Конь изо всех сил рвался прочь от неумолимо надвигавшейся глотки гигантского полурастения-получервя, а вцепившемуся в гриву всаднику слышался за спиной раздробленный вращающимися плоскостями бетонных плит на тысячу осколков-голосов и усиленный рупором хищной плетёной трубы надсадный каркающий хохот…
Глава 4
Пыльная грунтовая дорога. Плешивые, едва прикрытые редкой жухлой травой холмы насколько хватает глаз. Разбросанные по склонам группы колючих на вид кустарников да чахлые кривые деревца напоминают остатки терновых венцов, водружённых когда-то очень давно на головы теперь почти полностью утонувших в земле кающихся грешников. Изредка пейзаж разнообразят руины каменных и глинобитных строений. И горизонт – неровная, далёкая и всё же невероятно ясная граница, разделяющая мир на две полусферы: идеально ровный купол из благородного опала вверху и накрытую им мятую, всех оттенков ржавчины с прозеленью чашу внизу…
***
Конь рысил, время от времени фыркая и встряхивая гривой: воспоминания об оживших трущобах до сих пор вызывали дрожь. У человека нервы, похоже, были крепче, чем у его четвероногого товарища, и всадник выглядел угрюмым, однако спокойным. Погружённый в себя, он почти не смотрел на дорогу.
– Бродяга… – дыханием сорвалось с губ прозвище, будто решило показаться на свет и убедиться, что не потерялось тогда, в бешеной скачке.
Бродяга… Это сейчас он Бродяга, думал всадник, но кем был раньше? Какое имя носил? Бродяга… Бродяга… Нет, несмотря на то, что Ворона подобрал подходящее, по его мнению, прозвище, однако никакое прозвище не заменит истинного имени. Выходит, так и оставаться ему, безвестному бродяге, невесть ещё как долго всадником без имени. Всадником-без-имени… И еще кое-что в разговоре с Вороной зацепило – да так и не отпускало: «цель». Какая у него, безымянного скитальца, может быть цель?..
Между тем дорога извернулась, огибая холм. Высокий кустарник расступился, и впереди, прямо посреди грунтовки, вырос огромный, уткнувшийся в небо силуэт. Массивный камень… нет, не камень – целая скала возвышалась на пути! Конь замедлился, перейдя с рыси на шаг, а затем и вовсе остановился, настороженно раздувая ноздри на громадину. Путь здесь как будто раздваивался, охватывая препятствие. Всадник поразмыслил и пустил коня правой стороной вокруг глыбы.
Широкая у основания, скала постепенно сужалась кверху и формой была похожа на огромную пулю – измятую или, скорее, гранёную. Многочисленные и довольно обширные сколы покрывали всю поверхность мегалита, следуя, кажется, некой закономерности, отчего складывалось впечатление, что над ним основательно поработал неведомый скульптор, придав дикому камню более-менее правильную форму. Сквозь обширные пласты голубоватого с жёлтыми вкраплениями лишайника тут и там проглядывали глубокие царапины.
Всадник-без-имени спешился и приблизился к камню, встал совсем вплотную. Помедлив, он коснулся припорошённой бурой пылью поверхности кончиками пальцев (та оказался неожиданно тёплой), затем провёл ладонью, счистив слоистые наросты. Крупный, грубо выбитый рисунок – многолучевая спираль, похожая на воронку водоворота, открылся его взгляду. А вот, рядом, ещё несколько лучей выглядывают из-под лишайника… А вот ещё…
Ведя коня в поводу, Всадник шёл вокруг невероятной скульптуры, касаясь пальцами её пыльного бока. Сглаженные временем кромки сколов щекотали ладонь, и у него появилось странное чувство, что всё это уже было когда-то: и мегалит, и выглядывающее из-за его вершины солнце, и скрип песка под ногами…
***
…Удары камнем по камню, отлетающая крошка… Из-под примитивного инструмента выходит рисунок… Смахнуть со лба пот – и снова, удар за ударом, вести изогнутую линию… Вода льётся из ковша на готовое изображение, смывая пыль, проясняя рельеф: семь лучей сворачиваются в тугую спираль, смыкаются в центре… Или наоборот – расходятся от него?..
***
…Лишь по завершении полного оборота вокруг «каменной пули» стало понятно, что вовсе не мегалит оказался посреди дороги – это семь дорог сбегались со всех сторон и, свернувшись в общую спираль, утыкались в него. Кому и зачем понадобилась эта инсталляция, оставалось только гадать.
Вернувшись таким образом к месту, с которого начал свой обход, Всадник обнаружил, что он здесь уже не один: невысокий мужчина, смуглый и жилистый, как выросшее под беспощадным солнцем и всеми ветрами дерево, улыбаясь смотрел на него. Выцветшая старая шляпа, видавшее виды пончо, потёртые штаны и заношенные донельзя сандалии, сделанные из мотоциклетных покрышек…
– Привет! – просто сказал незнакомец и поправил висевшую через плечо сумку.
– Привет, – ответил Всадник-без-имени.
Конь, отнёсшийся к появлению чужака весьма спокойно, кивнул головой.
– Мы знакомы? – спросил Всадник.
Мужчина улыбнулся и неопределённо пожал плечами:
– Вполне возможно, мы встречались когда-то. Я много путешествую, да и ты, видимо… Не будет сюрпризом, если окажется, что наши пути однажды пересекались.
– Случайное место, случайная встреча, – подвёл итог Всадник.
Путешественник склонил голову набок и прищурился, изучая Всадника (лёгкая улыбка, похоже, никогда не сходила с его лица).
– Ну, как сказать… Это место – особое. Сюда не являются просто так и абы кто. И уж тем более не случается здесь случайных встреч.
В груди Всадника защекотало тревожное чувство, хотя от человека в шляпе опасность, казалось бы, не исходила. Конь же вовсе не выглядел взволнованным: с интересом разглядывал незнакомца влажными глазами, принюхивался да прядал ушами, сгоняя назойливую муху.
Путешественник расстелил пончо в тени под кустом и удобно устроился, прислонившись спиной к небольшому валуну.
– Присаживайся, – хлопнул он ладонью по накидке, – ты же не очень спешишь?
Всадник уселся на край пончо. Конь, не дожидаясь разрешения, махнул хвостом и отправился пастись.
– Это особенное место… – повторил незнакомец, копаясь в сумке.
Он извлёк и развернул обрезок полотна размером с носовой платок, затем высыпал на эту незатейливую скатерть содержимое двух небольших мешочков.
– Угощайся, – показал на горку невзрачных сморщенных комков. – Это сушёные фрукты и мясо – всё, что нужно для поддержания сил в пути.
Затем извлёк из сумки флягу.
– Вода. Свежая. Здесь неподалёку бьёт родник.
Всадник попытался определить, что из предложенного угощения есть «фрукты», а что – «мясо», но так и не разобрался: по виду тёмно-коричневые, будто обжимки глины, комки ничем не отличались друг от друга. В конце концов он взял один из кусочков (скорее из вежливости, чем от голода – есть не хотелось) и начал жевать. Не сразу, но суховатая вязкая масса приобрела вкус, став кисло-сладкой и заставляя сильнее выделяться слюну. По всей видимости, попался фрукт. Какой именно, Всадник так и не смог понять, однако ощущения на языке были приятными.
Солнце лениво поднималось к зениту. Избегая его жгучего взора, прозрачные тени подтягивались ближе к кустарникам и деревьям, отползали нехотя всё глубже, теснясь под навесом переплетённых ветвей. Умиротворяюще шелестела листва, и откуда-то из самой её гущи жизнерадостная пичуга выдавала руладу за руладой.
Всадник рассеянно созерцал окрестности, но каждый раз взгляд его падал на исчерченную спиралями скалу.
– Он неизбежно притягивает внимание, этот Камень, – угадал мысли Всадника незнакомец, кивнув в сторону мегалита, – не позволяет расслабиться полностью. Да, это место не для отдыха – только для передышки, и ровно на такой срок, чтобы времени хватило лишь для принятия решения.
– Решения?
– Выбор. Здесь делают выбор, каким путём следовать дальше.
– Но как его сделать – все дороги выглядят одинаково? – недоуменно поглядел на своего странноватого собеседника Всадник.
– Решение любой задачи строится на ясном понимании изначальных условий. Самое главное в выборе пути – понять, кто ты есть. Я, к примеру, Искатель – и это не просто имя. А ты кто?
– Я? – Всадник замешкался. – Бродяга, – произнёс он не очень неуверенно.
– Ты был бродягой, пока не достиг этого места, – усмехнулся Искатель. – Но теперь ты здесь, – он хлопнул рукой подле себя, выбив из пончо облачко пыли. – И вот, здесь и сейчас, ты должен обратить взгляд внутрь собственного «я» и прояснить окончательно: кто ты есть на самом деле? что воодушевляет тебя, заставляя двигаться вперёд?
Всадник собрался с мыслями, но, как ни пытал себя, ответа не находил.
Искатель внимательно наблюдал за его мучениями.
– Давай-ка, пожалуй, возьмёмся за проблему с простого и очевидного, – заговорил он, поняв, что Всадник никак не стронется с мёртвой точки. – В процессе движения по некоему пути ты добрался сюда, так? Однако у каждого пути есть начало, верно? С чего начал своё путешествие ты? Помнишь?
Всадник со всем старанием мысленно вышагивал по ясным и чётким ступеням рассуждений Искателя, но когда достигал последней, останавливался, не представляя, что делать и куда ступать дальше: пустота вокруг – абсолютная, безо всякого намёка на хоть какой-нибудь ориентир – приводила его в замешательство. Тогда он начинал всё заново: «…так?», «…верно?», «…помнишь?» – и ждал: может, сейчас?.. Он все силы прилагал к тому, чтобы вспомнить, он даже закрыл глаза – и не увидел ничего, кроме искрящейся пыли перед собой. Только теперь Всадник осознал: несмотря на факт, что вопросы-то на самом деле возникли и принялись донимать его исподволь далеко не в сей момент, он так до сих пор и не попытался толком получить ответы на них. Так откуда же он, человек на коне, Всадник-без-имени, всё-таки взялся?! Откуда идёт?! Куда?!
Он хорошо помнил последние события: как двигался по холмистой пустыне к Камню и как бежал от растения силы. Он более-менее помнил сонную ловушку спального района. И сердцевину «Вавилона» он тоже помнил, но уже неясно. А ещё раньше? Что было до того? И что это за город, что за «Вавилон», который он покинул безымянным персонажем, отчуждённым из собственной пьесы? Где-то там, за этой границей памяти, оставил он имя… В который уж раз Всадник прислушался к себе, надеясь, что ответы вот-вот появятся… Нет. Ничего не удавалось извлечь из толщи искрящейся пыли.