звания уже принадлежали ему когда-то). Думал, однако держал этот вопрос в себе, отчего-то не решаясь высказать вслух. Да и никто не решался.
«Всё приходит с Горы…» – расслышал Максуд бормотание того, кто, так ни разу и не оглянувшись, каким-то образом заставлял следовать за собой не отставая. «И уходит в Океан, – мысленно закончил он недосказанность, невольно бросив взгляд на бескрайнюю водную равнину. – Вот кому действительно рано или поздно достанется всё».
Он перевёл глаза на побережье: беззубые дёсны волн лениво мусолили каменную кость ставшего не одному Максуду приютом и тюрьмой странного мира, а прочь от этого бесконечно-нудного смоктания уходили вереницы еле различимых фигурок – тянулись сороконожками, ныряя в куцые джангала, взбираясь по крутым извилистым тропам… Уверовавшие в Вознесение, Хрустальный престол и Того, кто ждёт там. Паломники. Одержимые.
«Мы бы смогли всё объяснить, направить…»
Максуд скрипнул зубами.
«Надо было остаться…»
***
…Серый и неулыбчивый, Рост всё чаще поглядывал на вздымаемые новыми и новыми отрядами наступающей армии приверженцев свалившейся с неба религии знамёна пылевых шлейфов.
– Я думаю, мы ведь погибли бы, если б не сбежали, – произнёс Бинеш, проследив его взгляд.
– Когда-то всё равно умрём, – буркнул Рост.
– Когда-нибудь… Но это ведь не повод впадать в уныние? По крайней мере сейчас.
– Конечно, – Рост хмыкнул. – Успеется. Всё ещё впереди.
Бинеш посмотрел на товарища.
– Но мысли почему-то всё равно возвращаются к ней, к смерти, верно?
Рост сердито засопел.
«Верно», – про себя согласился слышавший этот разговор Максуд и помимо воли передёрнул плечами.
– Послушай, Фанис… – обогнав Максуда, Бинеш зашагал рядом с Сыном Неба. – Послушай… М-м… Что ждёт человека после смерти?
– Ну, если тебе так хочется говорить об этом… – Сын Неба мотнул головой, будто на лицо попала паутина. – Смерть размотает его, как клубок серебристых нитей: все привязанности и чувства, память… всё до конца. И Мироздание впитает их.
«Память»! – Максуда будто хлопнули по щеке, заставив вскинуть голову и слушать внимательнее.
– И ничего не останется? Совсем?! К чему тогда борьба, стремление к истине – все усилия! – если от человека в итоге не останется ничего?!
– Кое что останется. Нить – единственная, почти незаметная.
– Нить?
– Дыхание Творца, которое есть основа основ человеческого существа.
– Но если порвётся и она?
– Это практически невозможно.
– И всё-таки?
– Это сложно представить. Но вот если человеку достанет сил и умения самолично отсоединить это волоконце от вселенской паутины, которой оно принадлежит, то утратившая контакт фибрилла свернётся в спираль – крошечный тугой комок, который продолжит существовать сам по себе, свободный от всех и вся.
– Даже…
– И от Создателя, в первую очередь.
– Ты к этому ведёшь нас, Фанис?
Сын Неба вздохнул.
– Если подобное произойдёт, то очень и очень нескоро. Достичь окончательной свободы не так-то просто. Для этого человек должен быть полностью готов освободиться – то есть обрести способность не рвать нити напропалую, разрушая тем самым структуру Мироздания, а аккуратно размотать их, упорядочить и отдать миру то, что ему принадлежит, – умереть, по сути, – оставив себе лишь действительно самое важное, то, без чего невозможно существовать. Вот, собственно, почему свобода – это невероятная ответственность. Однако практически никто не знает, что подобное возможно, что вообще существуют некие нити, и это неведение лишает каких бы то ни было шансов.
– Выходит, у нас – тех, кто узнал, – есть этот шанс?
– Нет. Но есть возможность донести полученное знание до потомков, передав по наследству взращивание шанса им, а у них – развить его насколько хватит способностей и в свою очередь передать далее, и так до тех пор, пока человечество не обретёт достаточную чистоту, ясность и силу, чтобы, наконец, реализовать накопленный потенциал. Такой вот менетекел.
– Как жаль, что не нам… Мы ведь даже не можем определить, всё ли делаем правильно! Вот если б заглянуть – хоть одним глазком! – туда, в конец пути, и убедиться…
– Возможно, сам факт выбора пути к свободе и есть далёкий отголосок финала – память о будущем, в некотором смысле. По крайней мере, для рассудка это наиболее понятное сравнение.
– То есть… м-м… то, что свершится… свершилось поколения и поколения спустя, тянет к себе?
– Это отнюдь не односторонняя связь, но… пусть пока будет так.
– Значит, всё-таки…
– С другой стороны, подобная тяга – есть проявление общего замысла Создателя, и исход конкретно для человечества вовсе не предрешён.
– Но это же противоречие, Фанис!
– Формальное. Разум – твоя сильная сторона, Бинеш, а подобные парадоксы делают его ещё сильнее. Со временем разберёшься. Ты сделал осознанный выбор, и это главное. Теперь – следуй ему до конца.
– И всё же… хотелось бы знать…
– Надежда – не твой конёк? – Сын Неба усмехнулся. – Что ж… Есть неплохая вероятность, что срок существования человечества не истечёт к моменту, когда люди осознают своё метафизическое единство. Единая душа, общая для предков и потомков, – в ней присутствуете и вы, и те, кто был до, и кто будет после. В этом смысле, каждый из людей бессмертен. Эта общечеловеческая душа должна стать свободной, чтобы послужить последней ступенью для тех, кто решит закончить начатое. А уж как сложится на самом деле…
– Как сложится, так сложится, – не вытерпел Максуд. – Пустые рассуждения только отвлекают от того, что актуально в настоящий момент!
– Мне просто интересно заглянуть дальше и глубже, разобраться… – удивлённо посмотрев на Максуда, Бинеш пожал плечами.
– Не всех ведёт жажда знаний, дадаш… – тут Максуд осёкся, помрачнел, а взгляд его снова скользнул по цепочкам паломников, которые будто решили опутать Гору. – Большинство руководствуется верой…
– Я – верю, – буркнул топавший в нескольких шагах позади Рост.
– Верю, верю… Поди теперь разбери… – проворчал Максуд.
– Люди верят по разным причинам, – согласно кивнул Бинеш.
– От безысходности, например…
– И вещи, в которые верят, иногда ведут к прямо противоположным действиям и результатам…
– Я вижу правду! А потому – верю! – буркнул Рост с вызовом и погромче, чтобы его слова не потерялись.
– Что скажешь, Фанис? – мрачно бросил Максуд Сыну Неба.
– Если говорить не о суеверии, а именно о вере – о вере в Творца, – не замедлил с ответом тот, – то причиной её стали не просто ощущения и фантазии и даже не некое врождённое понимание единства всего сущего – причиной стала едва осознаваемая память…
– Это-то мы помним, – с ноткой сарказма заметил Максуд. – Ты уже рассказывал нам…
– Но у меня всегда оставался вопрос… – встрял Бинеш.
– Это не всё, – отрезал Сын Неба и умолк вдруг – словно поставил говорунов на край пропасти.
Пауза вбирала напряжение в течение, пожалуй, полутора дюжин шагов: терпеливое безмолвие, натужное дыхание измотанных путников, истерически-нервные скрипы гравия под гудящими от долгого перехода ногами… Должно быть, Сын Неба настраивал таким образом внимание слушателей – и это ему удалось… А может, ему просто-напросто требовалось время собраться с мыслями?
– Изначальная сущность эксплодировала, образовав Мир, – столь же внезапно, как до того онемел, заговорил Сын Неба. – Она раскрылась в одночасье, подобно цветку из бутона. Её осознание и жизненная сила вырвались вовне, порождая пространство, обгоняя время. Положив начало Вселенной в том виде, в котором та, возможно, никогда не предполагалась. Цветок расцвёл, пронизанный нитями духа, и, подобно каплям росы, на его лепестках начала конденсироваться материя. Она послужила той глиной, из которой волею духа были вылеплены наделённые жизнью формы – в них зародился разум. Рассеянное когда-то осознание постепенно сгущалось – по-новому, однако неся в себе память об Изначальной сущности. Именно так, через жертвенную трансформацию, Изначальный (или Изначальная, не суть важно, поскольку не имеет смысла фрагментировать Единую сущность рамками половой принадлежности) стал Создателем, Творцом. И именно так вера стала неотъемлемым свойством всех Его созданий.
– Значит, память… – проговорил Максуд.
– Память? – эхом откликнулся Бинеш. – Но для чего, Фанис?
Сын Неба не ответил: осыпь перекрыла тропу, и пришлось перебираться через кучу валунов – их острые кромки усложняли задачу и требовали особой сосредоточенности.
– Так для чего, Фанис? – едва дождавшись подходящего момента, пропыхтел Бинеш (он изо всех сил старался держаться поближе к Сыну Неба – не терпелось, видно, вперёд всех разобраться со своим вопросом). – Ну… жизнь, осознание – тут я готов предположить что-то о смысле и назначении… А память? Для чего?
– Для того, может, чтобы дети узнали Отца? – ответил, не останавливаясь, Сын Неба. – Он пожертвовал собой, чтобы воскреснуть в нас. Обретёт ли Он целостность вновь или мы, его создания, станем новыми Создателями и разойдёмся каждый своим путём, порождая новые Вселенные? Заложено ли направление пути в Замысле изначально или полностью зависит от каждого осознающего существа? Может статься, память, часть нашей сути, и есть тот вектор, которому следует всё живое, кто знает?
– Не может быть, чтобы совсем никому не было известно… – недоверчиво покачал головой Бинеш.
– Даже ангелам?.. – раздался удивлённый голос запыхавшегося Дилшэда (Максуд и не заметил, как подтянулась к Фанису неразлучная пара).
– Ангелы – бесплотные обрывки осознания Изначального. Их понимание сути Вселенной хоть и глубоко, однако неполно. Кроме того, учитывая происхождение, они консерваторы, ретрограды, и, будь их воля, предпочли бы избавиться от плотных сфер Универсума… и даже свернуть всё Мироздание обратно в бутон, чем позволить жизненным формам из грубой материи развиваться в самодостаточные структуры. По счастью, несмотря на всё их могущество, Перворождённым не дано единолично, собственным своим произволом определить всему живому угодный лишь только им одним вектор. Однако… однако использовать своё влияние на сформировавшиеся новые зёрна осознания, каковым является человек, к примеру, вполне способны.