ссии в этом движении долгое время находились на положении «двоечников», потому что были из империи, не входившей в число стран, созревших для пролетарской революции. И действительно, РСДРП, в качестве крохотной партии, с большим опозданием включилась в подготовку мировой революции: можно сказать, ее члены запрыгнули на подножку последнего вагона уже отходящего поезда, который направлялся в «светлое завтра». С интеллектуальной стороны социал-демократы из России также выглядели небезупречно в глазах лидеров марксистского интернационала: казались всполошенными самоучками, неисправимыми провинциалами, не умеющими грамотно выстраивать полемику со своими оппонентами. К тому же ветераны-марксисты еще помнили необузданного Бакунина. Тот немало испортил крови Марксу и его ближайшим соратникам, сочтя интернационал сугубо «жидовской организацией», которая имеет мало общего с подлинным освобождением народов Европы от тирании монархий и церкви. Если спонсорами интернационала преимущественно являлись еврейские банкиры, то марксисты из России пользовались финансовой поддержкой промышленников и купечества из старообрядческой среды. Эта взаимосвязь тоже казалась странной. Сами старообрядцы были крайне далеки от концепций марксизма: они являлись ревностными почитателями Христа и древнерусских традиций, а их поддержка «принципиальных революционеров» проистекала из-за неприязни нуворишей-раскольников к династии Романовых. Именно православные раскольники являлись настоящими зачинщиками и организаторами событий 1905 года, а марксистов рассматривали всего лишь, как боевой отряд, готовый к проведению наиболее жестокий акций.
И без того микроскопическая РСДРП довольно быстро разделилась на два крыла («большевиков» и «меньшевиков»), и каждое крыло стремилось играть свою роль как в международном марксистском движении, так и в политической жизни России. Но вследствие своего экстремизма, эта партия была запрещена в православной империи и перешла на нелегальное положение, а ее руководство постоянно проживало за границей, снабжая своих немногочленных соратников статейками о «текущем моменте» и задачах предстоящей революции. Ничто не предвещало того, что этот «микроб» превратится в смертельную угрозу для России. Ведь для того, чтобы «микроб» стал реальной силой, требовалась определенная питательная среда. Подавляющему числу жителей православной империи казалось, что такая питательная среда отсутствовала. Однако благодушные обыватели заблуждались. В России жили разные люди, в том числе и такие, которые испытывали к своей родине весьма специфические чувства.
Человеку присуще испытывать к своим родителям чувство благодарности, уважения и любви. Юноши влюбляются в девушек, женщины в мужчин, создают семьи, заводят детей, порой надрываются на непосильной работе, за которую берутся, чтобы прокормить свое потомство. Конечно, не везде и не всегда отношения между детьми и родителями, между супругами и вообще между разными полами бывают радужными. Случаются и бури и трагедии, о которых любят рассказывать романисты. Но, в общем и целом, люди инстинктивно стремятся жить друг с другом в мире и согласии.
Также всем мужчинам и женщинам присуща любовь к своим родным местам — к отчему дому и вишневому саду за ним, к осиновой рощице возле реки, к песням и хороводам вокруг костров в июньские вечера или к катаниям на санках в пору святок. Эта любовь связана с первыми удивлениями и открытиями прекрасного в окружающем мире, с первыми свершениями и даже с первыми огорчениями.
Любовь к родине не всегда бывает столь локальной и поверхностной, потому что связана с верованиями и традициями, которые входят в плоть и кровь человека вместе с его сознанием. Просвещенные натуры к тому же гордятся историей своего народа, его правителями и легендарными предводителями и прочими выдающимися личностями.
Но встречаются и совсем другие люди, например — нетрадиционных сексуальных ориентаций. У них — иной спектр переживаний и увлечений. Есть дети, которые никак не могут ужиться со своими родителями, не говоря уже об уважении к тем, от кого произошли. Существуют и женоненавистники или мужененавистницы. Первые, как правило, склонны к истязаниям своих жертв, а вторые — к отравлениям. Встречаются и детоубийцы и мизантропы и некрофилы.
«Свинцовые мерзости жизни» способны угашать в людских душах добрые чувства к своему отечеству и освобождать место для дурных чувств. Если Чаадаеву было больно за свою «безмолвную» страну, не подарившую, по его мнению, ни одной яркой мысли всему человечеству, то Печерин признавался: «Как сладостно родину ненавидеть…». Покинув Россию, он принял католичество и провел остаток своих дней в итальянском монастыре.
Поводы для подобной ненависти возникали разные, вплоть до того, что блистательные стороны европейской жизни никак не могли закрепиться в русских городах. И климат суров и характер у людей тяжелый. А тут еще всякие нелепости и несуразности на каждом шагу. И с дорогами просто беда… Когда террорист с бомбой в руках пытался устранить того или иного столпа империи, который мешал ему жить и дышать, то он, как правило, не задумывался о своей дальнейшей судьбе. Бомбист был всецело увлечен ролью судьи или освободителя, а когда попадал под топор закона, как убийца и разрушитель, то его незавидная доля вызывала острое сочувствие у тех, кого возмущало дремотное состояние общества или уже упомянутые «мерзости» со свинцовым послевкусием. Сочувствующие террору люди, воспринимали его поступок не как преступление, а как подвиг. И если после такого подвига политическая система в стране оставалась недвижимой, то число ненавистников отечества уже разрасталось как бы само по себе, точно заразная болезнь.
Этим людям становились противными уважительное отношение детей к своим родителям, и даже любование прудом, замершим тихим майским вечерком. Они и слышать не хотели о каких-то победах русского оружия или о гениальных личностях, прославивших страну. Тотальное отрицание действительности делало их несчастными, потому что ожесточало их сердца, выстужало их души. Им хотелось избавиться от своего несчастья, и они понимали, что смогут сделать это, лишь разрушив всю страну. Им был никто не интересен, кроме тех, кто также отличался взвинченностью и раздражительностью, и также был решительно настроен против своего отечества. Между подобными людьми возникала взаимная комплиментарность, присущая всяким злоумышленникам и поганцам. В этой среде марксизм обретал благоприятные условия для своего распространения и утверждения себя в качестве руководства для самых ожесточенных действий.
К началу XX в. русское общество накопило большой запас прочности для своего дальнейшего развития уже не в качестве периферийной, а определяющей силы всего греко-христианского мира. Гениальные писатели и композиторы значительно расширили онтологический объем бытия русского общества. Восток универсального мира возрождался после многовекового забытья и благодаря блестящей плеяде мистиков-богословов, философов, публицистов, стремившихся дать свою интерпретацию высотам и глубинам человеческой жизни. Появились довольно мощные группы ученых, конструкторов, изобретателей. Имена выдающихся биологов, создателей оригинальных летательных аппаратов, сложных металлических конструкций ныне сияют недосягаемыми вершинами для современных отечественных исследователей тайн материи.
Сложились и предпринимательские корпорации, которые быстро осваивали правила и законы прибыльного товарно-денежного обращения. Стремительно развивалась соответствующая рыночная инфраструктура (банки, профильные биржи, коммерческие училища), благодаря которой деловые люди осваивали финансовые инструменты привлечения и последующего перетока капитала. Сформировался пласт зажиточных крестьян, который обеспечивал продовольствием не только империю, но и успешно реализовывал свою продукцию в других странах.
Бурные изменения происходили практически во всех сферах жизнедеятельности русского общества, и, естественно, не могли не порождать определенных напряжений и противоречий между сословиями. Многие деятельные, инициативные люди переживали ломку представлений о характере власти и ее роли в дальнейших судьбах огромной страны. Предпринимательский слой (от зажиточных крестьян до крупных заводчиков и промысловиков), обретая экономическую мощь, активно претендовал на участие в политике и настаивал на легализации выборных процедур в органы власти. Купцы и подрядчики не жалели средств на благотворительные цели, благодаря чему благоустраивались городские территории, появлялись сиротские и вдовьи дома, возникали новые театры и галереи произведений изящных искусств. Однако лишь единицы из этого слоя попадали в правящий класс, а остальные традиционно продолжали числиться в «низах». Именно эти люди, достигшие определенных успехов на избранном поприще деятельности, наиболее всего страдали в монархической России от давно сложившейся системы сословных отношений. Они хотели быть уважаемыми людьми, влиять на судьбы своей страны, но духовенство и аристократия по-прежнему смотрели на них как на «посадских холопов», отличающихся от всех прочих торговцев и мещан лишь суммами нажитого капитала.
Если обратиться к опыту европейских революций в Нидерландах (XVI в.), в Англии (XVII в.), Франции (XVIII в.) то везде обнаруживается схожая коллизия. Из толщи социальных низов, благодаря развитию товарно-денежных отношений, выдвигаются оборотистые дельцы, которые стремятся сломать наследственный принцип властвования выборными процедурами наиболее достойных людей с точки зрения всего общества. В Нидерландах в роли «низов» пребывали все голландцы, находившиеся в вассальной зависимости от испанской короны. В Англии и во Франции социальный взрыв происходил вследствие конфликта «среднего класса» с правящим слоем. В ходе революций немаловажную роль играла религиозная ориентация противоборствующих сторон. Сражаясь с католической Испанией, голландцы не могли не стать убежденными протестантами. Английские антироялисты, стоило им только заполучить возжажданную власть, немедленно осквернили могилы всех королей, некогда вовлекших племена, населявшие Британские острова, в поток истории. Французские революционеры вообще пытались переоборудовать католические соборы и аббатства в храмы Красоты и Разума. Практи