– Ошиблась? Может-может… Столь-ко зим ходишь под небом, а глаза как у мальчишки. Сколько весён было, когда обратил-ся?
Морен молчал долго – не хотел отвечать. Любые вопросы о себе вызывали в нём бурю противоречий, желание скрыться, не столько от других, сколько от самого себя. Но эта старая женщина смотрела на него с материнским сочувствием и болью, словно знала, что́ его тревожит, и хотела утешить. Глаза её слезились под тяжёлыми веками, от жалости иль оттого, сколь пристально она всматривалась в его лицо, и Морен не сумел ей солгать.
– Семнадцать.
Шаманка закивала сокрушённо.
– Оно и вид-но. Ребёнок сов-сем.
Морен подивился. В семнадцать лет какой же он ребёнок? Сложись всё иначе, не взойди однажды Чёрное Солнце, вскоре он бы уже взял жену и завёл хозяйство. Стал бы кожевником или пастухом, а может, бортником, чтобы растить пчёл в лесу, подальше от людей… Но такая картинка никак не ложилась на него самого, казалась неправильной, как кривая заплатка. Что, если другой доли у него и быть не могло?
А шаманка тем временем продолжала:
– В глазах всё вид-но. Ум взрослеть, душа черстветь… а сердце молодо, птицéй бьёт-ся. Береги его. Поку-да за чужую боль кро́вит, и сам жив будешь. Не чета тем мёртвым, кто по земле без сердца хо-дит.
– О ком вы?
– О тех, кто од-ной крови с тобой.
Она отпустила его и, точно обессиленная, рухнула обратно на покрывало. Морен из уважения к старой шаманке, чтобы ей не пришлось задирать голову, сел напротив, прямо на голую землю, сложив ноги, как подобает в этих краях.
Обычно от разговоров о себе у него на душе оставался неприятный, гадкий осадок, будто ил подняли со дна. Но что-то было в этой женщине родное и тёплое, что успокаивало, а не бередило раны.
– С чем ты прий-ти ко мне? – спросила вдруг шаманка.
– Я ищу арысь-поле. Вы знали её? Когда она ещё была человеком?
– Знала́. Я всех здесь знать. С любой бéдой ко мне прихо-дят. Духи го́ворят со мной, голоса их слышу. Не всем помочь мо-гу, но кому помочь позво-лят – помогаю.
– И ей тоже помогали?
Но шаманка покачала головой.
– Не ну́жна ей помощь моя. Сильна-я, сама справля-лась. И за столько́ лет не изменилась. И уж не измени́т-ся.
– Как вы считаете, почему она обратилась? Модэ говорит, что Бату-хан любил её. Но Тимир-хан уверяет: тот был жесток с ней. Кому мне верить?
– Оба не лгут, но у каждо-го правда своя. Бату любил её так сильно́, как толь-ко может любить мужчи-на. Но лошадь в свист хлыс-та не влюбит-ся, – добавила она с тоской. – Айла не мог-ла ответить тем же. Модэ-хан лжёт себе, выдаёт желань-е за истину. Но важно ль это?
– Почему вы зовёте Модэ ханом?
– Хан он и есть, то духи предрéкли. Ког-да родил-ся он, они сказать мне, что родил-ся хан, который сломает стену. И постро-ит новый мир под Вечным Небом.
– А Модэ знает об этом?
– Конечно. Его рас-тить как вои́на, то-го, кто будет досто-ин наречённого. Но прошлый хан мёртв, взошёл новый хан. Мир Модэ рухнул. Теперь предсто-ит ему строи́ть новый. Он думать, речь о будущем для всех нас. Но, может, духи го́ворить лишь о нём самом?
«Так вот откуда у Модэ эти идеи, что только он знает, как будет правильно для его народа», – размышлял про себя Морен.
– Не те вопросы задаёшь, – сказала вдруг шаманка. – И не то тебя волну-ет. Задашь правильный вопрос – помо-гу арысь-поле выманить.
Но Морен раздумывал, стоит ли доверять ей. Духи, голоса, предсказания – он не очень во всё это верил. Точнее, он не сомневался, что шаманка действительно кого-то слышит, но духи то или нечто иное, утверждать наверняка не решился бы. С другой стороны, если попросит совета, какой от того вред? Да и права она была, за тем он и пришёл, что волновало другое.
– Как вы считаете, Модэ будет хорошим правителем?
Шаманка неожиданно рассмеялась, крайне довольная чем-то.
– Вот теперь вижу: спрашиваешь, что сердце то-чит. Да только не то спрашиваешь и нет у меня отве-та. Духи показывать прошлое, шептать о будущем. Но тво-рят его люди. Модэ-хан молод и го́ряч. Кровь кипит, как моло-ко в котле, а кровь Тимира давно скисла. Но то, что благо́ одному, – по́гибель другому.
Она обернулась и повела рукой, словно пытаясь взмахом охватить пастбище – кусок жизни, отнятый у дикой степи, – и высокие стены, бросающие на них тень.
– Что видеть ты, глядя́ за́ стену? Что видеть ты, глядя́ на велику-ю Каменну́ю степь?
Морен глубоко задумался, но первый пришедший на ум ответ показался ему самым верным.
– Свободу.
Старая шаманка широко улыбнулась.
– Обыч-но го́ворить иное. Одиночество и страх, смерть и гибель – вот что видят за стеной. Ваши го́рода точь-в-точь наши и защищают от то-го же. Но у тебя шаг хищни-ка, ты привык красть-ся по лéсу. Тебе неведом уют дома и чувст-во, что дарит родное гнез-до. Вот почему ты не поймёшь тех, кто выбрать стены. Дети моих сéстёр и братьев жаждут свободы, но лишь потому, что не ведают, что таит-ся за́ ней. Они как пти-цы – хо-тят выпорхнуть из гнезда, не зная, что поджидают змеи.
– По-вашему, они глупы?
– Нет. Они потому и без стра-ха, что не встречались со змеёй. А только смела-я пти-ца может полететь. Тимир знает и пом-нит, чего стоило отцам возвести этот дом. Он чтит память, пытает-ся убéречь то, что дорого ему. Жизнь детей для него цен-нее все-го, куда цен-нее их желаний. Так кто прав? Тот, кто рвёт-ся вперёд, наплевать на жерт-вы? Или тот, кто хочет уберечь, что име-ет, не жела-ет рисковать напрасно? А если спро-шу и́наче? Прав, кто го-тов побороть страх ради общего блага́? Или кто боит-ся и гниёт, как вода в боло-те? Ты спро-сил, будет ли Модэ-хан хорошим правителем. Но не спро-сил, будет ли он лучше нынешнего.
– Так вы знаете ответ?
Шаманка вновь замотала головой.
– Быть может, духи знать. Но не сказать. Ты пытаешь-ся взять ношу, котора-я не по плечу. Оставь наше будущее нам. Оно не твоё, не тебе его строить.
– Если я найду арысь-поле, Модэ станет следующим ханом. Если же я откажусь помогать ему или убью её, место хана займёт старший сын Тимир-хана.
И снова шаманка замотала головой, ещё более рьяно, чем прежде.
– Ты не можешь знать, какая до-ля уготована обо-им. Если Модэ сдаст-ся и оставит бо́рьбу, то, даже получив власть, не удержит её. А если не сдаст-ся, то заберёт своё, даже если откажешься помочь. Модэ станет ханом с арысь-поле или без. Ты хочешь помочь всем, пытаешь-ся всех спасти. Но ра-но или позд-но придёт-ся выбор делать. И когда час придёт, выбирай сéбя. Потому что лишь за свою жизнь ты в ответе перед Небом.
– Я понял вас, – сказал ей Морен, хотя всё его нутро противилось тому, чтобы снимать с себя ответственность.
На его памяти ещё ни разу доверие богам и духам не заканчивалось во благо, но кое в чём шаманка была права: Модэ не сдастся. А пойманная арысь-поле лишь поможет ему пролить меньше крови на пути к цели.
– Тогда… как же мне выманить арысь-поле?
Шаманка широко улыбнулась.
– Пра-а-а-авильный вопрос, – протянула она с довольством. – Арысь-поле – не жена, а мать. Вот что ты упус-тил.
И Морен широко распахнул глаза, озарённый осознанием. Не зря говорят, что самый простой ответ всегда самый верный. Зато теперь он знал наверняка, что нужно делать.
В тот день небо заволокло долгожданными тучами. Тень накрыла город, будто бы скрадывая краски и отнимая тепло, но стальное полотно не спешило одаривать землю дождём. Гуляющие на пастбище овцы блеяли то ли от холода, то ли от радостного облегчения, что духота отступила, а может, вымаливали живительную влагу для травы у своих богов. На фоне неба, темнеющего из-за туч и вместе с тем алого на заре, мир казался раскалённым докрасна. Увидев, что облака налились тяжёлым свинцом и готовы разразиться ливнем в любой момент, Морен предложил отложить исполнение их плана до лучших дней, когда распогодится. Но Каен заверил, что, если пойдёт дождь, так даже лучше.
– Главное, чтобы без ветра, – заявил он.
Они готовили план к исполнению не одни сутки. Едва поняв, что́ следует делать, Морен пошёл к Каену и рассказал, чего хочет добиться. Тот размышлял долгое время, вслух накидывая варианты, а Морен наблюдал, как с каждой новой идеей его глаза загораются всё ярче, будто внутренний огонь поднимает в них искры. Сегодня же, ещё до полудня, они ушли к краю пастбища и расположились в высокой густой траве позади скромной юрты пастуха. Жилище это казалось старым: войлок, покрывающий стены, обтрепался и торчал клочьями, а низкая оградка давно рухнула. Хозяин был только рад уступить им свою обветшалую юрту и поставить за их деньги новую, чуть поодаль. Остатки ограды же Каен повелел снести и пустить в дело да ещё радовался, что сколотили её из степного тополя.
Вокруг не было ни души, лишь вдали у жилых аулов и рынка сновали люди, и юрта пастуха надёжно укрывала от чужих глаз. Пока Морен развалился в траве, ожидая назначенного часа, Каен вглядывался в стремительно темнеющее у горизонта небо и всё больше хмурился. Наконец к юрте подошли и скрылись внутри несколько человек, другие остались стоять на страже. Среди высоких фигур Морен узнал Джамукэ, который оглядывался и цепко следил, не преследует ли их кто-либо. Ну точно сторожевой пёс, ретивый и злобный. Каен тоже заметил его, шепнул Морену: «У нас не больше часа» и подошёл к юрте, вокруг которой полукругом лежали свежесрубленные, покрытые густой листвой ветки тополя. А сверху накидали травы и сена, чтобы скрыть их. Морен знал, что Каен побывал здесь ещё накануне, но тот всё равно раздвинул ветви и поглядел, всё ли в порядке и сделано как надо.
– Добро, много накидали, аж земли не видно. Гореть будет знатно. Хотя… сена много. Придётся следить, чтобы огонь дальше не пошёл.
Здесь же в траве были припрятаны вёдра с водой, натасканной ещё в ночь. Всё же им не хотелось подвергать опасности весь аул и простых людей, живущих в нём, но оба надеялись, что пользоваться ими не придётся.