обилизованные в армии Габсбургов, отказывались воевать против русских войск, а после Второй мировой войны стонали под тяжким игом марксистского режима и проклинали свою судьбу. Естественно, проклинали и тех, кто им такую судьбу навязал. Схожие проклятья адресовали Москве прибалты и поляки, молдаване и венгры. «Тишь да гладь» в социалистическом лагере поддерживались только посредством свирепого насилия, но это насилие осуществляли отнюдь не «прирожденные» марксисты, а русоволосые, сероглазые, курносые мужики и пареньки, вымуштрованные советской системой. Именно эти мужики и пареньки в гимнастерках и галифе выступали для жителей оккупированных территорий олицетворением зла.
Само собой разумеется, что «посланцы Москвы» не могли не относиться к любым (скрытым или открытым) противодействиям марксисткой идеологии крайне отрицательно. Советские люди и после окончания Второй мировой войны продолжали жить по правилам военного времени. На то имелись определенные причины: ведь началась «холодная война» со своими метелями и стужами. Если во время напряженного противоборства с гитлеровской Германией любая критика действий партии и правительства, а также военного командования, однозначно расценивалась в обществе, как измена родине, то подобный подход сохранился и в условиях «холодной войны». Так человек, который в годы войны покупал в магазине селедку и заворачивал ее в газету с портретом Сталина, был обречен на выпадение из «системы». И никакие последующие развенчания «культа личности» не поколебали в глазах советских людей авторитета партии и правительства. И вот, все эти сложившиеся правила социалистического общежития и поведения были старательно перенесены на оккупированные территории, изобилующие «сорняками» всех мастей и видов. Работы для «компетентных органов» на тех территориях был непочатый край. Любое неприятие действий властей незамедлительно раздавливалось катком репрессий и встречало горячую поддержку со стороны советских гражданских лиц, работавших на тех территориях.
Здесь мы обнаруживаем существенные семантические расхождения в восприятии советскими людьми и людьми, относительно недавно вовлеченными в ареал просоветской действительности, одних и тех же понятий и категорий. Благодаря агитпропу для советского человека гражданская война полностью заслонила собой Первую мировую войну, а Великая Отечественная война (сокращенно ВОВ) — Вторую мировую войну. ВОВ началась 22 июня 1941 года и быстро приобрела характер «священной войны», вследствие сакрализации первого в мире государства рабочих и крестьян. В страны Восточной Европы советские солдаты входили в качестве воинов-освободителей от фашистского ига. Точно также и марксисты, осуществив вооруженный переворот в двух русских столицах под закат Первой мировой войны были убеждены в том, что являются освободителями всех трудящихся от оков эксплуатации. Своими кровавыми деяниями они «глубили и ширили революцию», а не устанавливали жестокий оккупационный режим, разрушительный для русского общества. Так антимир пытался осуществить свою вековечную мечту о доминировании над универсальным миром.
И советские солдаты, а также представители «компетентных органов» и гражданские лица, приезжающие в освобожденные от фашистов восточноевропейские города, изрядно потрепанные отгремевшей войной, были уверены в том, что несут с собой надежду на лучшую жизнь, ведут в «светлое будущее» местное население, измотанное и растерянное от калейдоскопа происходящих вокруг него событий. Местному населению, давным-давно расселившемуся вокруг Карпат и Татр, а также на балтийском побережье, просто следовало слегка вправить мозги, чтобы оно осознало: какое же счастье ему привалило вместе с грозными советскими войсками!
Но народы Восточной Европы оказались вовлеченными во Вторую мировую войну не летом 1941 г., а уже осенью 1939 года, и были неплохо осведомлены о том, что земли их исторического расселения стали объектами раздела между двумя милитаристскими хищниками: Германией и СССР. Жители тех территорий не усматривали большой разницы в том, под пятой какого тоталитарного режима им предстояло прозябать в качестве сателлитов. Эти народы, как могли, сопротивлялись фашистам и коммунистам. Но, если антифашистские настроения всемерно приветствовались коммунистическими властями, то антисоветизм воспринимался «освободителями», как кощунственное святотатство, и поэтому любые его проявления искореняли, выскабливали, или размазывали по земле. Причем советские люди вполне искренне полагали, что таким образом защищают подавляющее большинство местного населения от буржуазного разложения и пагубного загнивания.
Многие из советских людей, ревностно помогающих устанавливать в странах Восточной Европы «правильную власть» и налаживать там хозяйственную жизнь, потеряли своих отцов и близких родственников в ходе репрессий 20-30-х годов, но, тем не менее, оставались ярыми приверженцами ЦКД. Будучи «сознательными» людьми, они считали, что строительство нового общества не может обходиться без жертв и лишений, и гневались на тех восточных европейцев, которые болезненно реагировали на потерю своих близких, высланных в далекую Сибирь в качестве изобличенных «агентов империалистического влияния» или выявленных «буржуазно-националистических элементов».
Быть отлученным от советского общества считалось самым большим горем, какое могло постигнуть строителя коммунизма, а местные жители восточно-европейских стран почему-то уходили в дремучие леса, чтобы вести партизанскую войну против самой гуманной и самой справедливой власти, или норовили покинуть пределы социалистического лагеря. Естественно, «освободители от фашистского порабощения» возмущались, когда их воспринимали в качестве оккупантов, и приходили в ярость, когда у местных жителей обнаруживали брошюры, разоблачающие «зловещие планы Москвы». Ведь столица СССР являлась самым прекрасным и самым любимым городом для каждого советского человека, и поэтому советские люди не могли мириться со столь наглой клеветой.
Каждый член партии (а стать коммунистом мечтала подавляющая часть советских людей) обязан был подписываться на газету «Правда», а каждый комсомолец читал «Комсомольскую правду». Даже у пионеров имелась «Пионерская правда». И вооруженные этими неоспоримыми «правдами» советские люди любого возраста и пола, легко обнаруживали буржуазную ложь, изобличали ее и решительно освобождали от нее действительность.
В период этатизма завершилось выпадение советского общества из онтологического пространства греко-христианского мира. Строитель коммунизма отличался от жителей универсального мира особым составом чувств, набором целеполаганий и даже условными рефлексами. Течение жизни сотен миллионов людей давно свернуло с исторически проложенного русла и направлялось партией к прекрасным горизонтам коммунизма. Да, чтобы достичь этих горизонтов, адептам ЦКД приходилось торить новое русло, не останавливаясь перед горными хребтами, перед неисчислимыми жертвами и прочими бедствиями. Удаляясь от исторически проложенного русла, авангард бурливого потока советской жизни представлял собой сообщество людей, принципиально не приемлющих христианскую психологию, аристократический этос, предпринимательскую инициативу и «замашки хуторян». Советские люди не ценили семью, а дружбу рассматривали как союз немногих, заключенный против всех (коллектива). Советская действительность взращивала тип человека, всецело вверяющего себя государству. Именно с этим весьма абстрактным набором институтов советский человек прочно связывал свою судьбу. Он был всецело предан служению государству, обретшему свойства псевдоцеркви: к нему адресовал все свои просьбы и упования, и без промедления был готов отдать за него свою жизнь. Так как высшее руководство в таком государстве олицетворяло собой истину, то продвижение человека от низших должностей на более высокие должности, обретало сакральное значение. Такой человек не зря тратил свое время и свои силы; ведь, чем выше он поднимался по служебной лестнице, тем больше получал шансов увидеть манящие просторы «светлого будущего», недоступные взору нижестоящих чинов, не говоря уже о простых людях.
И все же, не стоит завидовать гражданам-начальникам. Ради выполнения плановых заданий и поручений партии они выжимали все соки из своих подчиненных. Ненормированный рабочий график был для них обычным делом. Их часто досрочно отзывали из отпусков, а в праздничные дни они организовывали шествие подчиненного трудового коллектива с соответствующими транспарантами и знаменами, или долгими часами торчали на трибунах для почетных гостей, приветствуя колонны демонстрантов. У них не хватало времени, чтобы пообщаться со своими детьми; даже неотложное лечение и хирургические операции они постоянно откладывали на «потом», и обязательно запускали свои хронические недуги. Короче говоря, не только к своим подчиненным или близким они относились сурово, но и по отношению к самим себе были беспощадны, и подобное поведение вполне органично укладывалось в сложившиеся в обществе представления о жертвенном служении государству.
Отношение подчиненного коллектива к своему начальнику мало чего значило для руководителя, потому что общественного мнения без соответствующей команды просто не существовало. Если начальник каким-то чудодейственным образом сохранил в себе остатки сострадания и человеколюбия, щадил своих подчиненных, то тем самым ставил под угрозу выполнение плановых заданий, которые, как правило, нуждались в сверхурочных работах. А попав под опалу, уже не мог рассчитывать на поддержку своего коллектива. Коллективное оспаривание мнения вышестоящего руководства могло быть расценено как проявление антисоветизма. Какие-то трудности и неприятности на работе начальника были просто не понятны и в его семье, потому что, практически любая работа «на государство» носила секретный или закрытый характер.
Учитывая то обстоятельство, что поведенческая культура правящего слоя была крайне низкой, как, впрочем, и в других социальных слоях и группах, то любые конфликтные ситуации в среде начальников сопровождались весьма нелицеприятными характеристиками, какие мог позволить себе вышестоящий руководитель по отношению к нижестоящему. Чувствительные натуры от подобных оскорблений просто ломались: начинали скандалить, замыкались в себе или спивались. А оплеванные, осрамленные, согнутые в «бараний рог» и «смешанные с грязью», но свободные от самоуважения и пр