манами. Уместно вспомнить и судьбу самих евреев, попавших под иго всемогущего Рима.
Как показывает исторический опыт, узурпация власти обычно производится сравнительно узкой группой лиц под предводительством боевитого смельчака. Конечно, у него быстро появляются многочисленные приспешники, которых он привлекает на свою сторону разнообразными привилегиями и прочими преференциями. Но именно этот атаман определяет облик власти, стиль правления. Однако стоит такому диктатору-узурпатору серьезно захворать или умереть, или быть убитым явными — неявными врагами, и установленный им политический режим разрушается или кардинально меняется. Узурпация всегда кратковременна по историческим меркам. Именно поэтому петербуржцы или москвичи, в своем подавляющем большинстве, были уверены в том, что большевики будут изгнаны из столиц уже к лету 1918 г. Но получилось иначе.
Оккупационный режим устанавливается чужеземцами, инородцами, захватчиками и способен длиться веками, методично уничтожая или подавляя порабощенный народ. Так, ирландцы могут многое рассказать на эту болезненную для них тему. Оккупационный режим устойчив благодаря сильной метрополии, из которой исходит в качестве инструмента насилия. Убийство наместника-сатрапа — прокуратора-гауляйтора и его ближайших помощников отнюдь не приводит к ликвидации установленного режима: непременно появляется другой, более грозный ставленник, более жестокий надзиратель, более свирепый гарнизон, многократно усиленный метрополией. Однако у большевиков не было метрополии: идея радикального переустройства всего мира — вот их родина и драгоценная мать. Да, они были плоть от плоти международного марксистского движения, но само это движение осталось без единого координационного штаба: т. н. II интернационал распался, оказавшись не в силах противостоять ура-патриотическим настроениям воюющих держав. Но, в том-то и дело, что идеологи этого движения, как и его организаторы, привыкли к состоянию рассеяния и распыления, и каждая из разрозненных его частиц могла сколько угодно ждать нового сигнала, нового призыва к объединению, и, заслышав этот призыв, начать стягиваться к другому центру, а, фактически, все к тому же столь вожделенному Новому Иерусалиму. Спрут мог быть разодран на клочки и куски, но любой кусок был готов к тому, чтобы при стечении благоприятных обстоятельств, стать новым спрутом и генерировать новые щупальца со своими жадными присосками.
Действия оккупационных властей не обсуждаются завоеванным населением и тем более не могут осуждаться. Оккупанты сознают себя властным меньшинством, чуждым большинству, и постоянно готовы к подавлению любых признаков недовольства и возмущения. Оккупация — это система грубого, кровавого принуждения со стороны иноземных, инокультурных захватчиков над местным населением, лишенным права жить по своим традиционным законам.
Что касается марксистов, то, согласно их теории преобразования мира, в «светлое завтра» мог попасть лишь пролетариат, от лица которого «преобразователи мира» и установили диктатуру. Все остальные слои населения подлежали ликвидации или «перевоспитанию». Другими словами, насилие и только насилие могло быть наиболее употребимым средством властвования: ведь «переделке», «переплавке» и «отбраковке» подлежало не менее 95 % жителей России. От грандиозности предстоящих задач правящая верхушка находилась в состоянии эйфории. Пришло их время вершить историю!
В связи с грядущими «историческими свершениями», именно евреи первыми почуяли леденящий холод, готовый саваном опуститься на страну, и те мрачные перспективы, которые ждут их всех в том случае, если большевиков в одночасье сомнут армейские части, решившие не подчиняться оккупационному режиму, или прогонят войска Антанты, собравшиеся помочь России, как своему бывшему союзнику. Да и любое возмущение русского общества, начавшееся в каком-нибудь уездном центре вроде Мурома, из локального могло стремительно превратится в общенациональное. Ашкенази хорошо знали о печальной участи своих предков, принявших самое активное участие в раздувании гражданской войны в Персии в далеком VI в. Как были неплохо осведомлены и о разгроме Хазарии в X в.
Покушения на Урицкого и Ленина — это реакция одиночек, пытавшихся пресечь безумие большевизма ради спасения своего маленького народа от ярости гиганта (Голиафа), который рано или поздно придет в сознание после полученного удара камнем, выпущенного из пращи (выстрела «Авроры»). Л. Кенгиссер происходил из приличной еврейской семьи, интегрированной в русское общество и связывающей свою дальнейшую жизнь с судьбой этого общества. Он был молод, образован и отважен. Кенгиссер пошел на убийство Урицкого, желая показать всей России, что отнюдь не все евреи стремятся быть пособниками оккупационного режима, и не желают искать защиты под сенью пресловутого антисемитского закона. Что касается Ф. Каплан, то некогда она принимала самое деятельное участие в партии эсеров, преждевременно износилась, приобрела неизлечимые недуги и уже стояла одной ногой в могиле. Именно вследствие этих качеств, партия эсеров и делегировала ее на акцию. Подобный подход широко применялся в те времена в террористических организациях. Достаточно вспомнить, что Г. Принцип, убивший наследника австрийского престола, также страдал смертельной болезнью.
Таким образом, покушения на видных большевиков, во многом определявших характер и стиль оккупационного режима в России, проистекали из гремучей смеси отчаяния от непоправимости, вершащихся на глазах событий, и слепой надежды здравомыслящего еврейского населения России, что их примеру последуют другие одиночки, способные на героическое самопожертвование. Власти не могли не отреагировать на этот вызов, но отреагировали сообразно избранной стратегии. Покушения расценивались, как прицельные удары в сердце революции, а последующие репрессии, как борьба с контрреволюцией. Были схвачены сотни заложников, преимущественно из аристократии, и немедленно казнены. Так власти под любыми предлогами отсекали от русского мира кусочек за кусочком и старательно пережевывали отрезанную плоть.
Одним из базовых символов диктатуры пролетариата являлась красная пентаграмма, которую часто изображали ребристой. Вершинами ребер служили золотые лучи, стремившиеся достичь всех пяти континентам. От каждого ребра отходили вниз две покатые плоскости, сужающиеся в направлении оконечностей пентаграммы. Когда свет падал на такую выпуклую звезду с одной стороны, то пять покатых плоскостей оказывались в тени, а другая пятерка плоскостей, соответственно, на виду. Если направленность светового излучения смещалась, то более зримой становилась пятерка плоскостей, до того пребывавшая в тени, а другая пятерка плоскостей, находившаяся на свету, укрывалась сумраком.
С одной стороны, марксизм являлся одним из направлений европейского социалистического движения, а с другой — содержал в себе претензию карликового мира на мировое господство. С одной стороны, большевики как бы «глубили» и «ширили» революцию в России, а с другой стороны представляли собой своеобразную разновидность оккупационных властей. Так и Л. Кенгиссер и Ф. Каплан, решившиеся на подвиг самопожертвования ради того, чтобы избавить свой народ от последующего мщения со стороны населения, насилуемого большевиками, были отнесены верхушкой «диктатуры пролетариата» к контрреволюционерам: и в одном ряду вместе с ними оказались сотни аристократов, не имеющие к евреям никакого отношения. Подобная двойственность интерпретаций и восприятий, как минимум, удваивала пространства маневра для марксистов вообще и для большевиков в частности. Переход от правды к кривде осуществлялся легко и непринужденно: говорили одно, а подразумевали другое. Объявляли мир, а хлопотали о войне. Боролись за счастье всех угнетенных, а сами становились неслыханно жестокими угнетателями и насильниками.
Разгоняя во все стороны от захваченных столиц волны «красного террора», лидеры большевиков как бы выступали в роли выразителей воли пролетариата объявленного гегемоном, хотя сами никогда даже не числились заводскими или фабричными рабочими, и никто их не уполномочивал, тем более, таким неприглядным образом, выражать волю трудового люда. Настаивая на необходимости преобразований в стране, ленинцы спешно формировали свою гвардию, топили в крови малейшие очаги возмущения и сопротивления: методично и цинично убивали в губернских и уездных городах предводителей дворянства, представителей древних дворянских родов и наместников монастырей, включая их в опасную группу «приспешников буржуазии». Казнили бывших полицейских и жандармов, верой и правдой служивших царю, казнили как охранников «проклятого прошлого». Создавали невыносимые условия для проживания в столицах всех тех, кто входил в состав элиты русского общества: писателей, композиторов, мыслителей, государственных деятелей, высшего офицерства, крупных промышленников. Произошло невероятное: родина все очевиднее становилась местом, опасным для дальнейшего проживания русских людей.
Истребление или изгнание цвета нации приобретало системный характер. Для этого из церквей изымались все приходские книги, содержащие сведения о крещениях, венчаниях, сословной принадлежности прихожан: эти книги свозились в губернские ЧК, где составлялись списки лиц, подлежащих ликвидации.
Уничтожение исторической общности происходит тогда, когда эта общность утрачивает свою элиту и не может восполнить понесенную утрату. Возникает неодолимое препятствие для возвращения народа на высоты исторического бытия. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить судьбы двух народов-соседей: литовцев и латышей. Оба эти народа в XIII в. придерживались языческих верований, проживали на схожих территориях и оба испытали натиск крестоносцев. Литовцы отчаянно защищались, и сумели нанести пришельцам весьма ощутимый урон, более значительный, нежели тот, который захватчики претерпели на Чудском озере от дружин Ал. Невского. А вот латышам не удалось оказать результативного сопротивления крестоносцам, вследствие чего племенная знать подверглась полному истреблению. И на протяжении многих веков бедным латышам было запрещено селиться в городах и крепостях, которые росли на их исконных землях. В качестве подневольных людей, латыши могли заниматься лишь земледелием или рыбной ловлей, охотничьими промыслами или ремеслами, да еще обслуживать рыцарей — крестоносцев, а также их челядь. Со временем латыши приня