улыбке губы, густые брови, за которыми едва удавалось разглядеть бусинки чёрных глазок. Да и одежды его выделялись яркими, солнечными цветами, рыжим и золотым, а голову украшало сооружение из тряпок, обмотанных вокруг макушки.
– А-а-а, вернулся, – пропел торговец на чистом радейском. – И друга привёл. Слово держишь. Но цену не сброшу, и так задаром отдаю.
– Погоди торговаться, пусть знаток посмотрит.
Морен только подивился тому, что Каен здесь меньше суток, а уже общается с иноземными торговцами как с родными. Взгляд же его блуждал по прилавку и товарам, но не находил ничего примечательного. В Каменьграде можно купить меч не хуже, а то и лучше, если попадётся рукастый кузнец. Но, оказалось, надо было смотреть не вдаль за спину Санкара, а прямо перед собой, туда, где лежали короткие клинки и ножи. Как только взгляд Морена упал на них, Каен схватил с прилавка ближайший кинжал и протянул ему.
– Рассмотри повнимательнее. Ничего не напоминает?
Морен взял его в руки и наклонил пару раз, отлавливая солнечный блик. И лишь под определённым углом удавалось разглядеть, что по всей поверхности клинка будто бы был отлит затейливый узор. Словно озёрная гладь, тронутая дождём. Морен стянул перчатку, провёл по поверхности металла пальцами, чтобы убедиться, что это не гравировка, и достал из-за пояса свой старый охотничий нож. Приложил рядом и убедился, что сделаны клинки если не одним мастером, то точно из одного и того же материала.
– Что это за металл? – спросил он у Санкара, возвращая кинжал на прилавок, а свой нож обратно в ножны.
– Булат, – с гордостью ответил торговец. – Железо, но куётся иначе. Сам ковал, вот этими вот руками. – Санкар поднял к груди широченные ладони, и Морен понял, что под слоями цветастой ткани он прячет не отъеденные бока, а наращённые работой мышцы. – Теперь сыновья куют. Хорошо куют: служит дольше, не тупится, только острее становится, лёгкий, прочный…
– Да-да, ты мне это всё ранее пропел, – перебил его в нетерпении Каен.
Но Санкар продолжал, как не слышал:
– Есть ножи, кинжалы, катары, бхуджи…
– А меч из такой стали есть? – поинтересовался Морен.
Впервые улыбка на лице торговца увяла, а брови сошлись на переносице.
– Есть, но дорого. И другому уже обещал. Готовы больше заплатить?
– Сколько?
– Двадцать орелов стоил. Отдам за двадцать пять.
Названная цена неприятно удивила, но не поразила. Один чёрт, столько золотых у Морена не было, а ещё следовало отложить на новую лошадь. Он не знал наверняка, сколько стоят тэнгрийские скакуны, но не сомневался – дороже радейских. Модэ, конечно, обещал заплатить за арысь-поле куда больше, да ещё и лошадь вручить, но только при условии, что он отловит и приведёт проклятую живой. А Морен все ещё не был уверен, что вообще возьмётся за его поручение.
– Да ты обдираешь! – Каен возмутился до глубины души. – Хочешь сказать, всего один привёз? Такой путь проделал, а товара не взял?
– Я здесь уже две луны. Нет товара, продал. Хорошая сталь, берут хорошо. Среди тэнгрийцев много воинов.
– Если он всего один, то толку? Это же меч, он может и не подойти!
– Перекую задаром. Укоротить, – он окинул Морена оценивающим взглядом, задержав внимание на ножнах у его пояса, – просто. Добавить – за плату. Найдёшь добрый кузня – всё сделаю! Или бери другой булат. Найдёшь мастера, он сделает. Но плохо, руку на отсечение даю, что плохо. Лучше ко мне.
– Булат я у тебя и так куплю, – заверил Каен. – А обмен возможен?
– Смотря что предложишь.
– А вы бывали когда-нибудь в Радее? – вмешался Морен, устав слушать, как они торгуются.
Он задал вопрос, который волновал его сильнее прочих. Морен знал, что доставшийся ему охотничий нож, прослуживший верой и правдой столько лет, не совсем обычный. Но откуда тот взялся, где и когда его выменяли или купили, понятия не имел и лишь теперь приблизился к разгадке.
– Прадед мой бывал, – снова хмурясь, будто пытался припомнить, ответил Санкар. – Ещё до… как вы здесь это звать? До Кали-юга! Потом сложно стало, пути нет. Сюда по реке, а в Радею… Только с теми, кого здесь вижу, торгую.
Морен узнал, что хотел, и, поблагодарив торговца, направился прочь. Каена он с собой не звал, но тот, обменявшись с Санкаром ещё парой слов, догнал его и увязался следом, болтая без умолку. Уж очень он жаждал поделиться новостями о тех диковинках, что раздобыл на рынке. Морен слушал его вполуха, давая выговориться, пока Каен не произнёс:
– …А те масла из крапивы и полыни, что я для тебя делал, хорошо пошли. Целый мешок дрездов выторговал, думаю цену на них поднять.
– Ты что, продаёшь мои масла? – Морен остановился как вкопанный.
А Каен повёл плечами и выдал:
– Ну а что? Как средство от нечисти хорошо берут. Всё равно для тебя делаю, так почему бы не сделать больше и не продать?
Морен покачал головой и пошёл дальше. Его не покидало чувство, что Каен наживается за его счёт, ведь это он научил друга, какие травы и в каком виде вредят проклятым.
– Ты превратился в деревенскую ведунью, торгующую зельями да оберегами на рынке.
– Эй! В отличие от них я точно знаю, что мои отвары работают!
– Они тоже в это верят.
Каен фыркнул, демонстрируя, что оскорблён до глубины души.
– Лучше бы ты нашёл кого-нибудь, кто знает об арысь-поле, – перевёл Морен тему.
– Я стараюсь, но местные плохо говорят на радейском, а иноземцы о ней слыхать не слыхивали. Но! Я пустил слушок, что заплачу тому, кто принесёт мне о ней сведения.
– Неплохо.
Скупой похвалы оказалось достаточно, чтобы Каен расплылся в широкой ухмылке.
После заката к Морену неожиданно наведались гости. Тот же тэнгриец, что сопровождал Модэ в первую их встречу, окликнул хозяина снаружи и, получив разрешение войти, приподнял полог. Но, заглянув внутрь, он убедился, что Морен один, и не стал входить, лишь приподнял полог выше, первой пропуская незнакомую девушку. Нижняя половина лица её была скрыта платком, и она дикими, испуганными глазами смотрела на Морена и всё оглядывалась на приведших её мужчин.
Следом за ней вошёл Модэ, и только после – его вечный сопровождающий. Он так и остался на страже, застыв у входа, и лишь его тень дрожала от всполохов огня в очаге. Морен даже не был уверен, что тот способен говорить, а не лишён языка, как раб. Позабыв о нём, он переключил всё внимание на девушку. Несмотря на жгуче-чёрные густые волосы, украшенные вплетёнными в две косы монетами, идущие от глаз лучики морщин выдавали, что она уже немолода. Оглянувшись на Модэ, она приложила ладонь к груди и поклонилась Морену, но затем спрятала глаза за ресницами, а ладони – в широких рукавах, прижатых к животу.
– Эту женщину зовут Наргис, – заговорил Модэ. – Она служила моей матери как госпоже. Она может рассказать о ней и её жизни с ханом.
– Она говорит по-радейски?
Наргис украдкой посмотрела на Модэ, но стоило ему обернуться, и она вновь опустила голову. Тот же окинул её задумчивым взглядом и ответил:
– Недостаточно хорошо. Я переведу.
– Тогда для начала я бы хотел пригласить Елисея.
– Ты ставишь под сомнение мои слова?
Морену очень хотелось ответить честно и грубо, но здравый смысл подсказывал, что не стоит ссориться с заказчиком, пока тот желает платить.
– Я обещал ему, что мы встретимся сегодня, – солгал Морен.
– Тогда не стоит задерживаться и задерживать Наргис.
Это стало последней каплей, после которой Морен решил, что не поверит ни единому его слову. И не подумав просить дозволения, он поднялся и направился прочь из юрты. Тэнгриец, пришедший с Модэ, преградил ему дорогу. Но когда Морен положил руку на меч, Модэ приказал:
– Пропусти его, Джамукэ́.
Тот подчинился, отходя в сторону, а Модэ обратился уже к Морену:
– Прошу прощения, кажется, вы не так меня поняли. Я бы хотел, чтобы личные сведения о моей семье остались личными. Вам я готов довериться. Ему, увы, нет.
Вместо ответа Морен приподнял полог и выглянул наружу. Огляделся и свистнул, надеясь, что Куцик не улетел на ночную охоту. Тот ответил ему ястребиным кличем и опустился на подставленную ладонь с крыши юрты, будто ждал, когда его позовут. После того как Морен занёс его в юрту, он недовольно щёлкнул клювом рядом с Джамукэ и зашипел на него, словно кошка. Тот широко распахнул веки и переглянулся с Модэ, а Наргис спрятала смеющиеся глаза. К счастью для неё, мужчины этого не заметили, зато тяжёлый прежде воздух вокруг них стал свободнее и легче. Морен пересадил Куцика на жердь, взял с блюда заготовленное ранее мясо и протянул ему кусок. И лишь когда тот взялся за еду, вновь обратился к Модэ:
– Боюсь, Наргис не станет говорить при тебе того, что тебе может не понравиться.
– Она не посмеет солгать.
– Ну хорошо… – не скрывая усталости, согласился Морен и обернулся к женщине: – Ты понимаешь меня?
Она кивнула.
– А ответить сможешь?
– Не всегда. – Голосок у неё оказался тихий, как шуршание ужа в траве. – Не все слова знаю.
И через каждое слово она испуганно оглядывалась на Джамукэ.
– Они тебя пугают? – как можно ласковее спросил Морен.
– Мне нельзя оставаться одной с мужчинами. Если кто увидит…
– Никто не увидит и не узнает об этом, – вмешался Модэ. – Даю тебе слово.
– Оставьте нас, – потребовал Морен. – Ваш слуга…
– Он не слуга, – жёстко оборвал его Модэ, сжимая губы, чтобы скрыть, как они дрожат от гнева. – Он мой нукер. Брат не по крови, которому я готов доверить свою жизнь, не то что тайны.
– Однако он смущает Наргис, как и вы. Она вас боится и откровенно говорить не станет. Если я что-то не пойму, запомню и потом спрошу.
Похоже, такой вариант Модэ устроил. С явными сомнениями, написанными на лице, и с плохо скрываемым недовольством он натянул улыбку и покинул юрту вместе со своим спутником. Но Наргис и теперь не решалась поднять глаза на Морена, зато то и дело поглядывала на него украдкой. Любопытство боролось в ней с воспитанием и страхом.