едставлений о человеческом достоинстве, провинившиеся коммунисты, делали вид, что ничего не произошло, что следует переждать «бурю», и обычно сохраняли за собой посты и должности, а также уважение в семье, как добытчики дефицитных товаров и благ.
В связи с этими тонкостями-грубостями жизнедеятельности правящего слоя, становится более понятным принцип, которого придерживалось абсолютное большинство начальников: «Лучше перебдеть, чем недобдеть». Реализация этого принципа и порождала «кладбищенскую тишину» в обществе, изнуренном выполнением непосильных плановых заданий. «Как бы чего не случилось!» — было не надуманным опасением человека при должности и отвечающего за порядок и дисциплину в сфере, доверенной ему всесильным государством. Каждый начальник знал немало поучительных примеров того, как слетали головы с плеч у людей, которые на протяжении десятилетий казались несокрушимыми глыбами; слетали за «систематическое невыполнение планов», или за «приверженность буржуазным ценностям и морали», или за «попустительство и халатность». Поэтому в СССР, если что-то и происходило, то только после многоэтапных, далеко не простых согласований и утрясок в многоуровневых инстанциях и в соответствии с решениями, принятыми на съездах КПСС или на заседаниях Политбюро. А все, возникающее само по себе, как правило, отметалось и уничтожалось, и сами факты этого возникновения и последующего уничтожения особо не афишировались: зачем выносить «сор из избы?»
За редкими исключениями, все работоспособные жители страны находились на службе у государства и практически все они, от мала до велика, мечтали, хоть когда-то быть отмеченными или замеченными недремлющим властным оком. То есть в обществе равных граждан наличествовало тотальное стремление выделиться, войти в категорию лиц «наиболее равных» или имеющих «государственное значение». Система моральных поощрений быстро обрела ветвистость, выполняя функцию стимулятора, который повышал активность членов социалистического общества.
В РПЦ издавна существовала схожая система поощрений. Прелаты церкви награждали наперсными крестами или бархатными скуфьями или другими знаками отличий представителей нижестоящего духовенства за ревностное выполнение своих богослужебных обязанностей. Государи императоры жаловали своим придворным огромные имения, вручали героям битв почетное оружие, старательным чиновникам медали и даже ордена. В советской действительности, подобная церковно-имперская поощрительная практика, несмотря на последовательное отрицание православной церкви и монархии, парадоксальным образом возродилась. Хотя награды и поощрения приобрели другой вид или другую символику. Коммунистические власти широко использовали публичные вручения почетных грамот или переходящих вымпелов или красных знамен. Щедро награждали передовиков и ударников медалями и орденами. Старательным труженикам агитпропа присваивали звания «заслуженный» или «народный». Возле здания дирекции каждого предприятия или правления колхоза были оборудованы Доски почта с фотографиями людей, отличившихся в производственной деятельности. На территории каждого административно-хозяйственного района также имелись свои Доски почета. Количество «почетных людей», конечно же, строго нормировалось, и в основном зависело от численности жителей данного района или от количества работников данного предприятия.
Еще при Сталине в стране сформировался внушительный корпус Героев Советского Союза и Социалистического Труда, кавалеров ордена Ленина и других орденов. Практика вручения советских орденов отнюдь не пресеклась со смертью вождя, а получила дальнейшее развитие. Власти охотно вручали почетные награды машинистам паровозов и капитанам пароходов, комбайнерам и шахтерам. Затем стали награждать спортсменов — победителей престижных международных состязаний, и даже клоунов, имевших успех за границей в ходе гастрольных турне советских цирковых коллективов по разным странам. Шла «холодная война», поэтому награды подчеркивали, что битвы идут на разных фронтах, и родина чтит всех своих героев. А место подвигу находилось в любой сфере деятельности. Разумеется, советские граждане гордились наградами и званиями и прочими знаками отличий и очень ценили свои знакомства с такими примечательными людьми, отмеченными партией и правительством. Жители СССР искренне почитали тех людей, которых следовало почитать в данный период времени и старались не вспоминать о тех, о ком вспоминать не следовало. Причем, переход от почитания к остракизму, а от остракизма к последующей «реабилитации» какого-нибудь государственного деятеля или видного ученого (писателя, артиста и т. д.)) происходил довольно легко, по схеме: как приказали, так и сделали. Благодаря такому своеобразному психологическому состоянию (лжерелигиозного послушания) советские люди вполне серьезно относились к псевдонаукам и псевдопрофессорам, которые в каждом вузе неутомимо разглагольствовали о неизбежности победы коммунизма. С неподдельным интересом читали и даже обсуждали романы и художественные фильмы, которые в любом другом нормальном обществе никто бы не читал и не смотрел.
Это было поистине фантастическое время, где придуманные агитпропом герои соседствовали с подлинными героями, а точно сформулированные физико-химические зависимости переплетались с бодрыми заверениями властей, что «близится эра светлых годов». Лозунговые рифмоплеты собирали тысячные аудитории на свои выступления, а затем та же публика, у себя дома, с таким же неподдельным интересом читала томики стихов подлинных поэтов (Пушкина, Лермонтова, Тютчева). Смутная тяга к прекрасному срасталась в сознании людей с самыми нелепыми иллюзиями. А вот праведникам, ушедшим в глубокое подполье, не верили, и пророков, осмелившихся подать свой голос посреди повсеместного молчания, охотно травили и затаптывали.
В истории русского храмовоздвижения, на переломе XVII–XVIII в.в. имел место короткий, но весьма примечательный период распространения т. н. «нарышкинского стиля». Здания церквей возводили высокие, стройные, состоящие из нескольких четвериков (реже восьмериков), поставленных друг на друга и слегка сужающихся кверху. Нижний четверик, самый крупный, символизировал крестьянство, которое в ту эпоху многократно превосходило по численности все прочие сословия России вместе взятые. Затем шел ярус, обозначающий посадских людей (ремесленников и торговцев), а следующий «камень» представлял духовенство (белое и черное), над которым возвышался самый маленький по размерам четверик, представляющий собой родовую знать. Золотой купол такой церкви символизировал царский престол, который, в свою очередь, выступал основанием для вознесенного к небу кружевного креста. Так показывалась нерасторжимая связь между Хозяином земли русской с метафизическими сферами, предопределяющими ход развития страны. Эти великолепные, пропорционально сложенные храмы органично воплощали в себе идею сословного общества и, будучи единым целым, возвышались в городах и селах в качестве незыблемых столпов истины.
По вполне понятным причинам марксисты взорвали львиную долю таких церквей, что, в свою очередь, также символизировало полное крушение русского общества. Но, если всмотреться в последовательность этапов становления и роста могущества ЦКД, то поневоле возникают ассоциации с упомянутыми храмами, выстроенными в «нарышкинском стиле». Только возведение нового храма-государства шло с точностью до наоборот.
В основании ЦКД находился самый маленький ярус-четверик: точнее, это был даже не четверик, а метеорит, залетевший из другого, чуждого мира и своими зазубренными краями распоровший поверхность Русской земли, чтобы закрепиться в ней. Другими словами, в основании ЦКД лежат деяния и мечтания сравнительно небольшой по численности группы «прирожденных» марксистов под водительством Ленина и Троцкого, которые намеревались жгучими лучами марксисткой идеологии испепелить весь греко-христианский мир, начав свою «очистительную» миссию с России. Но «мировой пожар» не задался, и тогда, после гражданской войны, на этот «метеорит» водрузили четверик, представляющий собой сильно усеченную и расширяющуюся кверху пирамиду; в партийные структуры и органы государственной власти стали активно вовлекаться колаборанты, доказавшие в годы междоусобицы свою лояльность оккупационному режиму и ставшие «приобщенными» марксистами. Получилась некая конструкция грибовидной формы, названная пропагандистами «первым в мире государством рабочих и крестьян». В середине 30-х годов XX в. на этот четверик поднимается новый «камень», по своей массе намного превышающий предыдущие ярусы и опять же расширяющийся кверху. Водружение этого четверика снова сопровождалось огромными издержками, но именно он задал ЦКД вполне зримые очертания храма, который возводился вопреки здравому смыслу, строился людьми, презирающими любовь, милосердие, честь, но воспевающими непримиримую классовую ненависть и патологическую злобу к людям, придерживающихся иных верований и представлений о мире.
Этот четверик претендовал на то, чтобы заслонить собой само солнце — сначала для граждан СССР, а затем и для остальных жителей планеты. Идею «мирового пожара» сменила идея мирового царства-государства невиданной справедливости и неслыханной правды. Это государство должно было стать обширнее империи Чингисхана, но после смерти «мудрого вождя», личность Сталина уже не абсолютизировалась, а наоборот, подлежала «развенчанию». В ходе этого «развенчания» происходила абсолютизация уже самой конструкции, самого государства, выросшего в дыму и грохоте войн, на крови репрессий и тщательных «чисток». Вместо того, чтобы отшатнуться от монстра, советские граждане проникаются восторгом, пребывая под сенью столь необычной церкви: тысячи и тысячи молодых людей, воодушевленные разоблачениями и развенчаниями, стремятся пополнить собой ряды партии, чтобы упорядоченными колоннами маршировать к «светлому будущему». Таким образом, при поддержке строительных кранов, лебедок и прочих приспособлений, на четверик сталинизма, опять же обращенный своей сужающейся частью вниз, стали втаскивать новый «камень». А успехи в космосе еще более распаляли воображение советских людей, мечтающих дотянуться до звезд.