запрещенным и запоздало реабилитированным авторам, читатели обнаруживали наличие неких тонких материй, о существовании которых мало задумывались ранее, да и запрещено было ранее касаться столь тонких материй.
Легализованные произведения русских беллетристов, публицистов, философов, историософов, о которых в потоке советских изданий никогда не упоминалось, убедительно свидетельствовали о том, что власть не останавливалась ни перед какими подлогами и кощунствами или преступлениями. Власть охотно чинила жуткие преступления, массовые казни и постоянно прибегала ко лжи, чтобы возвести здание государственности в качестве чудовищной машины насилия. Располагая неисчерпаемыми материальными и человеческими ресурсами, это государство выпестовало тысячи трубадуров классовой борьбы и подпевал идеи коренного переустройства мира. Подпевалы аккуратно встраивались в обоймы литрабов, получали от властей благоустроенные квартиры и путевки в Дома творчества или в санатории, беспрепятственно публиковали свои беспомощные опусы, становились лауреатами многоразличных премий, учрежденных все тем же государством: даже хоронили «литрабов» за государственный счет. Безликие, одинаковые, как патроны в патронташе, эти «литрабы» после своей смерти быстро становились «отстрелянными гильзами», но им на смену приходили другие бойцы «идеологического фронта», которые вымучивали из себя новые произведения, высасывали из пальца какие-то проблемы, опять же рассчитывая на щедрые воздаяния властей и радовались, как дети, когда их ожидания оправдывались… И совсем не замечали того, что советская литература так и простояла долгие десятилетия на обочине мирового литературного процесса, или просто выпала из этого процесса.
Но, кроме наймитов правящей верхушки, имя которым легион, оказывается, продолжали существовать цельные натуры со своим мнением и своим взглядом на происходящие события, и становились авторами, самостоятельных произведений. Эти авторы были совершенно не видны за шеренгами «живых трупов», их голосов практически никто не слышал: они были полностью заглушаемы пением фанфар, славящих строительство коммунизма. Довольно скоро выяснилось, что этим упрямцам, храбрецам и стоикам власти разрешали заниматься только самыми грязными и низкооплачиваемыми работами (А. Платонов), или их превращали в «профессиональных зеков» (Д. Андреев), или ссылали туда, куда «Макар телят не гонял» (М. Бахтин). А слово их жило, и время не гасило сияния, заключенного в тех словах. Их творения, наоборот, только полнились новыми оттенками смыслов, побуждали людей, совестливых и сохранивших способность думать к духовному росту. Произведения гонимых и преследуемых маргиналов оказались жизнестойкими и жизнь утверждающими, а пухлые тома всемерно поддерживаемых официозом «мастеров слова» выглядели просто никчемными.
Монструозное государство разваливалось под тяжестью своих неизбывных пороков и преступлений. А творческое наследие одиночек, всю жизнь проведших на периферии строительства «нового мира», без связей и влияния в обществе, в кромешной безвестности, в безденежье, мощно проступило из небытия. Это творческое наследие содержало в себе необычные образы и мотивы, неординарные идеи и смелые обобщения. Незаурядные образы и мотивы нельзя было перешибить плетью, заточить в каземат, закопать в землю. Свирепые комиссары, наводившие ужас на миллионы людей, безвозвратно уходили в прошлое, пополняя собой галерею врагов рода человеческого, а мысли, некогда высказанные расстрелянным Флоренским или изгнанником Ильиным, продолжали жить и обретать сторонников, и, конечно же, неизбежных оппонентов. Советские люди медленно, но все же поворачивались лицом к выводам, давным-давно сформулированным и направляющим движение человеческого общества во времени.
Стоило тотальной лжи ослабить свой напор, как множеству одураченных людей стало понятно, что великие умы ткут тонкие материи из лучей истины, и эти светоносные лучи способны проникать сквозь толстые тюремные стены или достигать отдаленных окраин, а шарлатаны старательно шьют платья для голых королей, но тех королей ждет презрительная насмешка судьбы. Советские люди с трудом и с удивлением первооткрывателей стали вспоминать давно забытые законы и правила, в частности о том, что о культуре судят не по наличию лауреатов многоразличных премий, а по ее вершинам. Но, если вершины были загнаны в глубокое подземелье, то общество лишалось возможности подниматься к высшим планам бытия, и было обречено на одичание. Обыватели и даже представители номенклатуры с ужасом обнаруживали, что многие представления о допустимом и недопустимом, вытекающие из нравственного закона, оказались вне правового поля в советском обществе. Эти базовые представления не имели материального эквивалента и не нуждались в стоимостной оценке. Ведь ни за какие богатства нельзя купить честь, однако очень легко ее потерять. А высокое положение в обществе, придерживающемся деструктивной идеологии, всего лишь фиксировало степень аморальности того, кто добивался столь высокого положения в подобном обществе. Точно пелена спала с глаз миллионов людей, и они стали осознавать, что правители, насилующие население подвластной страны, обрекают себя и своих непосредственных подчиненных на тяжкий и неблагодарный труд. Эти начальники и начальнички ничего не возделывают и не создают, а только мнут, давят и закапывают. Марксисты в качестве «могильщиков» не смогли превратиться в «сеятелей», но сумели зарыть в землю блестящие таланты очень многих людей и тем самым нанесли обществу невосполнимый ущерб. Так застой превратился в эпоху тягостных недоумений и горестных прозрений.
Земле принадлежит все земное. Вот почему материальные блага, включая власть над людьми, бессильны приподнять человека над потоком времени. А эфемерная, на первый взгляд, субстанция, как совесть, позволяет человеку найти пути для самовозрастания в качестве личности. Если общество не способно рождать личности, побеждающие своими деяниями неумолимое время, то такое общество становится подобно траве в степи. В определенное время трава всходит, растет и буйно зеленеет, затем сохнет и сгорает или истлевает, уступая место новым всходам. И так без конца. И жизнь общества представляет собой лишь череду унылых повторений. Движение в никуда становится тождественным стоянию на месте.
Широко распространившееся «брожение умов», естественно, не могло не обострить интереса к тому — кто же является подлинной элитой в обществе? Как заблаговременно разглядеть людей, неустанно возрастающих в мастерстве и умениях, способных видеть дальше других и четче понимать направленность происходящих событий? Таких людей, перед которыми прошлое открывает свои секреты и будущее отмыкает под их пытливым взором свои тяжелые врата? Какие должны быть механизмы отбора в обществе наиболее достойных людей? Как вообще жить правильно? Что делать?
Пока советские люди оживленно обсуждали вопросы неуловимой нравственности и причины исчезновения подлинной элиты, улицы городов прекратили подметать и лишь кое-как очищали от снега. Стали возникать в укромных уголках и во дворах самопроизвольные груды мусора, а полки магазинов, особенно продовольственных, наоборот, опустели. Между тем обыватели буквально задыхались от отвращения к окружающей действительности и за исключением шустрых кооператоров, (которым разрешили проводить торгово-денежные операции, преимущественно сомнительного свойства), никто ничего не предпринимал. Все терпеливо ждали того, кто очистил бы «авгиеву конюшню», в которую превратилась огромная страна, и кто бы наполнил полки магазинов разнообразными продуктами. Все общество пребывало в замешательстве, впав в настоящий ступор.
Советский Союз трещал по всем швам под тяжестью собственных же конструкций, возведенных вопреки здравому смыслу и законам исторического развития. В сущности, затея создания подобного государства изначально была обречена на провал вследствие пагубного извращения базовых ценностей, скрепляющих социальные группы на основе комплиментарности и плодотворного сотрудничества. За десятилетия торжества советской власти марксисты полностью растранжирили «человеческий капитал», доставшийся им от Российской империи. Эта была единственная задача, с которой сумели справиться «преобразователи мира». Они методично, самыми изуверскими способами отучили людей от инициативы и сознания личной ответственности за свои поступки и действия. Они создали одномерного человека, не способного к самостоятельным оценкам событий, происходящих на его глазах. Но советский человек уже избегал рвать свои жилы, лишь бы выполнить приказ очередного начальника. Все начальники скоротечно растеряли свой авторитет.
В так называемом «плановом хозяйстве» полностью отсутствовали инструменты планирования, за исключением метода «от достигнутого результата». А так как отчеты многоуровневых руководителей о достигнутом результате становились очковтирательским сочинительством, то управление народным хозяйством неизбежно приобретало фантастический характер. Исполнители врали об успехах, а «рулевые» о том, что коммунизм не за горами — действовал вполне закономерный режим хозяйствования в царстве лжи.
Агитпроп из года в год по привычке преподносил Маркса в качестве гениального экономиста, оказавшего решающее влияние на судьбы всего человечества. Но ведь экономика — это рациональное использование имеющихся ресурсов. А практический марксизм, наоборот, предполагал крайне затратные и расточительные методы хозяйствования. Ни в одной стране, где марксизм утвердился в качестве правящей идеологии, не было покончено с вопиющей бедностью и нищетой, но зато в этих странах постоянно проводились репрессии по бессчетным причинам и поводам. Изводили людей и без всякого повода. Нет человека — нет и проблемы. Марксизм апеллировал лишь к «низам» и низости человеческой, лишая общество высот исторического бытия. Марксизм тщательно затирал «демаркационную линию», за которой исчезал человек в качестве носителя «образа Божьего», а появлялся зверь или насекомое, или «строительный материал» или бесочеловек.