Покончив с сервировкой стола, старик поглядел на Марта и задумчиво поскрёб в куцем пучке волос на подбородке.
– Хэм-м… – произнёс он. – Ночи в наших краях холодные… К тому же ты странно выглядишь. И пахнешь, – старик сморщил нос. – М-м-да-а… Но это поправимо!
Он снова полез в ларь – на этот раз глубоко, перегнувшись по пояс, – и вытянул отвратного вида шкуру. По знакомому амбре Март догадался – козью. Опасаясь обидеть хозяина, Март переборол брезгливость и натянул предложенное одеяние прямо поверх куртки, продев руки в широкие отверстия и неловко обхватив в талии снятым с потолочной жерди кушаком.
Старик снова поскрёб в бородёнке, но на этот раз от комментариев воздержался, – должно быть, вид чужеземца его устроил.
– Да ты садись, дорогой, садись! И кушай, кушай! – засияв приветливостью, он царским жестом простёр руки над циновкой с угощением. – Лепёшки не самые свежие, зато сыр – лучшего не сыщешь во всей округе!
Март не сомневался ни в том, ни в другом, если учесть вид лепёшек и то, что в «ближайшей округе» за целый день так и не встретил никаких признаков жилья. Он покивал благодарно и с натужной улыбкой уселся подле дастархана, лихорадочно соображая, как избежать некоторых сомнительных аспектов трапезы и при этом не обидеть наивного добряка-аборигена. В животе предательски заурчало.
– Кушай сколько сможешь: ты – гость! – торжественно, словно объявлял начало царского пира, провозгласил старик, и Марта поневоле передёрнуло. – А я присоединюсь позже, после заката. Сейчас я должен оставить тебя, чтобы вознести хвалу Создателю и Господину!
От сердца отлегло, и Март ещё раз – с неподдельнейшей искренностью! – поблагодарил щедрого хозяина за гостеприимство.
Старик вышел, а вскоре стихло и шарканье его сандалий по усыпавшей вершину холма щебёнке. Март окинул взглядом предложенный ему ужин, прикидывая возможные последствия трапезы. Хочешь не хочешь, а поесть придётся: он уже в полной мере ощутил, как свело от голода желудок…
***
Март грыз обломок картонной лепёшки, предварительно сдув с него пыль, прихлёбывал застоявшуюся воду из кувшина и думал о том, как давно уже он находится в пути. Минул целый год с начала его странствий, и, оглядываясь назад, можно было со всей уверенностью сказать, что это не время прошло, пронеся его, Марта, в своей стремнине через ограниченный рамками календаря отрезок, а сам Март прошёл, прошагал его лично, прожил день за днём от начала до конца, как не проходил, не проживал ещё ни одного года до того: самостоятельно, без помощи родных и поддержки друзей, сам по себе – наедине с собой, – ощущая и переживая каждый проносящийся сквозь него момент насыщенного как никогда – живого! – времени… Да, Март прошёл этот год – но к чему он пришёл? В чём итог? В том ли, что всего год промелькнул, а прежняя жизнь уже казалась полузабытым сном – скучным, линейным, муторным, состоящим из череды исключительно внешних событий и пронизанным сложной паутиной отношений – клейкими нитями вроде бы само собой разумеющихся условностей и ритуалов, за которыми, однако, Март совсем перестал угадывать хоть какой-нибудь смысл? Сколько же, оказывается, пустячного, ненужного и просто глупого оставил он в том сне! Единственные редкие пробуждения его от временами однообразного, временами суматошного, но всегда пустого бытия – встречи с ангелом…
На улице послышалось знакомое шарканье.
«Хозяин вернулся», – решил Март.
Однако войти тот не торопился. Он пошатался вокруг (Март слышал его тяжкие придыхания, как будто старый чудак тащил за собой кого-то, а тот, другой, упирался и кряхтел недовольно), затем раздалось поскрипывание и, вторя сварливому нытью рассохшейся древесины, стали подрагивать плетёные стены лачуги, а в них загремели глухо в неуверенном сбивчивом ритме разболтавшиеся кусочки глиняной обмазки, превращая хижину в подобие странной большой погремушки. Видимо, с противоположной от входа стороны к жилищу была приставлена лестница, и старик сейчас забирался по ней на крышу. Он сопел, отдувался, мычал временами натужно и вроде бубнил что-то – ругался? С потолка посыпалась труха.
«Он что, молиться там будет?»
И действительно, сверху негромко заныл, забормотал, заблеял вибрирующий по-стариковски голос. Марту стало любопытно, однако он постеснялся выйти наружу и посмотреть, чтобы ненароком не помешать старику.
Глава 3
Март любовался, как небо в окне хижины из розово-красного неуловимо превращается в фиолетовое, но темнота опустилась как-то сразу, будто задули, наконец, отгоравшую масляную лампу. Март невольно охнул: звёзды! Их было такое неимоверное количество, что казалось, Землю накрыли частым ситом, сквозь которое пробивается, мерцая, запредельный, наднебесный свет!
Явился хозяин – молча, будто не замечая в своём жилище никого постороннего. Он деловито поклацал чем-то, высекая искры, и фитиль в глиняной плошке загорелся оранжевым чадящим огоньком. Этим огоньком был подожжён брошенный в очаг пучок веток. Затем старик водрузил на окно плетёную ставню и уселся напротив Марта.
– Покушал? Ай, молодец! – наконец обратил он внимание на гостя и улыбнулся от уха до уха, блеснув неполным рядом жёлтых кривых зубов. – Теперь-то я могу узнать твоё имя?
– Моё имя – Март.
– Странное имя для человека… – старик перестал улыбаться. – Ты ведь человек? – и настороженно блеснул глазами.
– А-а-э-э… Ну конечно! – растерялся, сбитый с толку странным вопросом, Март. – А как же может быть по-другому?
– Ты уверен? – не отставал старик.
– Абсолютно!
– Ты как-то тянул с тем, чтобы назваться, когда явился прямо передо мной из ниоткуда. И сейчас вот тоже… – старик глядел с подозрением. – Потому мне показалось…
– Прости, что не представился сразу, это было невежливо, – поспешил успокоить хозяина Март: поди угадай, что там за мысли крутятся в голове тёмного дикаря, а Марту вовсе не улыбалось ночевать в каменной пустыне под открытым небом – здесь и днём-то не слишком уютно.
Улыбка снова растянулась на просветлевшем лице, собрав в складки кожу на щеках, и старик довольно рассмеялся:
– Вот и хорошо!
– Что хорошо? – на всякий случай переспросил Март.
– Хорошо, что у тебя есть имя. Здесь, в предгорьях, водится много разного, что не прочь заглянуть на огонёк… Однако упаси Господь от подобных визитёров! – и старик поёжился, бросив взгляд на прикрытый единственно ветхим обрывком ковра входной проём. – Обычно они являются после захода солнца. В эту пору их совсем не отличить от человека, и единственный способ – спросить имя. Этот вопрос их просто бесит! – старик мелко захихикал.
Марту стало не по себе. Нет, он не верил во всякую чертовщину, но места вокруг глухие, и… и кто его, в самом деле, знает?
– А как твоё имя? – обратился он к хозяину – не столько из любопытства, сколько из желания перебить разраставшийся помимо воли иррациональный страх.
Старик вздохнул с сожалением и пожал плечами, но, заметив, что гость напрягся, поспешно затараторил:
– Ты только не подумай, что я тоже из этих… – и замотал головой, замахал руками, будто вокруг него вились осы. – Просто… – тут он печально скривил рот, – просто я очень стар и совершенно одинок. Я так давно не слышал, чтобы кто-то произносил моё имя, что даже сам забыл, как оно звучит. Сдаётся мне, что оно состарилось ещё раньше, чем я, да так и рассыпалось в прах – где-то там… когда-то… очень давно… Та же участь скоро ждёт и меня…
Март решил, что бедняга сейчас расплачется, но расстроившийся было хозяин поспешил взять себя в руки. Правда, горькие складки в углах губ так и не ушли, выдавая тот факт, что невесёлые мысли посещали старика отнюдь не в первый раз, да и вряд ли уже покинут когда-нибудь.
– Ну а пока я не рассыпался, – хозяин проморгался и расправил плечи, бодрясь, – ты можешь называть меня просто стариком. Пусть это и не имя, но по крайней мере – правда! – и молодцевато поправил совсем уже накренившийся тюрбан.
Глядя в блестевшие остатками влаги глаза, Март улыбнулся: ему положительно нравился этот чудаковатый абориген.
– Ну, раз все формальности улажены, а гость сыт и доволен, могу ли я теперь поинтересоваться, откуда он прибыл и что привело его из далёких земель в этот забытый богом край?
Настала очередь Марта пожимать плечами:
– Что привело? Я и сам толком не знаю. Вот, захотелось посмотреть мир…
– Это правильно, это правильно… Я в своё время поступил точно так же. Весь мир, правда, не обошёл: до Чёрного камня – на западе и до Белого – на востоке… Во-от… – скосоротившись, старик почесал прутиком под тюрбаном. – Счастья не сыскал, зато многому научился… Так что же это за край, откуда ты родом?
– Да обычный… Лето – жаркое, зима – холодная. Много деревьев – целые леса.
Старик недоверчиво покачал головой:
– Прямо-таки леса?!
– Леса, – подтвердил Март. – А ещё – парки, сады… Весной всё цветёт так, что воздух пропитывается нектаром, а осенью листья желтеют и опадают кружась, как засыпающие бабочки…
– Должно быть, в твоих краях вдоволь воды?
– Столько рек и озёр – не сосчитать. И обширные заливы, и океан…
Старик восхищённо прицокнул языком и с жадным любопытством округлил глаза:
– Ну а там, где ты жил? Что там?
– Там… – задумался Март, и в сердце отчего-то кольнуло. – Дома там такие высокие, что, как ни задирай голову, а верхушек не разглядеть. А если смотреть с верхних этажей, то люди внизу кажутся маковыми зёрнышками, рассыпанными по бесконечному лабиринту улиц…
– Высоко… – покачал головой старик. – Неужто выше холма и моей хижины на нём?
– Выше любой из здешних скал.
– Да не врёшь ли ты? – прищурил глаз старик. – Зачем нужны такие большие дома?
– Там живут люди. Живут, работают. В наших городах очень много людей. И все спешат куда-то…
Старик задумался. Наверное, представлял себе высоченные хижины-мазанки, набитые спешащими людьми, которые ели на ходу лепёшки с сыром и пили из больших разукрашенных чаш воду, любовались листьями, выделывали козьи шкуры, вдыхая при этом наполненный ароматом нектара воздух, и посматривали из окон на засыпанный маковыми зёрнами лабиринт внизу, провожая взглядом огромных, засыпающих на лету бабочек…