ствие, однако Максуд, сам немало обескураженный, заметил чётко обозначившуюся вертикальную морщину меж бровей и складки в углах поджатых губ Фаниса.
– Всего лишь сплетни… – нашёл в себе силы выдавить Рост.
Его лицо, и так не слишком подвижное, теперь и подавно превратилось в угрюмую каменную маску, только взгляд был ошалелый – такой бывает у человека, который запоздало пытается сообразить, какой чумой его занесло в руки бродячего зубодёра. Сидевший рядом Бинеш нахмурился изаморгал, как всегда в минуты усиленных раздумий, – должно быть, прикидывал, выжили бедолаги из ума задолго до прибытия незваных гостей, или это неожиданное появление толпы незнакомцев стронуло слабый рассудок одряхлевшей и телом, и умом пары, вызвав приступ бреда, коим, несомненно, и был услышанный дадашами абсурд.
– Как же сплетни, когда вот! – и старик снова полез за пазуху. – Вот!
Не снимая с шеи засаленного шнурка, на котором был закреплён похожий на оберег предмет, старик продемонстрировал всем вырезанную из куска дерева примитивную скульптурку: т-образный столб для распятия и человек, прибитый запястьями к концам перекладины таким образом, что руки его походили на взмахнувшие да так и оставшиеся воздетыми к небу крылья. Этот же символ, напоминающий перечёркнутый горизонтальной линией птичий след, только без изображения распятого тела, как вспомнил Максуд, был наколочен из палок с внешней стороны деревянного щита, служившего дверью лачуги, однако тогда Максуд не придал ему значения, приняв за элемент, укрепляющий ветхую конструкцию.
– Вот! Его распяли, и Он воскрес! – посчитав замешательство на лицах гостей за признак благоговения перед чудом, вдохновенно повторил старик.
– Он вознёсся! Хрустальный престол на вершине Горы пожаловал Ему Господин, и Он ждёт всех нас там, за кромкой одежд своего Отца! – старуха, казалось, вот-вот расплачется от счастья.
– А… Кх-м… А что пилигримы? Ученики Сына Неба? – прочистив горло, спросил Бинеш.
– Дада? Святые сподвижники? Отправились проповедовать – разошлись по всей Горе. Только один остался в проклятом и святом Бастане – Сасон-дада, бывший страж из храма Блюстителейзаповедей Господних, узнавший в нищем страннике пророка и Сына Неба и первым прилюдно принявший истинную веру. Он преградил дорогу воинам, бросившимся в погоню за учениками Сына Неба, и вещал им истину, но был поднят на копья одержимыми ложной верой вояками. Впрочем, некоторые говорят, что он спасся – и тайно проповедует теперь в катакомбах под Бастаном. И по ночам город значительно пустеет…
Пряча глаза от товарищей, Сосоний отёр ладонью побагровевшее лицо.
– Новая вера – новые столпы… – севшим голосом пробормотал Бинеш. – Каждая религия требует подтверждающих её чудес и опирается на авторитет своих героев-святых.
– Да, вера! – не расслышал старик, уловив лишь значимое для него слово. – И кто верит – будет воскрешён так же, как тот счастливец, упавший с Горы прямо к ногам Сына Неба!
– Это что за чудеса? – спросил Максуд, предвидя очередной подвох.
И старик приосанился, чувствуя себя не иначе как проповедником-миссионером, несущим свет Божественной истины дремучим дикарям.
– Один сборщик, возжелав обогатится на неиссякаемом источнике чистейшего концентрата, забрался слишком высоко на Гору – настолько высоко, что едва-едва не узрел сандалии Господина. Но Всевышний пнул зарвавшегося нечистивца так, что тот катился кубарем с вершины и до самого подножья, переломав все кости, обгорев в синей лаве… Его падение остановилось лишь на побережье, где в это время Сын Неба омывал стопы свои после долгого и трудного пути. Свалившийся с Горы поднял взгляд на Сына Неба и, прояснившись душою, понял, пред чьими ногами распростёрт. С последним выдохом своим он покаялся и принял истинную веру. И умер. Однако Сын Неба, распознав в искалеченном, обожжённом теле душу праведника, именем Отца и данной ему Оцом силой оживил умершего, чтобы тот имел возможность искупить все свои грехи! Имя тому воскрешённому – Максум-дада, по прозвищу «Упавший-с-Горы», и он стал первым из Шестерых ближайших – учеников и сподвижников, что следовали за Сыном Неба до самого его распятия!
Сошедший-с-Небес и Максуд переглянулись.
– Новые столпы… – прошевелил губами Бинеш.
– И что, подобная байка найдётся о каждом из шестерых? – спросил Максуд.
– Народ говорит обо всех. Хотите, мы расскажем о Бенэм-дада, слепом мудреце, который прозрел, услышав проповедь Сына Неба?
– Пожалуй, не сейчас. Может быть, позже… – поспешил отказаться Бинеш.
– Конечно, конечно, – засмущались горцы. – Вы ведь устали с дороги, а мы тут со своей стариковской болтовнёй!
– Столько историй, – покачал головой Максуд, – и, похоже, одна чудеснее другой. Почему вы верите этим небылицам?
– О! Конечно, каждый не прочь приукрасить то, о чём говорит, однако эти прикрасы – не ложь, они лишь подчёркивают суть. Мы верим не историям, мы верим им самим – Дада, Святым сподвижникам!
– Но почему?
– Ну как же?! – развёл руками старик, удивляясь такой непонятливости гостей. – Они заблуждались так же, как все мы, и они страдали в точности, как страдал каждый из нас! Они – это мы! Как же не доверять самим себе?! Они нашли истину в Сыне Неба – и мы найдём! Надо только верить!
Сосоний, кажется, готов был схватиться за голову. Впрочем, все дадаши были в таком же состоянии.
– А как Сын Неба попал в Шамудру? – невпопад задал вопрос Сошедший-с-Небес.
– Всё приходит с Горы и уходит в Океан. И только Сын Неба ушёл туда, откуда явился.
Старики одновременно подняли глаза вверх.
Максуд как-то не уловил внятного смысла в ответе. Хотя, что требовать от людей в таком возрасте? А те знай себе наяривали перстами треугольники да шептали…
Сошедший-с-Небес вздохнул.
– Ну… вот что, – и он решительно поднялся, – все мы изрядно устали, да и хозяевам надо дать отдых: не дело причинять уважаемым пожилым людям излишнее беспокойство своими расспросами…
***
Ночью, ворочаясь на жёсткой циновке, Максуд попытался осмыслить весь тот сумбурный вал информации, что вывалили на гостей стосковавшиеся по общению хозяева. Не по наслышке зная особенности поведения толпы, учитывая впечатлительность и склонность простых необразованных людей к вере в чудеса, а так же сделав поправку на неистребимую способность свидетельств и слухов чем дальше, тем больше обрастать яркими, эффектными, однако зачастую вымышленными подробностями, Максуд понял следующее: судя по всему, в славном городе Бастане произошёл самый настоящий бунт. И, как при любой смуте, в безумном сплетении сюжетных линий вышедшего из-под контроля Мезахир-шэха спектакля весь спектр действующих лиц, безымянных и хорошо известных, невероятным образом смешался, усложнив и запутав сюжет. Максуд представил себе эту бурю событий, завертевшую адскую смесь персонажей…
***
День казни. Сошедший-с-Небес и дадаши только начали своё блуждание в запутанных червоточинах Горы, а площадь перед дворцом, где разворачивалась первая постановка ещё не построенного шэхом театра, уже была полна народа. Предвкушение невиданного доселе действа приманило огромное количество людей: не каждый день судят и казнят лжепкророков! Глашатаи Мезахир-шэха постарались на славу, разнеся весть о небывалого масштаба мероприятии на три дня пути, и те, кто пришёл издалека, в ожидании второй части представления остались ночевать тут же, у подножья «сцены», загодя устроившись на лучших местах.
Собравшиеся ожидали обещанного им зрелища с нетерпением и были разочарованы непредвиденной отсрочкой, которая отчего-то всё тянулась и тянулась. А желающие увидеть должное стать эпохальнымсобытие всё прибывали и прибывали. Людская каша густела и томилась, истекая потом, дурея от духоты, жажды и вони неизбежных в такой ситуации испражнений. Росло раздражение, толпа потихоньку зверела. Кто-то, не в силах уже терпеть эту пытку, однако и не в состоянии выбраться из гущи склеенных в единую плотную массу человеческих тел, брякнул в сердцах: «Не можете устроить казнь – отпустите уже, в конце концов, восвояси!» – имея в виду попавших в ловушку толпы, до предела измученных зрителей. Но кто-то понял иначе и подхватил призыв, принявшись требовать свободы для Сошедшего-с-Небес. Задуманный шэхом спектакль пошёл не по плану…
Наверняка их было немало – тех, кто вправду сочувствовал новоявленному пророку, хотя вряд ли они посмели бы декларировать свои симпатии открыто, в кишащей стражами храма Блюстителей и шпионами шэха толпе. Однако вырвавшаяся вдруг фраза, как случайная искра, запалившая сухую траву, лишила робких молчунов сомнений и страха, и вот призыв полетел над тысячами разгорячённых голов, поджигая толпу!
Стражи… Они конечно бросились искать смутьянов, пустили в ход дубинки… Но кто захочет быть схваченным и отправленным на эшафот? Опять же, вязкость и труднопроходимость толпы прибавляла крикунам смелости, а поддержка единомышленников и злая мощь недовольной уже всем и вся людской массы, готовой задавить любого представителя облажавшейся власти, внушала уверенность в собственной безнаказанности, превращая смелость в откровенную, даже нарочитую наглость.
В попытке унять и перенаправить эмоции разбушевавшейся, грозящей выйти из-под контроля толпы, по приказу Мезахир-шэха на помост выволокли семерых – абсолютно не понимавших смысла происходящего! – заключённых: подземная тюрьма правителя Бастана вряд ли испытывала недостаток в узниках. Шестерых по-быстрому вздёрнули, а одного, с завязанным ртом, прибили к столбу. Но кто-то из зрителей опознал в этих несчастных совсем не тех, за кого пытался выдать их Мезахир-шэх.
Возмущённые, более того – оскорблённые обманом властей сторонники расправы над лжепророком с одной стороны и воспрявшие духом, источавшие злорадство в виде открытых насмешек над блюстителями и их религией сторонники Сошедшего-с-Небес с другой, ругались рьяно и зло, обвиняя друг друга во всех возможных грехах. Слово за слово, и в качестве дополнительных аргументов в ход пошли кулаки – словесная перепалка вполне предсказуемо переросла в драку. Две непримиримые силы сцепились в яростном мордобое друг с другом, не обойдя вниманием и попавших меж двух огней храмовых стражей вкупе с обязанными следить за порядком на площади гвардейцами Мезахир-шэха. Всеобщая свара разгоралась, постепенно распространяясь на ближайшие окрестности.