ды и всего старого мира противопоставлялся образ человека, придавленного глыбами социализма и обобранного до нитки на путях к коммунизму, но удивительным образом, сохранившего душевное тепло и отзывчивость к чужому горю. Фактически, эти произведение являлись напоминанием всему обществу о том, что в социалистической действительности живут миллионы людей, униженных и оскорбленных той самой действительностью.
Ложь эпохи развитого социализма, разумеется, отличалась от лжи большевиков, которые преподносили террор в качестве «исторической необходимости», а разрушение русского общества в качестве обязательного очищения от наследия «проклятого прошлого». По истечении полувека торжества марксисткой идеологии, вознесшей здание ЦКД до космических высот, агитпроп стал делать упор не на проявления «революционной совести» («под революционной совестью» понимались непримиримость к врагам советской власти, агрессивное богохульство и богоборчество), а на достижения советской науки и культуры, промышленности и сельского хозяйства. Практически, в каждой сфере жизнедеятельности общества был сформирован корпус передовиков и ударников, заслуженных работников и орденоносцев, которые, как правило, состояли в рядах КПСС, занимали депутатские кресла различных уровней и выдвигались на ответственные должности. Эти люди по-прежнему горячо поддерживали все инициативы руководителей партии и правительства и составляли костяк участников самых представительных конференций и съездов, проводимых в стране с завидной регулярностью. Агитпроп старательно публиковал всевозможные репортажи и отчеты о достижениях советских спортсменов на международных соревнованиях, о присвоении золотых медалей отечественным продуктам на всемирных выставках. Советские актеры, режиссеры и операторы, отмеченные жюри на престижных кинофестивалях незамедлительно становились известными всей стране. Тысячи и тысячи передовиков и орденоносцев заслоняли собой зияющие провалы в образовании, заметное место в котором отдавалось изучению псевдодисциплин. Интеллектуальный слой оставался крайне тонким и преимущественно сосредотачивался в центрах по созданию систем вооружений. В паутине запретительно-разрешительных отношений безнадежно запутывались сотни талантливых людей, которые отдавали жар своих сердец рукописям, картинам, скульптурам, не вписывающимся в однообразный ландшафт социалистического реализма, а значит, не имеющим возможности легализоваться.
Уже к исходу 60-х годов многим проницательным людям стало понятно, что в СССР так и не удалось создать своего стиля в кинематографе, литературе, живописи, архитектуре и даже в одежде. Любые произведения, отмеченные печатью оригинальности и новизны, встречали самый суровый отпор у идеологических работников, а авторы таких произведений оказывались в рядах «неудачников», «отщепенцев» или «шизиков». Не удалось даже сложить целостную картину истории советского периода. Широко применялись методы «обрезания истории», замалчивания, откровенного искажения фактов, старательного вымарывания из книг и учебников отдельных имен и лиц. Впрочем, если в стране были возможны самый грубый произвол властей, то почему не возможно произвольное истолкование какой-то там истории? Однако среди широких слоев населения, которое стало лучше питаться и жить в сносных условиях, начала просыпаться тяга к самоуважению. Люди инстинктивно противились участи скота, которому позволено только кратко откликаться на команды командиров или мычанием реагировать на посвист бича погонщиков.
Кроме стремления к физическому выживанию, (а расстреливать власти уже стали лишь в исключительных случаях), советские люди все отчетливее ощущали в себе настоятельную потребность опираться в своих поступках и мыслях на нравственные начала, а не только на решения съездов КПСС или на поручения непосредственного начальника. Дело в том, что лжецы должны обладать прекрасной памятью, чтобы выстраивать на шатких основаниях какие-то конструкции. А вот такой памяти у ядра идеологического аппарата, явно не доставало. Менялись лидеры партии, менялись и курс или линия партии, и состав агитаторов тоже, и само общество менялось. И вследствие этих перемен действие пропаганды в качестве оружия массового поражения, стало неудержимо ослабевать. Безусловно, тяжесть тени, отбрасываемой ЦКД, продолжала расплющивать советского обывателя, лишать его объемности: низкие своды суровой повседневности не давали пространства для индивидуального маневра. Личность неизбежно дробилась до микроскопической частицы, а частицы без остатка растворялись в массе. И все же облучение марксизмом слабело и почти не достигало маргинальных слоев общества.
Послевоенное поколение не спешило входить в советскую действительность, бережно пестуя в себе инфантильность или отстраненную созерцательность. Советская система подготовки кадров по-прежнему властно втягивала в свое коловращение молодежь, но молодые люди, нацеленные на карьеру в тоталитарном государстве, ощущали себя пигмеями на фоне всемирно-исторических завоеваний большевиков и на фоне стареющих победителей фашистской Германии. В то же время, многие молодые люди пытались противиться налаженной системе одурачивания и оглупления, но эти попытки отличались удручающей беспомощностью. Беспомощность проистекала из того, что это поколение училось грамоте, умению складывать или умножать и вообще что-то делать у тех людей, которые сами мало чего знали дельного и толкового. «Красная профессура», тяготеющая к начетничеству и каменеющему догматизму, породила широкий слой врачей, которые вроде бы лечили, но вылечивали крайне редко; взрастила легион преподавателей, которые вроде бы просвещали подрастающие поколения, оставаясь сами весьма невежественными людьми.
В стране стихийно складывался имитационный стиль поведения. Миллионы людей, особенно в НИИ (научно-исследовательских институтах) и госучреждениях, часами занимались пустопорожней болтовней в курилках, профессионально «били баклуши», а ученые, специализирующие на гуманитарных и общественных отраслях знаний, по-прежнему толкли прогорклую воду в ступах. В полях почему-то уходила «под снег» треть выращенного урожая, а половина урожая собранного, почему-то обязательно сгнивала в хранилищах. Псевдописатели регулярно издавали пухлые книги, получали «хорошую прессу», удостаивались премий и прочих наград, но чтение этих книг было тождественно напрасно потраченному времени. Псевдокомпозиторы сочиняли песни, которые было тошно слушать. Предприятия производили в огромном количестве товары, лишенные потребительских свойств, но, тем не менее, эти товары потреблялись раздраженными людьми, лишенными возможности приобретать качественные вещи. Короче говоря, в СССР год от года все большее число работников старалось не вникать в бессодержательность и бесполезность своего труда, дабы окончательно не впасть в идиотизм.
Извечный конфликт между поколениями в начале 70-х годов обрел совершенно непредсказуемые и порой возмутительные формы. Причем активистами этого конфликта выступали дети статусных и высоко статусных родителей: дипломатов, известных артистов, почтенных ученых, директоров предприятий, ректоров вузов и прочих уважаемых людей. Эти дети не шатко не валко учились в образовательных учреждениях, а фактически балбесничали, становились второгодниками, вовсю гуляли в академических отпусках, переводились с факультета на факультет — как тогда было принято говорить: «искали себя». На самом деле они ничего не искали, а всего лишь числились в студентах, всего лишь состояли в комсомольских организациях, но ничему не учились, не вели никакой общественной работы, даже на собрания не ходили — только членские взносы платили. Кто-то из них стремился подражать хиппи, придерживался гедонистического образа жизни, кто-то увлекался эзотерическими учениями или днями и ночами играл в преферанс. Кто-то проявлял интерес к православию, а кто-то подпадал под мрачное обаяние криминального мира. «Непутевые дети» охотно спивались, становились наркоманами, тунеядствовали, сбегали от своих родителей и мечтали «слинять» из страны.
Если диссиденты героически «бодались с дубом» (советской системой управления и организации общества), то многие представители послевоенного поколения добровольно выпадали из паутины социальных отношений, создавали свои субкультурные сообщества или группки. Они внимательно прислушивались к событиям в Чехословакии, которые завершились «большой поркой» для незадачливых соискателей социализма «с человеческим лицом», являлись свидетелями того, как ломали и склоняли к покаянным речам бывалых правозащитников (самообличительные выступления В. Красина и П. Якира показывали по телевидению и широко освещались в прессе). Они хорошо знали о том, как гнобят и травят знаменитых нобелевских лауреатов: Солженицына и Сахарова. Определенная часть послевоенного поколения стремилась избежать судьбы преследуемых и гонимых, и поэтому, конфликтуя с родителями, в конфликт с «системой» не вступала, предпочитая имитационный стиль жизни: вроде бы училась, вроде бы работала. Но и к адептам ЦКД себя категорически не причисляла. Это поколение принято называть «тихим». Б. Гребенщиков метко нарек его «поколением сторожей и дворников»
Короткое эссе Солженицына «Жить не по лжи», адресованное соратникам по борьбе с тоталитарным режимом, вызвало весьма неоднозначную реакцию в диссидентских кругах. А среди послевоенного поколения, к диссидентам не примыкавшего, оно пользовалось огромной популярностью: было буквально «разобрано» на цитаты, приобретшие характер специфических мантр. Приведем пару высказываний из этого знаменитого эссе:
«Пусть ложь все покрыла, пусть ложь всем владеет, но на самом малом упремся: пусть владеет не через меня».
«И тот, у кого не достанет даже на защиту своей души — пусть не гордится своими передовыми взглядами, не кичится, что он академик, или народный артист, заслуженный деятель, или генерал, — так пусть и скажет себе: я — быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло».
Тем временем, стали понемногу публиковать авторов, которые считались маргиналами еще довоенной советской действительности. Ведь М. Булгаков числился «третьеразрядным писателем», а М. Цветаева завершила свой земной срок в качестве посудомойки. Но послевоенное поколение прекрасно видело масштаб дарований «зажатых» литераторов и категорически отвергало сочинения тех, кого превозносил официоз. Молодые люди не хотели ехать на очередные стройки коммунизма, уклонялись от службы в армии, отказывались писать пустопорожние диссертации с обязательными вы