етной нищете.
Гордыня своей исключительности, истоки которой нетрудно обнаружить в архетипе «прирожденных» марксистов, венчает ЦКД. Всемирно-историческое значение «октября», истинное понимание экономико-политических процессов, происходивших и происходящих на планете, научный подход к строительству первого государства рабочих и крестьян, систематические чистки всего общества, включая партийные ряды, убежденность в загнивании всей капиталистической системы, гениальность «классиков» марксизма-ленинизма, наличие живого божества в лице Отца народов — все эти, как и многие другие, не перечисленные факторы, определяют тренд СССР к автаркии. Целенаправленное обособление от прошлого Российской империи, насильственное забвение этого прошлого, культивирование непримиримой борьбы с всевозможными врагами, возведение здания государственности в качестве псевдоцеркви вели к отпадению страны от греко-христианского мира. Подобное отпадение подразумевало радикальное изменение вектора дальнейшего исторического процесса для десятков и даже сотен миллионов людей, расселившихся на гигантской территории, заключенной в границы советского государства.
Жизнь — это поток, а государство придает направленность такому потоку в определенных «берегах». Если ленинизм прилагал немалые усилия для доказательства того, что традиционное русло протекания жизни на Русской земле было неправильным — руслом заблуждений, опасных порогов и коварных воронок, и, возводил дамбу, препятствуя тому потоку, то сталинизм, прекрасно понимая, что не двигаться нельзя, настаивал на необходимости пролагать русло дальнейшей жизни принципиально изменившегося общества совсем в другом направлении, по отношению к традиционному руслу, а именно в том, где находится заветное «светлое завтра». И никакие горные хребты или бездонные пропасти, никакие раскаленные пустыни или промороженные бескрайние пространства не могли стать преградами для слитных усилий миллионов советских людей, способных превратить мечту о благоденствии и социальной гармонии в явь. В подобном утверждении, многократно усиленном ретрансляторами агитпропа, содержался мощный заряд бодрости и оптимизма. Все, что ни делалось с подачи властей в большой стране, непременно несло на себе печать уникальности. Каждый год переживался-превозмогался, как эпохальная веха, или как гигантский шаг к возжажданному коммунизму. Оставив далеко позади себя тяжкий груз прошлого, советские люди стройными рядами маршировали по бездорожью в «прекрасное далеко».
Универсальный мир подобен океану. На планете всего четыре океана, и столько же универсальных миров: китайский, индийский, персидско-мусульманский и греко-христианский. Все великие реки впадают в океаны. Реки текут в разных направлениях, в разных климатических поясах, но все они схожи между собой в стремлении достичь водных пространств без берегов. Русла к безбрежным океанам прокладываются веками и тысячелетиями, русла, как правило, извилисты, да и течение воды в реках, то бурное в горных теснинах, то спокойное на широких равнинах. Каждая крупная река вбирает в себя воду многочисленных притоков, подземных ключей, прибрежных родников и ручьев. Историю каждой великой нации нетрудно сравнить с течением такой могучей, полноводной реки. Нации также полнятся малыми народами и национальностями, племенами и народностями, разными сообществами, компактно проживающими на локальных территориях. Как у великой реки есть определенный бассейн, так и у любой великой нации есть вполне определенная территория расселения. И каждая великая нация стремится привнести свою энергию, свой вклад в океан событий и смыслов. Океан отнюдь не пассивный водоприемник или гигантский резервуар, у него есть свои подводные течения и вулканы, горные хребты и впадины. В океанах зарождаются штормы и ураганы. Универсальный мир таков же. Он, то спокоен, то изборожден высокими волнами, мрачен в своих глубинах, зато искрится под солнцем истины. Океан разрушителен под воздействием тектонических сдвигов на своем дне, и в то же время един, не расчленим: его нельзя объять или разъять на части. Любой океан безбрежен, глубок и неповторим.
Практически все столицы империй или крупных государств расположены на берегах рек или в местах впадения рек в море-океан. Каждая более-менее значимая столица притязает на то, чтобы стать маяком истории, центром определенного мира. Для достижения этой цели люди не жалеют ни сил ни средств, ни своих жизней.
Есть реки, обычно не крупные, которые впадают в озера. Эти реки также упорно торят свой путь к замкнутым водоемам, дабы не затеряться в пустыне или не уйти под землю. Замкнутыми озерами можно представить себе и карликовые миры, которые также своеобразны, вечны, но миниатюрны по сравнению с океанами, то бишь — с универсальными мирами.
Но к какому неведомому океану стремит свои воды могучий поток советской жизни? Этот океан будет называться «новый мир», но его пока нет в наличии. Этот океан, как и русло советской жизни, должны стать рукотворными. Необходимо пробить широкую штольню в высоких горах, проложить глубокий канал в пустыне, вырыть огромный котлован — грандиозные задачи стоят перед обществом, неслыханные и невиданные доселе в истории всего человечества. Создаются новая этика и новая эстетика, а все понятия и категории греко-христианского мира подлежат тщательной ревизии, пересмотру или казуистическому переистолкованию.
Люди работают в трудовых коллективах, селятся в коммунальных квартирах, общежитиях или казармах, отмечают праздники манифестациями, или торжественными собраниями, проводят отпуска в Домах отдыха, палаты в которых рассчитаны на 10–20 человек. Самое пристальное внимание власти уделяют популяризации физкультуры и спорта. Сквозь призму своей исключительности, граждане Советского Союза воспринимают жизнь в других странах, как бытие в стадии загнивания или морального разложения. Требование «чистоты» рядов (партийных, армейских, бюрократических, научных, творческих, производственных и т. д.) оказывается запретом и на контакты с иностранцами, как с носителями «буржуазной заразы». Москва становится не только предержательницей священной реликвии — мумии Ленина, но и местом пребывания воплощенного божества — Сталина. Все министерства, ведомства, творческие и профессиональные союзы, академии всяческих наук, СМИ, становятся структурными подразделениями церкви-государства, замкнутыми на его центр. Без Москвы ничего нельзя ни решить, ни сделать: никак ее и не миновать в ходе поездки из одного конца страны в другой конец. Сверхцентрализм отрицает наличие хордовых связей. Даже для того, чтобы добраться из одного района Москвы в другой район, необходимо пересечь центральные площади большого города. Тысячи предприятий и фабрик, разбросанные по всему Советскому Союзу, работают в соответствии с планами, получаемыми из столицы, и соответственно, отчитываются о выполнении тех планов перед главками, расположенными опять же в столице. Именно из советского политико-административного центра и только оттуда льются безудержным потоком и затопляют всю страну инструкции, распоряжения, положения, приказы, уставы. Там же создается и ВДНХ (выставка достижений народного хозяйства) К Москве устремлены все помыслы, надежды, мечтания и упования советских людей.
Конструктор Кошкин (создатель танка Т-34) с далекого Приуралья мчится на своем «бронеконе» в столицу, рассчитывая получить похвалу из уст высокого начальства, а может быть и самого Сталина. Нетерпение сердца талантливого конструктора столь велико, что он не обращает внимания на холода, простужается и, не добравшись до Москвы, умирает. Нет, не один Кошкин столь нетерпеливый. Сотни, тысячи конструкторов, изобретателей и в последующие десятилетия будут истово-неистово стремиться получить похвалу за свой бескорыстный труд, за свои выдающиеся достижения от очередного кремлевского правителя или хотя бы от приближенного к правителю лица. Жизнь конструкторов-изобретателей, совершенствующих способы и формы организации материи, целиком и полностью принадлежит государству. В этом и заключается главное предназначение советского человека: быть чем-то полезным псевдоцеркви, пребывающей в ореоле непогрешимости и неподсудности. Этот ореол обретает ослепительное сияние и внушительные размеры, буквально заслоняет собой солнце. И освещенные этим эрзац-солнцем, люди готовы работать долгими полярными ночами и даже под землей, лишь бы крепло могущество священного государства.
Почему же затмение воспринимается советскими людьми ярким днем? Почему очередной большой террор оказывается периодом, когда жить становится все веселей? Почему миллионы читателей верят газете «Правда» и незримым дикторам радиовещания? Почему неуклонно растет восхищение Сталиным?
Советский человек полностью освобожден от груза знаний, касающихся многовекового прошлого Русской земли. Он отгорожен от всех моральных терзаний, сомнений, выполняя приказы своего непосредственного командира. Как сгнившие веревки, он сбрасывает с себя родственные путы, легко снимается с места по одному зову партии или комсомола. Пребывая в многотысячном коллективе, пусть в качестве микроскопической части, он ощущает себя созидателем истории. А так как количество должностей в государственной машине, в партийных структурах, на гигантах пятилеток растет в геометрической прогрессии, то растет и социальный статус великого множества людей. Да, некоторые из этого множества явно не справляются с порученным делом, но на освободившиеся места претендуют десятки и сотни ретивых кандидатов. Ротация больших и маленьких начальников порой превращается в кровавую карусель, но именно такая ротация и позволяет сравнительно молодым людям занимать важные должности. Многие из них довольно скоро «теряют голову» в прямом или переносном смысле этих слов, но диагноз обычно однозначен: «Сам виноват!». Ведь не может ошибаться вышестоящее руководство, давая невыполнимые задания. И потому, всегда прав Сталин. Кощунственно подвергать даже малейшему сомнению научно выверенную истину, под светом которой поднялось и окрепло советское государство. Но, если где-то что-то не получается, ломается, срывается, то, значит, конкретные люди оказались не готовы к решению столь трудных исторических задач и необходимо, как можно быстрее устранить этих людей: так выбрасывают на свалку бракованные детали или перегоревшие электрические лампочки.