совых, жесточайших страданий, когда не происходит каких-либо крупных конфронтационных конфликтов. В начале 20-х годов, или в начале 30-х годов все того же XX в., все на той же Русской земле миллионы людей гибли от голода: ели своих детей и трупы своих близких родственников. Доходили до полного расчеловечивания, до безумия, но почему-то не предпринимали серьезных попыток свергнуть власть, доведшую огромные людские массы до столь унизительного, жалкого состояния.
Революции вершатся, когда в обществе оформляются новые социальные группы, которые способны сменить правящий слой и взять на себя ответственность за судьбы народа, которому принадлежат душой и телом. Толчком к смене власти, конечно, может послужить некое протестное движение или спонтанное возмущение, но не они являются определяющими, а выступают всего лишь поводом для того, чтобы новые люди, претендующие на властвование, заявили о своем моральном праве править обществом. Состоятельные старообрядцы, в подчинении которых находились тысячи рабочих; студенчество и другая образованная молодежь, лица творческих профессий, сосредоточение коих наблюдалось только в обеих русских столицах, в качестве самых активных групп русского общества наиболее остро желали перемен в империи. Парламент, прелаты РПЦ, многие генералы, пресса сочувственно относились к этим умонастроениям и, оказывая возрастающее давление на государя императора, принудили его отказаться от продления своей исторической миссии в роли помазанника Божьего и стать частным лицом. Николай II, не желая быть причиной кровопролития и ненужных жертв, подписал «бумагу» о своем отречении. Революция стала действительностью.
В отличие от разного рода народных волнений и возмущений, отречение царя от престола — явление исключительное, потому что выхолащивает сакральный смысл помазания представителя правящей династии на власть, и предполагает новые процедуры вхождения во власть людей с некими иными характеристиками. При любой революции, даже самой бескровной, трансформационный спад в стране неизбежен: ведь рушатся или серьезно видоизменяются одни государственные институты, а другие, способные заполнить образовавшиеся бреши в меняющейся политической системе, пока еще не созданы или не апробированы на практике.
Если период «брожения умов» порождает различные радикальные теории обустройства общества, экстравагантные направления в искусстве, то период «социального брожения» неизбежно потворствует разнузданию страстей и распущенности нравов. Когда оба вида этих «брожений» совмещаются во времени, то река жизни не только выходит из своих берегов (или из границ своего исторического русла), но и вспенивается, покрывается бурунами, воронками и несет на своих волнах изрядное количество мусора. Половодье в стране, где зима длится целое полугодие — дело нешуточное, а чреватое множеством неприятных сюрпризов.
Распахиваются двери тюрем и даже домов для сумасшедших, а их узники воспринимаются общественностью в качестве жертв тирании рухнувшего царизма. Легализуются экстремистские организации и партии радикал-революционеров всех толков и направлений, которым прежний режим не позволял свободно общаться с народом посредством митингов, публикаций своих газет и брошюр, а также посредством проведения манифестаций, мистерий и прочих зрелищных акций. В столицы стекаются люди, которым прежде не дозволялось находиться в крупных русских городах: из сибирских деревень едут ссыльные, из-за заграницы — политические эмигранты, из-за перечеркнутой «черты оседлости» прибывают жиды, которые категорически не желают дольше зваться жидами, а хотят называться евреями. Малороссы настаивают на том, чтобы их именовали украинцами, а черемисы — марийцами. Даже проститутки требуют более уважительного отношения к своей деятельности, идентифицируя себя в качестве работниц, оказывающих специфичные, но крайне необходимые общественные услуги.
Страна бурлит и пенится, тем временем, продолжая воевать с тремя крупными государствами и нести неизбежные многочисленные людские потери. Любая затяжная война источает смрадное дыхание смерти, принуждая живых терпеть это дыхание. А революции, наоборот, будоражат воображение, и горячат кровь, особенно, у мечтательных и романтичных натур. Но в любом обществе, в любые эпохи наличествуют прирожденные садисты, убийцы, прочие извращенцы и выродки. Все эти типажи, как и многоразличные деструктивные секты, и прочие сомнительные сообщества, обычно ведут подпольный образ жизни, но именно они наиболее чутко реагируют на дыхание смерти. Для многих из них, война — мать родна. А политические пертурбации, тем более, такие системные, какими являются революции, открывают перед ними головокружительные перспективы, вследствие снятия всех запретов и табу.
Кроме этих неприглядных типажей, в иерархическом обществе есть слой, который называется «чернью»: босяки, бродяги, пропойцы, голытьба. Эти люди, ничего не имеющие за душой, но охочие до чужого добра, не столь алчны в своих побуждениях, как профессиональные грабители, и не столь изощренно жестоки, как извращенцы, но их привлекает в революциях другое: возможности принизить или растоптать то, что в прежние эпохи считалось недосягаемо высоким. «Чернь» так и зовется потому, что готова, при любом удобном случае, очернить белое, испачкать чистое, осквернить святое, испоганить благородное. В отличие от «идейных» участников террористических группировок, «чернь» труслива, всегда ожидает «порки» от старых или новых «хозяев жизни», но стремительно наглеет, чуя волю. Эти люди обычно пребывают за «скобками» определенного культурного пространства, у них крайне размыты представления о долге или о каких-то обязанностях перед обществом, а пределом их мечтаний является безнаказанность самых разнузданных и неприглядных поступков.
Отречение царя не могло не сказаться на субординации в армии и флоте: дисциплина стремительно падала. Многие солдаты и матросы переставали подчиняться своим офицерам. Дезертиры с фронтов наполняли собой улицы русских столиц. Некоторые из дезертиров участвовали в расправах над своими непосредственными командирами и прекрасно понимали, какие последствия их ждут в случае возврата страны к прежним порядкам.
РСДРП(б) не играла видной роли в февральских событиях 1917 г. вследствие своей микроскопичности. Многие ее активисты томились на каторге, а руководство, пребывая далеко заграницей, занималось публицистической деятельностью в промарксистском духе, тиражированием своих размышлизмов и переправкой соответствующих газет и брошюр членам партии, находящимся в России. В соответствии с воззрениями Маркса, огромная православная империя еще только переходила от феодализма к капиталистическим отношениям, и требовался значительный период времени, чтобы эти отношения приобрели антагонистический характер, пригодный для созревания революции пролетарской. Перед марксистами стояла более актуальная задача: скорейшее преодоление дезинтеграции подлинно «идейных» течений, очень прискорбной дезинтеграции, вызванной Первой мировой войной (крах II интернационала стал неоспоримым фактом), консолидация всех сил, способных вести борьбу с буржуазными правительствами и превращение империалистической войны в очистительный «мировой пожар». Этот переход от вооруженного противоборства европейских держав к классово-освободительной войне трудящихся всей Европы, направленной на повсеместное сокрушение традиционных властных институтов, мог состояться лишь в том случае, если марксистское движение станет «третьей силой», новым, невиданным доселе фронтом борьбы. А правительства стран «германской оси» (Пруссия, Австро-Венгрия, Турция) и правительства стран Антанты окажутся по другую линию этого фронта и будут сметены революционным вихрем, ибо такова воля объективного «закона» смены общественно-экономических формаций. Однако реалии тех лет не внушали большого оптимизма последовательным марксистам. Мировая война продолжала полыхать, а очаги «мирового пожара» (пролетаркой революции) никак не разгорались.
И вот, на этом пасмурном фоне официальные представители властей монархической Германии вступают в контакт с руководством партии большевиков, предлагая всемерную поддержку карликовой партии экстремистского толка и нацеливая последнюю на усиление политической дестабилизации в России ради скорейшего прекращения военных действий на Восточном фронте. Еще никогда, ни одно правительство не рассматривало марксистов в качестве политической силы, с которой можно вести хоть какие-то переговоры. И вдруг одна из самых молодых партий в европейском марксистском движении — социал-демократическая рабочая партия большевиков из России удостаивается такой чести. Да, в руководстве партии нет никого от «наковальни» или от «сохи», т. е. из рабочей среды, а само определение «рабочая партия» содержит всего лишь символическое значение своей причастности к «низам» общества. В руководстве партии находятся такие люди, которые палец о палец не ударили ради процветания страны, в которой родились и выросли, но готовые свои жизни положить для разрушения этой страны во имя туманного утра некоей фантастической грядущей жизни. Для кайзеровской Германии, предельно истощенной войной на два фронта, большевики, нацеленные на предстоящую диверсионную работу в глубоком тылу противника, вполне подходили для усугубления политической нестабильности в России. Не будем вдаваться в моральные оценки этой сделки: войны красят лишь победителей. А победа обычно достается лишь тем, кто использует все имеющиеся в его распоряжении средства и возможности.
Руководству большевиков надлежало незамедлительно прибыть в Россию, где рухнули все запреты на проведение любых форм политической деятельности, и развернуть там широкую агитационную кампанию в армии и на флоте, а также в крупных городах. Диверсанты должны были склонить солдат и матросов, а также часть обывателей к мысли о необходимости разрыва союзнических отношений со странами Антанты и быстрейшего заключения сепаратного мира с Германией. Для заключения «спасительного мира» годились любые средства: проведение забастовок в индустриальных центрах,