Подниматься и предлагать покинуть юрту, чтобы поговорить наедине, Елисей, однако, не стал. Глаза его светились от затаённой радости – в отличие от Морена, он наслаждался всеобщим вниманием. Наверняка в первый же день его знакомства со Скитальцем товарищи по ремеслу накинулись на него с расспросами, вероятно, с теми же, в которые пустились сейчас. Быть может, он и помощь свою предложил не только лишь из добрых побуждений. За смелость, находчивость и дружбу со Скитальцем Елисей заслужил восхищение и некоторую зависть среди своих. Однако Морен понимал, что не все здесь рады его присутствию. Нет-нет да и ловил он на себе недобрые косые взгляды, но старался не замечать их.
Что ж, он мог подыграть Елисею и даже найти в этом свою выгоду.
– Вам удалось что-нибудь выяснить об арысь-поле? – начал Морен издалека, закинув удочку в надежде, что другие торговцы подхватят разговор. И, может быть, поделятся чем-то, чего так и не узнал Елисей.
Лицо того вытянулось от притворного горя.
– Боюсь, что нет. Всё, что мог, я вам уже рассказал.
– Арысь-поле ищешь? – вмешался Борис. – Отправь его к шаманке, как я тебе и советовал!
Елисей поморщился.
– Что за шаманка? – тут же ухватился Морен.
– Местная ведунья. Люди здесь верят, что она видит духов и говорит с ними.
– Почему не рассказали о ней сразу?
– Но это же глупость. – Елисей развёл руками.
– Глупость или нет, а бабка точно что-то видит! – настаивал Борис. – Кто был у неё, все так говорят!
– Я был у неё, и я так не говорю.
– Это потому, что она тебе правду в лицо сказала, а ты признать не хочешь.
– Чушь какая, я устал с тобой об этом спорить!
Самообладание впервые отказало Елисею, и он повысил голос, затараторив, как птенец в гнезде.
– Где живёт эта шаманка? – прервал их перепалку Морен.
– У западных стен, сразу за пастбищем. Её дом там единственный, не ошибётесь.
– Если бабка на отшибе живёт, не к добру это! – вмешался рыжий торговец, что грел уши весь их разговор. – Не просто же так её от людей прогнали.
– Это потому, что она юродивая, – влез в разговор ещё один. – У неё с головой не всё в порядке!
– Здорова она на голову, просто старая.
– И норов у неё дурной.
– Видите, – заговорил с Мореном Елисей, пока другие так и обменивались сплетнями, – о ней разная молва ходит. Я побывал у неё ещё в первый день, расспрашивал об арысь-поле и прошлом хане. А она выгнала меня, обозвав раскормленной ленивой змеёй!
– И в чём она не права? – с усмешкой произнёс Борис.
Елисей махнул на него рукой.
– Она говорит по-радейски? – уточнил Морен.
– Не очень хорошо, но говорит. Если сама того захочет. И это ещё одна из причин, почему я умолчал о ней: она может просто отказаться разговаривать с вами. Своенравная женщина, потому и одинокая. Иль, наоборот, оттого и своенравная, что одна-одинёшенька, кто уж разберёт?
– Вот как… Что ж, я попробую к ней сходить в любом случае. Даже если она не видит духов, она могла знать арысь-поле при жизни, от этого мне больше проку будет. Но я пришёл к вам не за этим.
– А за чем же? – искренне удивился Елисей.
– Вы не могли бы устроить мне встречу с Тимир-ханом? Я хочу поговорить с ним.
Все разговоры разом смолкли, даже игравший на флейте оборвал мелодию, когда увидел, что все глаза обращены на Морена, и веселье испарилось, как по взмаху рукава. Кто-то кашлянул, послышались шепотки. Борис хмурился, глядя на Морена сверху вниз. Елисей тоже насупил брови, глубоко задумавшись.
– Вы уверены? Вам оно точно нужно? – начал он робко.
– Да. Я не доверяю Модэ и хотел бы поговорить с его дядей.
– Если хан прознает, что племянник пытается сместить его сына…
– Не прознает, я не настолько глуп. Скажите, что я хочу посмотреть на его болезнь: вдруг она связана с Проклятьем, и я хочу убедиться, что после смерти он не станет мангусом. Вы даже не солжёте – если он излишне будет цепляться за жизнь, то может обратиться кикимором.
– Что ж, просьба, конечно, смелая, но с такими доводами… Я попробую, но ничего не обещаю.
– Я благодарен уже за это.
Морен поднялся и низко поклонился, выражая почтение и признание. Елисей тут же зарделся, глаза его заблестели вновь. Морен уже собирался уйти, когда Борис вдруг окликнул его:
– Ты куда? Останься, выпей с нами! Это архи, козья брага, где ещё ты такую попробуешь?
– Я не пью, – бросил он не оборачиваясь и покинул юрту.
Когда полог за ним опустился, торговцы заговорили наперебой, словно разворошили осиное гнездо. Несмело, но и флейтист затянул мелодию снова. Елисей сидел довольный, напыжившись от важности, – сам Скиталец поклонился ему. И только Борис оставался хмур. Дав себе несколько вздохов на раздумье, он вскочил на ноги, желая догнать Морена.
Благо тот не успел уйти далеко. Крикнув во тьму его имя, Борис увидал, как укутанная в чёрный плащ фигура обернулась к нему, дожидаясь. Тихо было в гостевом ауле. Все радейские собрались в юрте Елисея, а за ней лишь сверчки пели ночные песни, и ветер изредка трогал одежды, стараясь забраться под них ледяной дланью. Холодны степные ночи, особенно после дневного зноя, но спокойны и светлы из-за звёзд, чистых, как новёхонькое серебро.
– Сказать я хотел, – начал Борис несмело, неожиданно робея, хотя был не то что на голову, а на целых две выше Морена. – Вижу, ты меня не вспомнил, а меж тем… Ты мне жизнь когда-то спас.
Глаза Скитальца округлились от удивления, но он смолчал. Не торопил, позволяя набраться храбрости и найти слова. И Борис, посчитав, что ничего лучше не придумает, низко поклонился ему.
– Вовек я того не забуду, – пообещал он, выпрямляясь. – Ребёнком совсем был, когда ты меня и отца от беса спас. Видать, потому и не помнишь… А я спасибо сказать хотел. И если могу ещё отблагодарить чем…
– Не благодарности ради я это делаю, – оборвал его Морен. – Но рад, что ты в добром здравии.
– Уж куда здоровее, – хохотнул Борис.
Помолчал немного, подавляя неловкость, и заговорил снова:
– Я всё спросить хотел… Что с парнишкой тем стало? Ну, что с тобой тогда был.
И удивился не на шутку, когда Скиталец опустил остекленевший взгляд и сухо молвил:
– Сгинул он. Давно уж.
– Так и думал, – вздохнул Борис, поняв ответ ещё прежде, чем тот прозвучал. – Жалко его, хороший парень был… Сынишка твой?
– Приёмыш.
– Так я то и сказал… – залепетал Борис растерянно, но уловив, как помрачнел взгляд Морена, обречённо вздохнул. – Не серчай. Береги себя.
И, поклонившись ему ещё раз, вернулся к своим, чувствуя, как потяжелело на сердце от этого краткого разговора.
Елисей в самом деле сумел устроить встречу с ханом, да уже на следующий день. Пришёл к Морену, запыхавшийся, после полудня и взволнованно бросил:
– Собирайтесь, Тимир-хан ждёт вас.
Морен не стал задавать вопросов – захватил меч, подозвал Куцика, чтоб тот перебрался с жерди на его плечо, и последовал за Елисеем. Но торговец не дал ему выйти.
– С оружием не пустят, оставьте. Ножи тоже. Да и птицу я бы на вашем месте с собой не брал. Узнают, что говорит, – прирежут тут же.
Пришлось прислушаться к совету. За пологом юрты их уже ждали облачённые в доспехи воины, один из которых шагнул к Морену и поклонился.
– Нам вэлэно сопроводидь вас кх хану, – молвил он на радейском, искажая большую часть слов.
С чего вдруг столько внимания, когда он здесь уже несколько дней? Наверняка Тимир-хан и прежде знал, что Скиталец ступил на его земли, если, конечно, Каен был прав и он вообще когда-либо слышал о нём. Или ему лишь сегодня донесли, кто именно скрывается за маской и чёрными одеждами?
Хан жил не в юрте, а в каменном дворце, возведённом в самом сердце города, – невысоком, но крепком и величественном из-за расписанного золотом и лазурью купола. Стены тоже украшали мозаичные орнаменты, напоминающие древесные кольца, всех оттенков белого и голубого, изображающие облака в небе, и дворец сверкал, словно обожжённая глазурь на солнце. Чем ближе они подходили к нему, тем теснее жались друг к другу роскошные юрты, у каждой из которых стояла стража, а меж ними сновали служанки с корзинами и подносами. Видимо, здесь, а не во дворце, жили приближённые хана, жены и наложницы.
У входа во дворец, как и повсюду в Салхит-Улусе, стояли всё те же большие жаровни, только в этих сегодня горел огонь. Елисей, пытаясь развеять собственную тревогу, рассказал, что так мэнгэ-галы очищают входящих в дом от злых помыслов. «Скорее всего, при помощи трав от проклятых», – добавил Морен мысленно. Но сегодня он спокойно прошёл сквозь дым от жаровен, не учуяв никакого запаха, кроме привычного для этих мест горящего кизяка.
Их с Елисеем проводили через прохладные, несмотря на летний зной, каменные коридоры прямо в покои хана. Дверей здесь нигде не было, лишь на входе во дворец, комнаты разделялись тонкими полотнами. Когда одни из таких распахнули перед ними и Морен увидел низкую постель, скрытую полупрозрачным балдахином, то поначалу удивился такой чести. Но стоило сделать шаг внутрь, как в нос ударил запах болезни, мазей, гниющего изнутри тела, и всё встало на свои места. То была не милость и не почесть. В этом Модэ не солгал – Тимир-хан уже просто не мог покинуть постель.
Когда Елисей попытался пойти за Мореном, ему преградили путь, и тот же тэнгриец на том же искажённом радейском молвил:
– Только Ськиталетц. Его звали.
– Проходите, прошу вас, – откликнулся голос из постели и тут же добавил что-то на родном тэнгрийском языке.
Воины поклонились, прижали ладони к груди и покинули хана, уведя с собой Елисея. А у постели вскочил на ноги юноша, которого Морен не заметил прежде: лет десяти-двенадцати на вид, со жгуче-чёрными волосами и бронзовой кожей, стройный и поджарый, будто гончий пёс. Склонившись над ханом, он помог тому подняться и усадил на постели, после чего развёл полог, чтобы Тимир-хан мог увидеть гостя.