Не отнимая ладоней от лица, он растёр глазницы, а после с силой провёл напряжёнными пальцами ото лба к затылку, как научил его когда-то Лётчик, затем ещё и ещё – и выдохнул, сбрасывая невидимую тяжесть.
– М-м-да… – проговорил уже спокойно, смиренно даже. – Последствия были ужасны… И – темнота. Занавес. Будто я умер – я, единственный зритель спектакля, пропустивший начало и по собственной глупости не увидевший его финал… – в голосе Максуда слышалось недоумение и разочарование. – В итоге я всё-таки заснул. А теперь, по прошествии времени, осознав свою ошибку, я начал сомневаться, верно ли отличил одно от другого, и всё пытаюсь определить: до которого момента я пребывал внутри воспоминания, а когда начался собственно сон?
Максуд замолчал, опустив глаза. Сошедший-с-Небес не тревожил его: он сам, казалось, был опечален и даже почему-то смущён.
– Подобные видения, слишком задевающие чувства, чтобы быть простыми воспоминаниями, посещают меня всё чаще, – снова заговорил Максуд. – Избранные фрагменты скучноватого спектакля, в которых актёры не схалтурили, выложились на всю скрытую мощь своего таланта, – последние ночи они не дают мне покоя! Каждое событие похоже на отыгранный эпизод, после которого занавес опускается – но ни единого поощрительного хлопка, ни единого возгласа возмущениязрителей… Зрителей, которых, возможно, и нет вообще…
– Я понимаю твою растерянность… Максуд. Извини, если тебе неприятно носить это имя, но пока, за неимением настоящего… Вспоминание основательно забытого прошлого подобно срезанию пласта загрубевшей кожи: страшно, больно, порой – мучительно. И должно быть больно! Но через это придётся пройти, если ты намерен вернуть свою память! Впрочем, я думаю, ты зашёл достаточно далеко, и теперь процесс идёт независимо от твоего желания или нежелания. Его уже не остановить. Кстати, ты заметил, как изменилась твоя речь? Местные сборщики и бродяги выражают свои мысли значительно проще, да и сами мысли их зачастую весьма примитивны. Ты вспоминаешь, дружище! А возросшая интенсивность переживаний говорит о том, что скоро тебя ждёт прорыв, в результате которого ты вспомнишь всё и наконец обретёшь целостность своего «я»!
– Выходит, уже скоро… Знаешь, Сошедший… наверное, я должен бы радоваться – и я, в общем-то, рад… но… на самом деле мне страшно. Бывает, память подсовывает такие вещи, которые при иных обстоятельствах я предпочёл бы не вспоминать. Например, я был свидетелем («свидетелем» – насколько же странно это звучит!), как старик-маг, мой самозваный учитель, тот самый мерзавец, что на пару с дикарём издевался над ангелом, продал меня, своего же ученика, за кусок вонючего сыра!
– И это повергло тебя в шок…
– Таков уж я, что предательство выбивает меня из колеи!
– Такова назначенная каждому человеку роль, что определённые обстоятельства должны вызывать соответствующие реакции. Маг – корыстный негодяй, хитрец и предатель, ты – наивный молодой человек, готовый довериться любому проходимцу. Шаблонные персонажи, незначительные роли в театре Вселенной… – Сошедший-с-Небес скривил уголок рта. – Взаимодействие этих персонажей, движущей силой которого является конфликт характеров, порождает некие события, которые взаимосвязаны с другими событиями и имеют определённые последствия, что ведёт… – и замолчал, задумавшись.
– К чему? – нетерпеливо спросил Максуд.
– К чему? – Сошедший-с-Небес помедлил и вздохнул. – К дальнейшему развитию сюжета и персонажей.
– Дурачок, потерявший память, свалившийся на его голову невесть откуда обгоревший полутруп… Путешествие, приключения, друзья и враги… – кивая в подтверждение верности отсчёта, перечислял Максуд. – А планы Верховного блюстителя и Мезахир-шэха? А распятие «лжепророка» и резня в Бастане? Куда развивается этот сюжет? Для чего он и какова его развязка? В чём смысл вот этого вот всего?! – Максуд вскочил на камень, где сидел, и потряс раскинутыми руками. – Всего этого сумасшедшего, невероятного, чудовищного балагана?!
Сошедший-с-Небес не спешил отвечать, переводя глаза то на небо, то на камни, то вниз, к редким оазисам джангала и побережью… Максуд сошёл со своего пьедестала, скрестил руки на груди и терпеливо ждал, пока он не насмотрится. В конце концов Сошедший-с-Небес сдался:
– Видишь ли… это вечный вопрос, терзающий человечество и человека. Я часто вижу его и в твоих глазах тоже, но… я не смогу дать тебе ответ, который…
– Но ты же сам неоднократно говорил! Ты же и действуешь так, словно знаешь, – разве нет?! Ведь не с бухты-барахты у меня сложилось впечатление…
– Видишь ли, – морщась, Сошедший-с-Небес потёр пальцем шрам на виске, – никто не знает точного ответа. Мы предполагаем то или иное, руководствуясь своим взглядом на мироустройство – взглядом персонажа пьесы. Иногда, преследуя определённую цель или искренне заблуждаясь, мы выдаём предположение за знание, но в действительности замысел Создателя далеко не очевиден и скрыт от любопытных глаз. В случае человека – это тот самый вариант, когда актёр не знаком со сценарием, следуя в игре лишь характеру своего персонажа, более того: актёр не в курсе, что он – актёр.
– И значит – в любом случае не имеет реальной возможности что-то решать… Неужели мы начисто лишены настоящей свободы выбора? И собственная воля человека – иллюзия, миф?
– Ну… как сказать… К примеру, бытует мнение – отчасти спорное, однако не лишённое смысла, – что единственное реальное проявление свободы воли, которое доступно тотально контролируемым высшей силой существам, по сути – марионеткам, – это самопожертвование, абсолютное и бескомпромиссное. Лишь такого рода деяние идёт вразрез со всеми телесными директивами, со всеми ролями и сценариями, ликвидируя весь спектр управляющих марионетками нитей…
– Постой-ка, Сошедший, я не уверен, что правильно понял. Со всеми потрохами принадлежащим Творцу и безоговорочно подчинённым Его воле созданиям Он таки даровал ничтожную толику свободы выбора… и что же это? Возможность отдать себя! И это всё, что есть у человека?! Вот эта вот насмешка?! Но ради чего тогда жертвовать собой, если даже и в таком случае ничего не изменить?! В чём смысл?!
– Ради того, может, чтобы хоть на какое-то время перестать быть слепым актёром, безвольной куклой? Или за подобным шагом открывается нечто большее – обретение истинной свободы, навсегда? – Сошедший-с-Небес пожал плечами. – Я не знаю. К тому же это всего лишь предположение…
– Но человек жертвует чем-то постоянно! – задетый за живое, не унимался Максуд. – Я вижу это на каждом шагу! Да и сам ты не слепой! Так где же та истинная свобода, о которой ты упомянул?!
– Вообще говоря, каждому, кто хоть к чему-то стремится, приходится на своём пути делать выбор, неизбежно отказываясь от чего-то ради достижения цели. Но такого рода уступки – из корысти и в рамках собственной роли – это зачастую жертвование другими, иногда самыми близкими, людьми. Поступиться не просто отдельными и не самыми важными своими интересами, но самим собой целиком, с полным и ясным осознанием своего намерения, – вот что такое настоящая жертва, вот что такое истинно свободный выбор! Стоит ли говорить, что на подобное свершение человек должен пойти исключительно сам, без посторонних манипуляций и принуждений, используя свою личную – пожалованную самим Создателем! – крупицу свободы воли.
– Чтобы стать свободным, взамен придётся отдать себя же? Весьма странный, мягко говоря, и… несправедливый получается подарок!
– Справедливо это или нет, но таково положение вещей: чтобы освободиться – надо отдать, а если ищешь полной свободы – отдать всё!
– Всё-всё, значит… Так вот…
Максуд опустил взгляд – возможно, чтобы Фанис не увидел, как глаза его заблестели влагой.
– А ведь это… больно…
– Да, Максуд, настоящая свобода открывается только через боль. А если человек жертвует собой ради всех – его боль может быть просто невообразимой! Когда рвутся управляющие тобой нити, это не просто ужасно больно – это похоже на смерть. В каком-то смысле это и есть смерть. Вот такой вот менетекел… Потому никто и не хочет платить эту цену. Потому никто и не знает наверняка.
– Чего ни коснись – всё сплошное мучение… Да уж… Знаешь, Сошедший, теперь я не удивлён, отчего настолько огромное количество скорби заключено в мире. Ведь если даже попытка принять мало-мальски независимое решение ввергает едва ли не в пучину страданий, то… хм-м… Выходит, сам фундамент этого мира, сама суть его – страдания и боль! Да уж… И неважно, осознаёшь ли ты, что являешься всего лишь персонажем вселенской пьесы или…
– Ты слишком долго пробыл здесь, дружище, и слишком много отдал этому миру, а он – тебе. Твой вывод продиктован…
– Погоди-ка! Говоря о том, что замысел Создателя скрыт от любопытных глаз и недоступен познанию актёра, к тому же не подозревающего, что он актёр, и который способен лишь предполагать, неизменно заблуждаясь при этом, ты сказал: «В случае человека…»
Тут Максуд запнулся, будто в последний момент его одолело сомнение, стоит ли высказать то, что внезапно пришло в голову. Однако, поколебавшись, всё-таки произнёс:
– А что… ангелы? Существа, приближенные к Творцу?
– Ангелы? – Сошедший-с-Небес покривил угол рта. – Возможно, они-то как раз заблуждаются больше всех.
– Вот как… – Максуд удивлённо дёрнул головой. – Ну если уж даже сами ангелы ничего толком не знают… тогда… тогда почему бы не спросить самого Создателя?
Сошедший-с-Небес поднял недоуменный взгляд на Максуда – и так смотрел на него какое-то время, изучая, вникая в только что сказанное и в то, что скрывалось под значением слов, пытаясь определить, не шутка ли это… В конце концов отвёл глаза, хмыкнул.
– Спросить Создателя… – произнёс и покачал головой. – Ты явно не из этих мест… Что ж, идея смелая, и вроде бы напрашивается сама… однако совершенно невыполнимая. Даже те, кто, как ты выразился, «приближен» к Творцу, не имеют должной силы, чтобы непосредственно общаться с тем, кто не просто сотворил Мироздание, но сам является его основой! Так что, если тебе доведётся встретить Посланника, – Сошедший-с-Небес усмехнулся, – не спеши верить ему на слово. Кроме того, Перворождённые – манипуляторы похлеще твоего лицемерного учителя-мага! – он снова хмыкнул. – Такой вот, понимаешь, менетекел.