Арысь-поле метнула на него взгляд и прыгнула на Морена. Тот откинул оружие, расправил сеть и бросил на неё, надеясь заарканить в прыжке, как бабочку сачком. Но арысь-поле махнула в неё, как в паутину, и словно не заметила вовсе. Повалив Морена на лопатки, она попыталась вонзить зубы ему в шею, и лишь натянутая у морды сеть не дала ей сомкнуть челюсти. Её клыки едва не встретились с его лицом, нос опалило жаром из её пасти. Но не успел Морен извернуться, как арысь-поле буквально потащили с него. Проклятая рвалась и извивалась на его груди и животе, когтями превращая одежду в лохмотья. Пусть и с большим трудом, Модэ сумел уволочь сеть с брыкающейся арысь-поле в сторону. Морен получил свободу, но, вскочив на ноги, тут же прикрикнул на Модэ:
– Ты рехнулся?! Сказал же уходить!
– Ты сказал увести брата! Как бы ты поймал её без меня?!
– Что-нибудь да придумал бы! Ты хоть понимаешь, как рисковал?! Отсюда надо выбираться!
Морен перехватил сеть из рук Модэ, и тот позволил ему взять арысь-поле на себя. Копошащийся рычащий ком оказался тяжёл, и даже проклятый тягал его с усилием, куда уж человеку. Балки над головой затрещали от жара. Модэ поднял с земли оружие Морена, наскоро повязал на поясе, чтобы не потерять, и взялся за сеть с другой стороны, но арысь-поле так металась, что, даже скованная, оцарапала его до крови. Модэ скрипнул зубами и выпустил сеть, однако тут же подхватил снова, и вместе они оторвали её от земли.
– Как мы уйдём с такой ношей?
– Придётся прыгать в огонь, – без раздумий ответил Морен.
Он уже почти ничего не видел из-за дыма. Дышать стало невыносимо, в горле першило, и хотелось закашляться. Модэ пока держался, но Морен видел, что и он дышит тяжело, со свистом, жадно втягивая воздух, широко раздувая грудь. В один из таких вдохов он всё же зашёлся кашлем и едва не уронил ношу, которую они тащили, а ведь надо было сделать всего-то два шага. Модэ стоял ближе к прорези, и Морен крикнул ему:
– Давай первый!
Но когда Модэ перешагнул разорванное полотно и обломанные шесты, огонь уже добрался до них. Морен ощущал жар, бьющий в спину, и лишь сейчас запоздало сообразил: а как они перепрыгнут огонь с этой бьющейся в сетях тушей? Если выпустят её из рук, арысь-поле сразу вырвется и сбежит. Видимо, Модэ подумал о том же, потому что, встав за стеной юрты, он не спешил прыгать, а прокричал что-то. Морен различил лишь имя Джамукэ.
Потолочная балка накренилась и рухнула наземь. Юрта опала, будто раненный в бочину зверь, голоса снаружи стали громче. Им несказанно повезло, что первой не выдержала та балка, что была вдалеке от них, но теперь точно следовало поспешить и уйти поскорее. Сердце Морена колотилось, и он размышлял в гневе, как было бы здорово пихнуть Модэ в огонь, чтоб тот поторапливался и освободил место. Заманчиво, конечно, но Морен не мог так поступить с Эрдэном.
Модэ отпустил сеть и исчез в дыму за стенами юрты. Морен не стал размышлять зачем – развернул арысь-поле и протащил её прямо по земле. Бросился в прорезь, потянув её за собой. Но едва оказался на земле, как сквозь дымный полог на него рухнула и чуть не придавила широкая деревянная доска. В последний момент он успел шагнуть в сторону, и та упала к ногам, лишь царапнув мысок сапога. Доской оказалась старая, выбитая откуда-то дверь. Модэ подскочил со спины, обогнул его, подхватил сеть с проклятой и первым ступил на шатающуюся скрипучую доску, а Морен последовал за ним.
Лишь когда выбрались из дыма, оба почувствовали, что с неба накрапывает дождь. Морен задрал голову, и несколько ледяных капель упало ему на лицо, умыло глаза, заставив зажмуриться. Арысь-поле всё ещё извивалась и металась, тащить её было нелегко, но, бросив взгляд под ноги, Морен увидел, что огонь уже затухает и тихо шипит под нарастающим дождём. В грудь ударил предрекающий грозу ледяной ветер, а пламя, что пожирало юрту, вспыхнуло и взвилось в небо, словно разгневанное тем, что ему хотели помешать.
Как только дым и огонь остались позади, Морен выпустил арысь-поле из рук и, прежде чем та успела выпутаться из сети, вонзил в землю походный колышек, что прятал за поясом, пригвоздив несколько звеньев. Пришлось пару раз ударить по нему рукоятью ножа, чтобы вогнать поглубже, но зато теперь арысь-поле не могла выбраться. С собой он прихватил ещё и отвар из волчьего корня, да и сам волчий корень, чтобы запихнуть ей в глотку и ослабить, когда она нападёт и подберётся близко. Но Модэ остался с ним, и план этот провалился.
Тот же упал на землю рядом: лицо его стало пепельным от дыма и копоти, он тяжело, со свистом дышал и то и дело заходился кашлем. Морен и сам чувствовал боль и усталость в мышцах и резь в лёгких, однако он был сильнее и выносливее обычного человека. Арысь-поле оказалась тяжёлой, как самый настоящий волк, а то и молодая кобыла. Будь она поспокойнее, тащить, конечно, было бы легче. Но проклятая и сейчас металась, силясь разорвать когтями путы.
Дождь усилился. Юрта, так и не обвалившаяся окончательно, потухла, и лишь струйки дыма тянулись над ней. Люди теснились ближе, чтобы разглядеть пожарище, и когда ветер развеял мглистую пелену, их взглядам предстал очевидный обман. Вокруг юрты был вырыт неглубокий, в половину человеческого роста, ров, а дно его устилали сгоревшие дотла ветви.
Каен наказал Модэ раздобыть свежего тополя или ивы. «Они плохо горят, но хорошо дымят, – сказал он тогда. – Так что разглядеть, загорелась ли юрта по-настоящему, будет тяжко». План состоял в том, чтобы, не подвергая братьев опасности, изобразить пожар. И у них почти получилось, только налетевший ветер раздул пламя и то всё же перекинулось на стены юрты. Однако цель была достигнута – им удалось выманить арысь-поле, и та пришла на помощь сыновьям. И теперь металась в путах, как дикий зверь, попавший в капкан. Но железная сеть лишь сильнее стискивала ей лапы и тем доводила до бешенства. Отчаянный, озлобленный рёв, перемежающийся кошачьим воем, не замолкал ни на мгновение. Железо, в отличие от серебра, почти не вредило волколакам из-за толстой шкуры и густого меха, однако оно всё равно жгло там, где была голая кожа, и такую сеть они не могли порвать, в отличие от рыбацкой.
– Перестань дёргаться, прошу тебя! – вырвалось у Модэ сначала на радейском, но он тут же повторил сказанное на родном языке.
Арысь-поле затихла, воззрившись на него дикими глазами испуганного, готового кинуться прочь зверя, и лишь теперь удалось в полной мере разглядеть её. Она была огромна, куда больше тех кошек, что Морен видел когда-либо, и тело её по природе и сути своей походило скорее на кошачье: те же мягкие лапы с острыми когтями, та же толстая пятнисто-рыжая шкура, те же острые уши с пушистыми, как у рыси, кисточками. Если бы не человечьи глаза с алой радужкой, Морен ни за что не признал бы в ней проклятого или человека в прошлом, настолько она была похожа на обычную дикую кошку. Но в морде угадывались некогда женственные черты, и если приглядеться, становилось ясно, что конечности её слишком длинны для рыси, а тело ещё сохранило очертания женского стана, и спутанные чёрные волосы гривой ниспадали на спину и плечи. Но Морен не был уверен, что у неё получится хотя бы встать на задние лапы, не то что заговорить.
Арысь-поле смотрела на них, и грудь её часто и высоко вздымалась. Казалось, можно услышать, как громко и испуганно бьётся её сердце. Она раскрыла пасть, глотая воздух, и стали видны острые клыки, совсем не похожие на человечьи зубы. Юркий язык облизал кошачью морду с усами, напоминающими рыбьи кости, и стало ясно окончательно – она не сможет заговорить.
Модэ стоял ни жив ни мёртв и глядел на мать. Похоже, он осознал то же, что и Морен, потому что не пытался заставить её произнести хоть слово. А меж тем осмелевшая толпа подбиралась ближе, теснила круг, всё громче становились шепотки, переходили в кипучий гомон. И вот уже в открытую зазвучали злые, разъярённые голоса, похожие на гул разворошённого улья.
Морен не мог разобрать, что́ они кричали, но чувствовал – это не к добру. Люди подступали, шум усиливался, превращаясь в рокот. Те лица, что Морен вылавливал взглядом, раскраснелись, глаза горели праведным гневом и злобой. Откуда-то из гущи толпы в Модэ полетел мелкий камушек, затем ещё один. Модэ, казалось, даже не заметил их – он склонился к арысь-поле и что-то шептал ей, уговаривая, моля, упрашивая. Морен выступил вперёд, закрывая их обоих собой, и следующие камни принял уже на себя. Нашёл глазами Каена – тот прижимал к себе и пытался увести Эрдэна, рвущегося к матери. Бросив на Морена полный тревоги взгляд, он силой потащил мальчишку за собой, и они растворились в толпе, оттеснённые теми, кто рвался вперёд. Морен потерял их из виду. По правде, ему так было даже спокойнее. Всё внимание разъярённой толпы было приковано к Модэ.
Следом за камнями в Морена прилетел ком грязи. Успев прикрыться полами плаща, он забрал у Модэ свой меч, и толпа отпрянула, словно склонённая ветром трава. Но ветер переменился быстро, и они снова начали напирать и давить. С трудом, не сдерживая силу, к ним пробились нукеры Модэ. Они окружили его и Морена, чтобы защитить, но и их мечей и копий люди уже не боялись. Началась потасовка, завязалась драка. Однако Морен уже не искал глазами, где и что приключилось. Воспользовавшись тем, что подоспела помощь, он убрал меч и склонился к Модэ, спросил, стараясь перекричать шум:
– Что происходит?
– Люди в бешенстве из-за того, что я поймал арысь-поле, – едва скрывая боль, сиплым голосом ответил Модэ, продолжая смотреть только лишь на мать.
– Почему?!
– Я обманул их и пленил хатун, ту, кого они почитали как доброго духа. Они требуют, чтобы я отпустил её, иначе быть беде.
– Так сделай это, а то нас разорвут!
– Я надеялся, она заговорит…
Но арысь-поле смотрела на него слезящимися от боли и страха глазами. Если она и хотела заговорить, то не могла этого сделать.
Морен сжал плечо Модэ и попытался поднять его.
– Она не заговорит. Это зверь, а не человек.