– М-м… Вот оно что… – понимающе кивнул Лётчик. – А что, это такая ценность? – он покатал на ладони ярко-жёлтый кусочек и уронил его в яму, где тот присоединился к своим разнокалиберным собратьям.
– Какая есть…
– А зачем вы собираете серу? Куда она идёт?
– Спроси у перевозчиков. Я только знаю, что концентрат отправляется в штольни, ведущие куда-то под Гору.
– А…
– Соваться в штольни не советую: там похлеще, чем у накопителей во время схода тумана. Хотя… ты пережил огонь – тогда, может, тебя не возьмут ни кислота, ни ядовитые испарения? Если так, то конечно…
– Пожалуй, повременю.
Оба замолчали, думая каждый о своём, но вот Лётчик усмехнулся и, прищурив глаз, спросил:
– А про солнце… ну, что не знаешь о нём, – ты пошутил?
– Солнце… – задумался Максуд. – Вот ты описал его, и теперь мне кажется – я помню… и в то же время знаю, что не видел никогда. Никогда – потому что этот мирок намертво заключён в кокон непроглядного тумана безысходности и тоски, и все мы здесь – трупы. Пока ещё живые, хотя разница невелика.
– Да что же это за край такой удивительный, где люди забыли, что такое солнце, смех, жизнь?! – возмущённо хлопнул ладонями по коленям Лётчик.
Максуд пожал плечами.
– Есть название, но, уверен, оно ни о чём не скажет тебе. Да и какой толк в названии, если Гора и всё, что на ней, по всей видимости, полностью изолировано от остального мира? Да существует ли он вообще, этот «остальной мир»? – и Максуд отмахнулся от бесполезной и лишь нагоняющей тоску мысли.
– Конечно существует! – встрепенулся Лётчик. – Откуда же я взялся, по-твоему?
– Да кто ж тебя знает… – посмотрел Максуд на Лётчика с подозрением. – Может, с той стороны Горы.
– Да я вообще не отсюда!
– В таком случае, тебе можно посочувствовать, поскольку «отсюда» ты уже не выберешься.
– Ну это мы ещё поглядим…
Лётчик обратил лицо к океану, и взгляд его надолго остановился.
***
Яма была выскоблена до дна, а поголовье мешков возле неё значительно возросло. Осталось «всего лишь» спустить эту ораву вниз на побережье, поближе к воде, откуда её уже заберут и погрузят на плот сами перевозчики. Максуд и Лётчик расположились рядом со своим «стадом» и обедали переломленной надвое лепёшкой, запивая кашель от царапающего отрубями горло сухаря тепловатой водой, остатки которой плескались в кособоком кувшине. Лётчик ел с аппетитом, причмокивая, роняя и подхватывая ладонью крошки, будто достался ему не кусок сухого пресного теста, а медовая коврижка. А Максуд – он просто жевал, монотонно и смиренно, будто продолжал исполнять опостылевшую ежедневную работу.
– Любопытная конструкция, – кивнул Лётчик в сторону ямы. – Кто это придумал?
– Хранилище-то? А что тут придумывать? Все такие делают… попроще, правда. Мороки, конечно, много, но яма надёжнее и долговечнее, чем сарай, и постороннему глазу со стороны её сразу не заметить. Я провозился больше дюжины суток, пока…
– Один?! – удивился Лётчик.
Максуд хмыкнул.
– Ты видишь здесь кого-то ещё?
Мороки действительно тогда оказалось через край. Сколько копал Максуд серую комковатую почву, столько и выковыривал из неё камни, сточив при этом целую охапку самодельных деревянных лопат. Покончив с рытьём, обмазал яму толстым слоем специально принесённой глины, чтобы закрепить грозившие осыпаться стены, а после просушки обжигал, наверное, в течение суток, наполнив доверху хворостом и дровами. Сперва, правда, огонь, наскоро подъев верхушку довольно сырой, надо сказать, из-за близости джангала дровяной кучи, принимался гореть весьма лениво, пока Максуд не догадался прокопать узкую траншею для доступа воздуха ко дну ямы и надстроить по периметру котлована стену в собственный рост из скреплённых глиной булыжников – трубу для увеличения тяги, – и только тогда пламя подхватилось и загудело грозно, докрасна раскалив не только стену будущего хранилища, но и камни на несколько шагов вокруг – не подойти! Столб огня поднялся так высоко, что Максуд не на шутку перепугался: вдруг искры и клочья пламени долетят до джангала и подпалят эту гигантскую кучу дров! Слава тебе, Господи, – обошлось!
Получившаяся твёрдая, как камень, ёмкость остывала ещё сутки, и только потом, кашляя и истекая слезами от едкой взвеси потревоженного пепла, Максуд взялся выгребать из законченного – наконец-то! – хранилища угли и золу… Но вот в конце трудов Максуд окинул взглядом опоясывающую яму стену и… решил убрать её, оставив лишь невысокий парапет: уж слишком бросалось в глаза своей правильной формой круглое, как башня, строение, да и нужды в таком объёмном хранилище тоже, по сути, не было (это ведь только на первый взгляд невелико да неглубоко – а попробуй наполни!). Скрепя сердце Максуд взялся за разборку…
И ведь от начала до конца пришлось держаться на голодном пайке! Он проклял всё на свете, пока длилась строительная катавасия, а потом ещё надо было как можно быстрее набрать хоть сколько-то концентрата – перевозчики должны были появиться вот-вот!
Да уж, эпопея, демон её побери… Сейчас бы он на подобное не решился, удовольствовался бы и неглубокой ямой… В общем, спроси Лётчик Максуда – тому было чем похвалиться и удивить несведущего в строительстве хранилищ, да и вообще не нюхавшего здешней жизни, новичка!
«Ну давай, спроси!»
– А расскажи-ка мне, Максуд… – Лётчик утёрся рукавом, с удовольствием запив съеденную лепёшку изрядной долей оставшейся в кувшине воды, – расскажи поподробнее об этом любопытном месте, где мне, как ты говоришь, так не повезло оказаться. Прежде всего меня интересует география Ну, то есть, что сия земля собой представляет: остров, полуостров, материк? Только не надо отговорок, что, мол, я сам всё узнаю, ведь времени у меня – до конца жизни!
– Да уж времени-то удовлетворить любопытство предостаточно… – вздохнул Максуд, скрыв разочарование за саркастической миной. – А земля сия представляет собой гору, частично покрытую зарослями джангала и окруженную океаном насколько хватает глаз, а скорее всего – значительно, значительно дальше. Вот, собственно, и вся география. Никакой другой суши поблизости, насколько мне известно, нет, – опередил он вопрос Лётчика. – Во-от… А гору эту все так и называют: «Гора». А океан называют Океаном. Просто и без изысков. Да и к чему сложности – ни с чем ведь не перепутаешь: других океанов и гор здесь попросту нет. Ну а вот всё это вместе – Гора, джангала, Океан и небо над ними, – всё это носит название «Шамудра», или просто «Му». Но полное название редко когда услышишь. Наверное, оттого, что…
– Шамудра, говоришь? – не дослушал Лётчик, и глаза его прищурились, словно он вдруг заметил что-то трудно различимое и теперь изо всех сил напрягал зрение, чтобы не упустить его, разглядеть… – Шамудра… Самудра… Знаешь, дружище, я много где побывал, и это место действительно чем-то смахивает на Суматру… Но какая, к дьяволу, Суматра?! Как я умудрился попасть на Суматру?!
Максуд с удивлением посмотрел на Лётчика: что это он так взбеленился? И, наткнувшись случайно на озадаченный взгляд, пожал плечами: тебе, мол, самому должно быть виднее, – кто из нас «лёт-чик»?
– Послушай, Максуд, но здесь же есть ещё люди, – нетерпеливо вернулся к расспросам Лётчик, – что они рассказывают о Горе, об Океане, хоть о чём-нибудь? Должна же ведь существовать история у Шамудры – пусть вымышленная, мифическая, пусть абсолютно нелепая – какая угодно! – но должна! В любых мифах, сказках и небылицах содержатся крупицы информации, по которым…
– Я не общителен, – отрезал Максуд. – Я терпеть не могу лезть к другим и не люблю, когда другие лезут в мои дела.
– Меня поражает твоё безразличие, Максуд!
– Такова моя жизнь, что нечего в ней различать. Я как тягловый скот, мул: тяну свою лямку, невзирая на нежелание, усталость или болезни. Я тяну, что бы ни случилось, потому что таков я и таково моё место в этом мире. Так устроено Творцом, и всё должно оставаться на своих местах.
Лётчик с недоумением уставился на Максуда.
– Ты считаешь, что это – жизнь? Вот это вот всё? – он вскочил на ноги и повёл руками, указывая на мешки, яму, на грязное небо. – Жалкая блёклая тень! Твоё существование, Максуд, как и Гора, и люди, обитающие у её подножья, – всё, что ты терпишь и что ненавидишь (а ты ненавидишь – это ясно как день!), – всё для тебя лишено главного – света! Того света, которым Создатель одухотворил Вселенную! Любовь – вот Его дыхание, вот этот свет! А твой мир… Нечёткие искажённые силуэты скачут, не помня себя, и свет не касается их! Тени, тени, тени… Оболочки, лишённые любви… Театр теней – вот что такое твой мир и твоя жизнь! И ты, – Лётчик наставил на Максуда указательный палец, – ты не человек! Потому что тот, чья жизнь – тень, тот и сам – тень! В твоей жизни нет души, Максуд! Такой вот менетекел!
– Ты просто не хочешь работать…
– Тьфу! – в сердцах плюнул Лётчик и отвернулся к тонущему в жёлтой дымке океану.
– Думаешь, у меня не было вопросов? – заговорил Максуд. – Да я каждый день спрашиваю себя: как? зачем? почему? в чём причина? Но единственное, что я понял наверняка: лучше не спрашивать, не помнить и не чувствовать! Смириться и принять всё как есть – только тогда существование здесь становится относительно терпимым! Этот мир придуман специально для того, чтобы испытать терпение и веру – вот что говорят люди, и у меня нет причин быть несогласным с ними! Видишь ли, Лётчик, или как там тебя на самом деле, вся природа здесь будто специально создана для того, чтобы причинять страдания. В то же время я не припомню ни одного случая, когда местные растения или животные довели человека до смерти. Ты намерен сбежать? Тогда знай, что единственный способ сделать отсюда ноги – это протянуть их! И не думай, что это так просто! Видал я таких «бегунов»… У кого-то не хватило духа даже начать… Но и тот, кто зашёл дальше других – всё равно вернулся, да вот только уже калекой! И что характерно, возвращаясь, все до единого проклинали жизнь ещё сильнее (я и слов таких никогда не слышал!), но повторить попытку – больше и в мыслях ни-ни! И остальные, глядя на них… Ты вот, кстати, – а я ведь помню тебя практически трупом! – тоже, гляди-ка – выжил! (И, к слову, не вздумай больше благодарить меня за это!) Удивительно? Делай выводы!