это наблюдение следующим замечанием: тени вождя продолжали проступать на поверхности советской и постсоветской действительности вновь и вновь. Может, то трупные пятна разлагающегося политического образования, которое называется тоталитарной системой управления обществом? Однако в тени вождя ищут укрытия вполне живые люди: они к чему-то призывают других людей, о чем-то хлопочут, то объединяются, то сердятся друг на друга. Что-то их влечет в ту самую тень? Что-то понуждает их стремиться слиться с той тенью, стать ее трепещущей плотью или ее зевом?
Ошибочно полагать, что в стране победившего марксизма возвеличивали одного только Сталина. Сотни, если не тысячи людей были достойны того, чтобы их имена увековечили. Поэтому охотно переименовывали улицы и целые города. Многие набережные, проспекты, рабочие поселки и областные центры до сих пор носят имена «преобразователей мира», на фоне которых матерые уголовники выглядят благовоспитанными подростками из приличных семей. Заплечных дел мастера, садисты-экзекуторы, ниспровергатели всего возвышенного и разрушители всего прекрасного до сих пор своими кличками и псевдонимами проступают на стенах тысяч жилых домов и административных зданий, присутствуют на страницах миллионов паспортов вполне законопослушных граждан. Многие из тех граждан даже не подозревают о более чем сомнительных заслугах палачей, объявленных героями гражданской войны или пламенными революционерами, внесшими неоценимый вклад в разказачивание, раскулачивание и вообще в расчеловечивание. Дело в том, что имена тех самых «преобразователей мира» за десятилетия безудержной пропаганды деяний промарксистского режима стали привычны, с ними сжились. Так стали привычными повальное пьянство, кучи мусора во дворах, и повсеместное хамство.
Тихая, неуступчивая борьба, связанная с наследием «преобразователей», длится уже давно. Так город Пермь сравнительно недолго пробыл Молотовым, а вот Нижний Новгород «прогорк» на многие десятилетия. До сих пор в стране сотни проспектов и площадей носят имена основоположников марксизма, сотни улиц своими названиями настаивают на исторической значимости таких темных личностей, как Урицкий или Володарский. Забыть «геростратов» никак не удается.
Несколько лет тому назад вместе с семьей провел пару дней в древнем Ростове Великом. Кроме удивительных по красоте и величию памятников старины глубокой, обнаружил следующую особенность. Улица, которая упирается в центральные врата знаменитого кремля, по-прежнему носила имя Ленина. Но если пройтись по этой улице пешком, то на стенах некоторых домов несложно заметить небольшие картонки или фанерки, на которых фломастером выведено: «Бывшая Покровская». А, возвращаясь из Ростова, заглянули в Вязники. Там находится один из красивейших православных храмов России — Благовещенский собор. Теперь он отреставрирован, вновь освящен, сияет куполами. И улице, на которой этот собор стоит уже более трех веков, вернули ее историческое название — Благовещенская. А на глухом дощатом заборе, соединяющем два домика, расположенных на той старинной улице, синей краской было выведено «им. III Интернационала». Видимо, третий по счету интернационал до сих пор греет души некоторых людей, ностальгирующих по кумачово-красным временам, когда человеческая кровь текла, как водица.
Так что возвеличивание Сталина не являлось чем-то возмутительно-экстраординарным, а выступало закономерным следствием волн преобразований, происходивших в истерзанной стране. Но его образ следует считать неизменным гребнем тех самых волн преобразований. А гнали эти волны массовые самообольщения, связанные с торжеством эгалитаризма и модерноцентризма.
Представим себе писателя или композитора двухвековой давности. Восхождения на вершины озарений требуют строгой самодисциплины, сосредоточенности, мужества первопроходца. Творческая личность, обретая навыки мастерства, естественно, опасается как бы, не угодить в когорту посредственностей, а избранное занятие не низвести до уровня заурядного ремесла. Создавая шедевр, творец испытывает определенное удовлетворение и облегчение: не осрамил свой род, избежал состояния богооставленности (отсутствие вдохновения). А в роду числились землевладельцы, обустраивающие протекание жизни для сотен и тысяч других людей, или чиновники, ревностно исполнявшие рескрипты и циркуляры государей. Возможно, были и вельможи при Дворе, и иерархи церкви, и герои многочисленных войн, которые вела империя для расширения своих границ. Более древние родословные восходили к храбрым воеводам-полководцам и к своенравным удельным князьям или к боевитым татарским темникам и ханам. Создатель шедевра — всего лишь звено в цепи такого рода, история которого прославлена десятками военачальников, предводителями уездных или губернских дворянских собраний, деяниями вице-губернаторов или полицмейстеров, сенаторов, камергеров или флигель-адъютантов. Этот род давно увековечен в названиях сел и деревень, городков и урочищ, в хрониках-летописях, в крупных пожертвованиях на строительство красивейших храмов. И похоронят создателя шедевра в фамильном склепе, расположенном в старинном поместье, где будет он покоиться вместе со своими многочисленными дядюшками, дедушками, прабабушками… Ну, а его портрет, написанный старательным художником, займет достойное место в парадной зале «дворянского гнезда» для того, чтобы потомки знали, что не случайно появились на этот свет, что участвуют в историческом процессе и призваны играть в нем не последнюю роль.
Иное дело в эгалитарном обществе. Допустим, сын пьяницы-сапожника или плод любви содержательницы борделя и проезжего коммерсанта вследствие целого ряда политических потрясений и социальных пертурбаций становится государственным деятелем или крупным военачальником, или автором романа, отмеченного вниманием правящей верхушки. В этих случаях, трудно сказать, что он — представитель такого-то рода. Скорее, он — сор на ветру, высоко взлетевший вследствие политических катаклизмом и гуманитарных катастроф. Зачастую, он ровным счетом ничего не знает даже о своих родителях (рос сиротой или ушел из родительского дома в отроческие годы), а если что-то и знает, то обретенный им высокий общественный статус позволяет относиться к своим родственникам в лучшем случае покровительственно, а в худшем — пренебрежительно. Этот человек совершенно несопоставим с теми, от кого произошел: ведь он сам «сделал себя». Согласитесь, крайне сложно такому человеку не впасть в самообольщение касательно наличия исключительных своих способностей или черт характера. И, следовательно, его — носителя столь исключительных свойств — просто необходимо как-то запечатлеть для истории: например, открыть в его честь музей, где будут демонстрироваться пожитки нашего вымышленного героя, представляющие собой сомнительную эстетическую ценность. Соответственно, и эпоха, в которой люди без рода-племени добиваются столь впечатляющих результатов, тоже является исключительной в ряду других эпох, уходящих вглубь веков. Отсюда и модерноцентризм. Вот несколько словосочетаний, особенно любимых модерноцентристами: «Нам выпало счастье участвовать в Великой Октябрьской социалистической революции!»… «Мы живем в переломное время!»… «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»… «КПСС — авангард всего прогрессивного человечества»… «Великие стройки коммунизма»… «Лучшее в мире образование (или система здравоохранения)»… «Перестройка открывает перед нами невиданные доселе горизонты»…
Каждое новое поколение власть предержащих стремится увековечить свою генерацию личностей. В итоге, за неполное столетие фронтоны зданий, расположенных на центральных улицах наших городов, густо покрылись памятными досками и барельефами с профилями людей, о многих из которых потоки прохожих ровным счетом ничего не знают. Причем, с удручающим постоянством происходит перетасовка имен, переоценка «роли в истории» тех или иных фигур и креатур. Пришедшие к власти большевики с большим пиететом относились к основоположникам марксизма, а также к идеологам анархии и разрушительного хаоса, но считали меньшевиков и особенно эсеров недостойными участия в разжигании «мирового пожара». Затем «мировой пожар» плавно перерос в строительство «светлого будущего», и в свете новых решений партии и правительства троцкисты выглядели никудышными «строителями». А сколько обнаружилось вредителей, изменников, предателей, заговорщиков и мерзопакостных «агентов влияния»!
Несмотря на то, что из начинаний, имевших всемирно-историческое значение, выпадали целые партии или фракции, целые секции в ареопаге ученых или целые ряды в творческих союзах, во вторую половину XX века масштабы увековечивания имен и профилей приобрели просто удручающий размах. К пламенным революционерам и защитникам оплота коммунизма добавилась многочисленная когорта кинорежиссеров, стихотворцев, прозаиков, скульпторов, композиторов, актеров, редакторов газет и журналов, драматургов, художников и прочих старательных тружеников агитпропа. Конечно, рассекретили имена конструкторов, физиков-ядерщиков, оружейников, химиков и биологов. Затем пошли руководители крупных промышленных предприятий, дирижеры симфонических оркестров и ректора университетов, директора школ и главные врачи клиник и больниц. Некрополь в центре Москвы, естественно, будоражит воображение современных губернаторов и градоначальников, лидеров депутатских фракций, председателей всевозможных судов и командующих родами войск.
С одной стороны, мы живем в стране, которая прочно зарекомендовала себя в качестве сырьевого придатка в системе мирохозяйственных связей, в стране, где достижения творческих союзов интересуют только членов этих союзов и никого больше. С другой стороны, располагаем изобилием выдающихся и великих имен, почетных и заслуженных «голов», которые взирают на нас из тенистых сквериков, из глубин просторных фойе административных зданий или со стен домов. Модерноцентризм и эгалитаризм питают друг друга, как два основных притока одной большой реки, оказывают могущественное воздействие на авантюристов и разрушителей всех мастей, порождают среди них истерию самовосхвалений и самораздуваний.