– Да-да, я уже слышал подобные слова, – встрепенулся Всадник и наморщил лоб, вспоминая. – М-м-м… И тогда… «…перед человеком откроется возможность верно наметить путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг».
– Именно так. Каждый ступивший на путь рано или поздно слышит подобные слова. Впрочем, любой человек может их услышать, но только Отрешённый полностью понимает заложенный в них смысл.
– Тот смысл, что вкладывала змееподобная повелительница миражей, там, ниже по склону, в самой гуще облаков, мне не понравился…
– В самой гуще, ты сказал? Хм-м… Видимо, тебе случилось столкнуться с персонификацией фокусной точки майи.
– Двухвостая манипуляторша… персонификация? То есть – иллюзия?
– В общем, да, с некоторыми нюансами. Персонификация не существует сама по себе, но воплощается в отражении чьего-либо сознания. Соответственно, каждый видит её по-своему. Эта фигура – хотя и не вполне самостоятельный, однако данный во всём спектре ощущений, а потому достойный считаться вполне материальным, объект, своего рода аватар, оживший диалог человеческого сознания и майи. Так что сам решай, кем она является для тебя. Делай свой выбор, – Отрешённый скривил угол рта, что, наверное, должно было означать саркастическую усмешку.
– Майя, если я правильно понимаю…
– Специфическая энергоструктура объективной реальности, проявляющая субъективно воспринимаемый мир… ну или, проще говоря, иллюзорный ореол Реальности.
– Э-э… Так что же, я разговаривал сам с собой?
– Майя общалась с тобой посредством тебя самого. М-м… Взаимоотражение – вот как это, пожалуй, можно описать, – пояснил Отрешённый, увидев, что Всадник потирает так и не разгладившийся из-за усиленной мыслительной деятельности лоб. – Так понятнее? Впрочем, твоя двухвостая вполне могла быть и сущностью, способной использовать некоторые свойства майи в своих интересах. Майя – невообразимый и неистощимый конструктор миров для тех, кто одержим иллюзорной стороной сущего, и не более чем пустая игрушка для тех, кто отрешился от иллюзий. В любом случае не стоит фиксироваться на этой встрече: мираж ли, манипулятор миражами – всё дым. А что касается ясности… Несомненно, Отрешённый способен выбрать оптимальную траекторию… говоря проще – путь к любой цели, возможной в этом мире, – только вот цель его совсем иного рода и находится за пределами мира и обусловленных им возможностей. Отрешённый с лёгкостью выберет идеальное место, куда поставить ногу, – только вот ни ног, ни рук, ни тела, подвластных миру, он уже не имеет, и потребности шагать куда бы то ни было Отрешённый не испытывает. Какое значение может иметь «где» или «когда» ты находишься, если этих мнимостей не существует для тебя, как не существует для обычного человека Неба Отрешённых?
– Погоди-ка… Но если всего этого – неба, скал, облаков и… и того, что в них, да и того, что под ними, – нет… Выходит, вообще ничего не существует?!
– Безусловно, кое-что существует, иначе где бы сейчас обретались все твои иллюзии?
– Я совсем запутался, – помотал головой Всадник.
– Это неудивительно. Иллюзии делают жизнь насыщенной, яркой, сложной… и они же превращают её в хаос. В человеческом мире всё перепутано, и это «всё» – суть нагромождение всевозможных псевдореальных фикций. Но таков уж характер взаимоотношений человека с истинной сущностью Мироздания, что он не может обойтись без этих сомнительных посредников. С самого своего рождения, и даже ещё раньше, человек начинает отдаляться от Реальности: одни иллюзии становятся основой для других, а те порождают следующие – и таким образом всё множатся они, налипая и схватываясь, как подмерзающий снег. И никто из людей не осознаёт того факта, что огромный снежный ком, который они именуют не иначе как «наш мир», вырос из единственной снежинки! Но также и ещё один факт недоступен их осознанию: если эта, первоначальная, снежинка вдруг растает, то последующая цепная реакция расплавит весь ком! И тогда всё, что человек до сих пор принимал за реальность… – Отрешённый сделал плавное движение руками, словно развеивал облачко дыма. – Последними исчезнут структуры, имеющие наиболее сильные и многочисленные связи. Это те аспекты псевдореальности, относящиеся как к «внешнему миру», так и к «миру внутреннему», которые человек подпитывает постоянно, которыми он больше всего дорожит. Если тебе интересно, существует несколько способов растопить снежинку, освободив то, что является центром её кристаллизации… Однако, я вижу, ты совсем утерял нить, – заметил Отрешённый крайнюю растерянность, и даже беспомощность, на лице Всадника.
Всадник только вздохнул в ответ.
– Пожалуй, будет понятнее, если я приведу пример. Ты беспокоился, что придётся спускаться вниз? Дуальность «верх – низ» – одна из базовых диалектически-дихотомных условностей, которые расчленяют изначальную целостность восприятия и формируют наше понимание пространства. Структура связей этой пары обширна и довольно прочна, однако если её немного расшатать…
Окончательно сбитый с толку, Всадник оторопело наблюдал, как Отрешённый принялся покачиваться на своей золотой сфере, не отрывая ступней от её поверхности. Амплитуда раскачиваний становилась всё больше, а движения тела дополнились широкими махами руками, затем подключились и ноги… Казалось, Отрешённый запутался в клубке ниток и теперь всеми силами пытается выбраться из него.
Хаотичные выкрутасы Отрешённого вызывали головокружение, и к горлу Всадника начала подкатывать тошнота. Обеспокоенно заржал конь: видимо, и он испытывал дискомфорт. Не прошло минуты – Всаднику показалось, что земля уходит из-под ног, и он упал на четвереньки, хватая ртом воздух.
Между тем Отрешённый разошёлся так, что плато действительно пришло в движение, а вскорости и вовсе пустилось в пляс – оно кренилось и моталось наподобие волчка, теряющего скорость. Если у Всадника поначалу и были какие-то сомнения – или, скорее, внутреннее сопротивление происходящему, отрицание очевидного, нежелание поверить в идущую вразрез со всем жизненным опытом и здравым смыслом вообще, слишком уж невероятную действительность, – то теперь и капли не осталось от подобного: именно разбуженный им «монах» являлся причиной насколько неожиданной, настолько и невозможной болтанки! А тот не унимался, наоборот, безумная пантомима его всё ускорялась, и плато мотало всё сильнее!
В какой-то момент копыта гнедого заскользили по зеркальной поверхности, и Всадник с ужасом осознал, что и он тоже, вместе со своим верным спутником, сползает в пропасть. Сердце рванулось запертой в клетке птицей, заколотилось – вот-вот разорвётся грудь. Перед лицом Всадника подрагивало то ли небо, то ли его отражение в полированной поверхности плато, а сам он в ужасе раскинул руки, пытаясь вцепиться ногтями в звёзды.
Руки и ноги Отрешённого колесили по золотой сфере уже со скоростью авиационного пропеллера, отчего вовсе невозможно было разобрать, что из них что. Шар раскалился и засиял вторым солнцем – только свет его был недобрым, кровавым. Неожиданно, в один момент, мельтешение конечностей прекратилось, и «монах» оказался стоящим руками на сфере таким образом, как будто держал её над головой. Затем Отрешённый легко, словно подбросил мяч, оттолкнулся, и Всадник потерял его из виду, а новое солнце так и осталось висеть, заливая мир вокруг тревожным алым светом.
Верх и низ каким-то невероятным образом поменялись местами. Горы, плато, море облаков – планета, вся целиком, опрокинулась, как подброшенная в воздух чаша, и путешественники, человек и конь, полетели, кувыркаясь, прямо в бездонную пучину неба…
Глава 7
В отяжелевшем теле ослепительными вспышками гуляла боль. Едва затянувшиеся раны вновь начали кровоточить, и под сорванной кожей на пальцах жгло обнажившееся мясо. Прильнув к шее гнедого (тот мчался во всю свою конскую прыть не разбирая пути и лишь единственно чудом не переломал до сих пор ног), Всадник с трудом удерживался в седле. Обломки скал преследовали их, обгоняли и, подскакивая на содрогавшихся склонах, разбивались в куски, которые продолжали скакать дальше с безрассудной резвостью и напором атакующей кавалерийской лавы. Брызги осколков секли мокрые от пота бока коня, и тот, подстёгиваемый порциями жужжащей картечи, ускорял свою сумасшедшую скачку наперегонки с камнями.
Небо и земля вроде бы вернулись на положенные им места, однако никак не желали успокоиться: качались, тряслись, сталкивались краями, отчего горизонт скрежетал и дымился. Такие вечные и незыблемые в своём мирном тандеме раньше, теперь они как будто боролись друг с другом, и битва эта разыгралась не на шутку, угрожая смертью всему живому.
Скалы рушились, и грохот, сопровождавший их гибель, подгонял коня сильнее, чем могли бы это сделать шпоры или хлыст. Вдобавок небо угрожающе накренилось, словно в пылу схватки напоролось-таки брюхом на острия теряющих снежные шапки горных пиков и принялось тонуть, подобно получившему смертельную пробоину кораблю, и потемневшие глыбы туч, решив оставить погибающее судно (а скорее, просто будучи не в состоянии удержаться при таком крене), начали тяжело сползать по горным склонам, готовые растереть в порошок всех, кто не убрался с пути.
Уже заметно сократившееся между небом и землёй пространство вдруг перечеркнула ослепительной яркости трещина, заставив беглецов зажмуриться! И тут же будто разломилось что-то, да с такой высвободившейся мощью, что конь едва не выскочил из собственной шкуры, а у человека звон в голове на некоторое время заглушил все остальные звуки! И теперь, как в немом фильме, под сопровождение бесконечно затянувшегося сумбурного аккорда, извлечённого из расстроенного пианино упавшим в пьяный обморок прямо на клавиши тапёром, перед глазами Всадника разворачивалась хроника грандиозного катаклизма, где зачастившие росчерки молний расставляли акценты, выхватывая из творившегося вокруг хаоса отдельные кадры…
Вспышка! Далёкая гора с гулом исторгает столб чёрного дыма… Вспышка! Раскалённые комья, как ядра из жерла пушки, выстреливают в низкое небо… Вспышка! Вдрызг разодрав небесный покров, дымящиеся вулканические бомбы возвращаются обратно, врезаются в зе