верчиво возразил юноша. «Сделай, что я говорю!» – настаивал маг. Юноша колебался не долго – приложил руки в местах, куда указал учитель. Сначала он ничего не почувствовал и собрался было отнять ладони… но не смог!Ещё не понимая, что происходит, он растерянно наблюдал, как дрожь охватила сначала его кисти, затем руки до локтей, до плеч – и вот всё тело его затряслось! Юноша в панике закричал, ощущая, как непреодолимая сила, обладающая собственными сознанием и волей, высвобождается из камня и вторгается в тело, примеряя его, словно новую, непривычную одежду!
Как ни было магу больно, но он не удержался от злорадного смеха: «Камень действительно является Талисманом – он способен преградить или открыть путь душе, тени и демону, охраняя проход между миром живых и миром теней! Но ещё он способен послужить посредником при обмене! Тот демон, что потеснил в моём теле мою душу, теперь покинул повреждённую оболочку и заимел себе новую! Ха-ха! Радуйся, нетерпеливый глупец, ты обрёл вожделенное тобою могущество!».
Смертельный ужас обуял юношу, как только смысл сказанного дошёл до его безмолвно вопящего сознания. Не в силах связно произнести даже одного слова и с трудом контролируя собственное тело, он, скуля, на подламывающихся ногах побежал прочь, не разбирая дороги…
***
Остроносая туфля раскачивалась забытым маятником, цепляясь за самые кончики пальцев. На лице умолкшего Мезахир-шэха подрагивали тени, перетекали, прокатывались волнами, наполняя полупрозрачной тьмой впадины глазниц с омутами расширенных зрачков на дне. Казалось, всмотрись в эти тёмные зеркала – и увидишь, как бежит, запинаясь о камни, нерадивый ученик мага… Туфля сорвалась и упала, шэх очнулся.
– История удивительная и страшная, – вздохнув, заговорил он. – Кто-то увидит в ней поучительную повесть, кто-то просто жуткую небылицу – всяк по-своему. Для меня же смысл таков: лёгких знаний не бывает, как не бывает и лёгких путей к великим целям. Всему своё время на этом пути, и всему своя плата, своя жертва. Но невежды – ленивые, нетерпеливые и алчные – расплачиваются разом и в дюжину дюжин крат сильнее. Как тот ученик чародея, я ищу свой Талисман, но я усвоил урок и потому не бегу впереди собственных возможностей. Однако в настоящий момент этих возможностей уже вполне достаточно для того, чтобы сделать следующий шаг к моей цели. Я долго ждал… – Мезахир-шэх многозначительно посмотрел на Сошедшего-с-Небес, – но более медлить нельзя.
– Весьма поучительный рассказ, —согласно кивнул Сошедший-с-Небес. – А позволь узнать, что было дальше с тем жрецом? Ты продолжаешь обращаться к его мудрости?
– Так ли это важно? Но, если тебе интересно: опасность от его существования преобладала над пользой от мудрости, которой владел жрец, и я казнил его.
– Вот,значит, как… Не просчитался ли ты, шэх, подобно тому нетерпеливому ученику, поспешив расправиться с мудрецом?
– У каждого своя роль в этом мире и своя судьба. Моя роль – принимать решения. Они бывают неприятными, и кому-то даже могут показаться жестокими, однако, несомненно, являются полностью обдуманными и взвешенными.
– Что ж, возможно, твоя роль именно такова, и ты действительно когда-нибудь добьёшься своей цели, однако… Однако получить моё согласие тебе не судьба.
Тишина – напряжённая, как промежуток между вспышкой молнии и ударом грома – повисла между собеседниками.
– Ты меня удивил, Сошедший-с-Небес. Неприятно удивил, – неожиданно спокойно, совсем не похоже на ожидаемые раскаты гневающихся небес, произнёс Мезахир-шэх – неподдельное разочарование, подобно серому прибрежному туману, обесцветило его голос и взгляд. – Я считал тебя умнее. Дух твой не сломлен – это хорошо. Хорошо, однако совершенно бесполезно – как для меня, так и для тебя. На что ты надеешься, Сошедший-с-Небес? На помощь того, в кого веришь?
– Я надеюсь на то, что всё будет происходить так, как должно происходить.
– Что ты имеешь в виду?
– Как ты сам сказал, каждый из живущих играет свою роль в замысле Создателя и каждому уготована своя судьба. Следуя своей сути, делай что должен, и – что будет, то будет.
– Я всё равно не понимаю, – нахмурился Мезахир-шэх. – Похоже, разум твой всё-таки помутился. Или ты совсем не такой человек, каким я тебя считал… Не простой человек… И задачу ты поставил передо мной… хм-м… непростую, Сошедший-с-Небес… – размышлял он вслух. – Ну, хорошо! – и шэх решительно хлопнул по подлокотнику трона. – Ты сказал: делай что должен – и всё произойдёт так, как рассудил Всевышний? Что ж, пусть именно так и будет!
***
Суд над Сошедшим-с-Небес и дадашами не заставил себя ждать и походил на смотрины баранов, которых собираются забить к праздничному столу. Всех семерых вывели на площадь, в центре которой находился сколоченный из досок помост, и втолкнули по трём скрипучим ступенькам наверх.
Связанные руки, перехваченные верёвками рты… «Чтобы ни капли яда со лживых языков не сорвалось в уши правоверных!» – настоял Пресветлый Гуламмахдум. Он же, стоя у подножья шэхского трона (Мезахир-шэх – при полном параде, со всей своей свитой и охраной – ввиду государственной значимости процесса также присутствовал на судилище), зачитал обвинения. «Заговор… Лжепророчество… Подрыв устоев…» – Верховный блюститель всё продолжал и продолжал, перебрав с дюжину злонамеренных деяний и умыслов. Каждое из перечисленного само по себе тянуло на смертную казнь, а в совокупности – на смертную казнь показательную: как в назидание всем будущим «лжепророкам», так и в воспитательных целях для народа вообще.
В подтверждение преступлений были вызваны свидетели. Максуд увидел среди них перевозчиков и ещё пару знакомых лиц, но по большей части он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел выходивших давать показания против «пособников врага Господнего» людей. В основном доставалось, конечно, Сошедшему-с-Небес. Изначально было ясно, что дадаши, в живом ли виде или мёртвом, Верховному блюстителю были не так интересны.
Верёвка резала рот и не позволяла сглотнуть накопившуюся слюну. Челюсти ныли, ломило туго перетянутые запястья, зато коловшие поначалу ледяными иглами кисти уже практически не чувствовали ничего. Максуд едва сдерживал подкатившую тошноту, с нетерпением дожидаясь окончания фарса.
Оглашая вердикт, Пресветлый Гуламмахдум как будто засомневался в способе придания смерти «десницы врага Господина» и вынес этот выбор на суд народа. Отдельные, хорошо поставленные голоса зажгли неуверенную массу… «Распни его! Распни!» – был итог, и нельзя сказать, что Верховный блюститель ожидал иного. Максуду показалось, что где-то он уже слышал эти слова, этот требовательный рёв толпы… Но не было желания копаться в памяти, как не было уже сил выносить гнилостный привкус колтуна перепревшей пакли во рту. Максуд терпел, изо всех сил стараясь не сблевать (зевакам и без того хватало развлечений: ехидно ахать и охать на переглядывания Спингуль с Дилшэдом; спорить с видом знатоков, по цвету кровоподтёков на лицах арестантов угадывая силу и время нанесения ударов; ну и – главное, конечно! – тыкать пальцем в самого «лжепророка», едва не обоссываясь от страха и восторга, когда он поворачивал голову в сторону ухмыляющихся рож… Обойдутся!), и чем обернулось дело для него самого и дадашей, в сознании совершенно не отложилось.
Когда их уводили с площади, Пресветлый Гуламмахдум шепнул Сошедшему-с-Небес: «Смотри внимательно! Видишь? Здесь ты закончишь свой путь!» И Максуд, хорошо разобравший шипение блюстителя, поневоле поднял взгляд: грязно-бурые колонны дыма и испаренийиз невидимых шахт, словно заранее приготовленные для распятия столбы, поднимались высоко, подпирая такое же гнетущее, вымазанное тускло-серой безысходностьюнебо…
***
Их снова бросили в камеры – до следующего утра, когда должно было состояться исполнение «заслуженного и справедливого» приговора. Желания говорить не было, но каждый из них, разделивших с Фанисом часть его пути в этом мире, от едва не завершившегося смертью падения на Гору до приближающейся смерти на столбе,ждал слов светоча своего. Однако Сошедший-с-Небес молчал, и никто не решался потревожить его.
Мысли вяло тянулись сквозь сознание Максуда, и – отражение в тоскливом потоке – он обречённо созерцал дальнейшую судьбу дадашей…
«Живыми не отпустят – это яснее ясного. Распятие? Не велики фигуры, чтобы нас торжественно распинать. Иное дело – Сошедший-с-Небес… Однако и народу нужно время – неделя-другая – поглазеть, прочувствовать… Виселица – пожалуй, самое то. Подвешивание вообще популярно в этих краях…»
Да не всё ли равно, каким способом эти олухи отнимут у них жизнь?! Отнимут жизнь Фаниса!..
Явился Хич в сопровождении старика, который принёс заключённым лепёшки и воду.
– Его величие Мезахир-шэх послал меня узнать, нет ли у приговорённых последней просьбы? – протараторил человечек-паучок, едва показавшись.
И проявил поистине блошиную ловкость, скакнув от плевка Роста.
– Может, у тебя? – повернулся Хич к темнице Сошедшего-с-Небес, невероятным образом кося глазами в стороны: остерегался нового покушения.
– Что мне просить? – пожал плечами Сошедший-с-Небес. – Хотя… Верни мне монету.
И пояснил в ответ на крайне недоуменное выражение лица коротышки:
– Тот самый подарок шэха – тумен, который ты выудил у меня из-за отворота рукава в день суда. Конфискация имущества, насколько я уяснил, приговором не предусмотрена?
Пренебрежительно-глумливая улыбка развезла лицо коротышки чуть ли ли не вдвое. Сошедший-с-Небес, впрочем, нимало не смутился, а продолжил, доверительно понизив голос:
– Понимаю, что вероучение блюстителей, которое порицает завладение чужой собственностью (кроме как во славу Господина, конечно, – но ты же не церкви собирался пожертвовать уворованное?), полагая сей род деяний грехом стяжательства, для тебя пустой звук. И всё же – кража, пусть и у столь презренного и отвратительного преступника – однако лица государственного значения!.. У-у-у… это… – Сошедший-с-Небес покачал головой. – Шэх весьма ревностно следит за исполнением утверждённых им законов, так ведь?