Блюститель всё никак не мог обнаружить неуёмного говоруна, хотя понимал, что тот где-то рядом. Ему уже, по всему видно, порядком надоели непрекращающиеся и ведущие непонятно куда вопросы, но отступить он, ясное дело, не мог: народ-то смотрел и «внимал» – как сам же пастырь и требовал немногим ранее от своей паствы.
– Враг привлекает человеков удовольствиями мирской жизни настолько, что те готовы душу свою отдать ему для вечных мучений после. Для врага же нет иной радости, кроме как искушать и совращать, а после – мучить создания Божии! Но те, кто в бедности и скромности, в трудах и молитвах Господину проводят дни свои здесь, по смерти будут вознаграждены Им сторицей!
– Ага… То есть приманка в виде вечной благодати имеет-таки место, я правильно понял? Всего лишь обещание, конечно, – кто же проверит? – но если твердить об этом как можно чаще…
– Блаженство в Обители Небесной надо ещё заслужить! – начал выходить из себя блюститель. – А не заслужившим – гореть в вечном пламени!
– Ну да, верно: заслужить то, что будет дано потом, после смерти. Заслужить бедностью, скромностью, трудами и молитвами… Почему же тогда вы, «блюстители» и «пастыри», наслаждаетесь радостями жизни мирской, а те, кто загибается от ежедневного каторжного труда, – те, по вашим словам, грешники, и телам их суждено испытывать мучения здесь, на земле, а душам их, если не будут они примерным стадом пастырей, убеждающих паству безропотно страдать и верить, вовсе – гореть в огне вечно?! «Для врага же нет иной радости, кроме как искушать и совращать, а после – мучить создания Божии!» – это твои слова, проповедник? «Враг Божий хитёр и коварен, и так же хитры и изворотливы подручные его!» – всё так, как ты сказал, блюститель!
– Че… го? – блюститель осёкся, дав петуха (кажется, подавился), закашлялся, однако быстро взял себя в руки. – Кто… это? Кто это посмел?! – выкатил он покрасневшие зенки и уже неприкрыто, жадным взором хищника, зарыскал взглядом по толпе, выискивая крамольника. – Чей змеиный язык развязался богохульными речами? Бес, лжепророк или сам враг Господина нашего явился соблазнить град сей?!
Пришедшему-с-небес даже не пришлось подавать никаких знаков, чтобы привлечь внимание блюстителя: люди отшатнулись испуганно, образовав свободное пространство вокруг. Пришедший-с-небес сделал шаг вперёд, и стоявшие перед ним дрогнули, отступив. Он сделал ещё один шаг.
Максуд схватил Пришедшего-с-небес за плечо:
– Фанис!
Дилшэд вцепился в руку Пришедшего-с-небес и едва не висел на ней, пытаясь удержать того всем своим птичьим весом, и будто пришитая к рубахе своего покровителя Спингуль упёрлась босыми ногами в мостовую – в глазах паника…
Пришедший-с-небес покачал головой, улыбнулся (тревога и решимость – вот что увидел Максуд под этой улыбкой) – и руки дадашей сами отпустили его. Подмигнув Максуду, он двинулся к помосту проповедника, а людская масса, как расступавшиеся чудесным образом океанские воды, пропускала его, с шёпотом смыкаясь за спиной. Братья-дадаши поспешили вслед за Фанисом, пока толпа не поглотила их.
– Ты так много знаешь о враге, проповедник! – Пришедший-с-небес добрался до первых рядов слушателей и посмотрел на блюстителя снизу вверх. – Может, это оттого, что он в тебе? Вместе с куриными потрохами, гузном барашка и кувшином вина влез он в твоё ненасытное брюхо?
Блюститель захлопал по-рыбьи ртом и, когда дар речи вновь вернулся к нему, завопил:
– Внемлите, люди! Враг явился в эти земли, чтобы пожрать души ваши!
Толпа охнула. Вздрогнули те, кто полукольцом окружал Пришедшего-с-небес, а кому было плохо видно, напёрли вперёд и ещё сильнее вытянули шеи.
– Трудно не поверить тебе, проповедник! – согласно кивнул Пришедший-с-небес. – Насчёт «пожрать» – в этом ты, несомненно, большой дока! Судя по брюху и лоснящемуся рылу, ты, видно, сам уже пожрал половину города и его окрестностей, оставив своему повелителю лишь обглоданные кости! Спасибо, защитил! Не зря послушная паства доверила тебе свои души… а также пищу и кошельки!
В толпе, сразу в нескольких местах, сдавленно хрюкнули. Кто-то, качая головой, ухмылялся, кто-то прикрывал рот ладонью, едва сдерживая смех. «…И гузно барашка! Нет, ну как влезло-то?!» – делился недоумением знакомый Максуду голос.
Два здоровяка в одинаковых подвязанных чёрным шнуром серых рубахах выдавились из толпы. «Стражи!» – раздался испуганный полушёпот. Здоровяки быстро и ловко подхватили Пришедшего-с-небес под руки и потащили, направляясь обратно в людскую массу – так болото затягивает неосторожно ступившего в него. Максуд заметил ещё двух-трёх таких же крепких, с ничего не выражающими лицами и колючими, как шила, взглядами мужчин, пробиравшихся им навстречу. Он выругался и схватил ближайшего «серого» за рубаху. Бинеш и Рост заступили уводящей Фаниса паре дорогу. А Дилшэд едва успел перехватить и удержать руку Спингуль, которая, с глазами испуганной и одновременно разъярённой кошки, потянула из-под своих лохмотьев какую-то ржавую железку.
Зрители, непосредственно затронутые этой вознёй, глухо ворчали – и на двойку «серых», и на едва совладавших с ними дадашей. Стражи пыхтели, их лица наливались кровью, а глаза гневом, но уволочь добычу не могли, хотя и отпускать отнюдь не собирались. Их товарищи в серых рубахах углядели неладное и заторопились, уже без лишних церемоний проламываясь сквозь толпу. Слышались ругань, удары и вскрики. Где-то завязалась драка.
Толпа начинала закипать, грозя захлестнуть неуправляемым варевом и помост, и своего ненаглядного пастыря. Тот уже поднял руку и собрался было что-то сказать, но не успел – людское недовольство прорвалось выкриком:
– Покажите нам его! Покажите лжепророка!
И хаотичный гвалт упорядочился, разрозненные голоса слились, оформившись в единое требование:
– Покаж-ж-и-и!
Лицо блюстителя перекосилось, но ничего поделать он не мог. Он не в состоянии был успокоить толпу, он не мог перекричать разволновавшееся людское море, чтобы приказать стражам отпустить наглого выскочку, посмевшего сорвать проповедь. Он даже уйти не мог, оказавшись на своём помосте, как на плоту посреди набирающего силу шторма, и шторм этот, кстати сказать, вполне способен был разбить простой деревянный настил в щепки.
Здоровяки-стражи, несмотря на отсутствие в их лицах признаков сообразительности, скоро, правда, и сами всё поняли. Они ослабили хватку и не упорствовали, когда Пришедший-с-небес освободился из их рук, поправил одежду и, не спеша взойдя по ступеням, встал рядом с блюстителем. Толпа удовлетворённо загудела.
Дадаши, сопроводив Фаниса, остались внизу, у подножия помоста («Пилигримы! Пилигримы!» – слышал Максуд преследовавший их пятёрку шепоток). Появились, наконец, и запоздавшие «серые рубахи». Потрёпанные и злые, они выстроились напротив, ничего, однако, не предпринимая: то ли не получили иной команды, то ли опасались гнева толпы, то ли уверены были, что «лжепророку» всё равно некуда деться.
Пришедший-с-небес и блюститель стояли лицом друг к другу на расстоянии всего пары шагов, и тем явственнее проявлялся контраст между высокой худощавой фигурой «лжепророка» в рубахе из грубой мешковины и упитанными телесами пастыря, обтянутыми балахоном хотя и довольно-таки скромным, однако оставляющим впечатление весьма богатого одеяния в сравнении с пропылёнными обносками пришлого возмутителя умов. Осознал ли блюститель этот играющий против него нюанс, нет ли, но, бледно-серый, как стена собственного храма, он нервно поправил шнур под свисающим брюхом и поспешил взять инициативу на себя.
– Что ты имеешь против Того, кто создал тебя, несчастный?! – встал он в позу грозного обвинителя.
– Что может иметь сын против отца? – развёл руками Пришедший-с-Небес. – Благодарность, восхищение, уважение – вот то, что я, как сын, испытываю к Создателю. Прав ли Он был, когда создавал Мироздание и всех тварей живых – не нам судить. Но верно ли поступает один из Его сыновей, что занял Трон небесный и правит от лица Его?
– Что ты…
– Кому поклоняешься и кого восхваляешь ты: Создателя или Господина? Ответь, проповедник!
– Что ты несёшь?! – брызгая слюной зашипел блюститель. – Не существует иного Создателя, кроме Господина! И я – один из слуг Его и проводников воли Его! Внемли пастырю, убогий рассудком! Пади на колени и…
– Ты мне не пастырь, а Господин не хозяин! – резким тоном оборвал тираду блюстителя Пришедший-с-небес. – Лишь Создатель надо мною! Его я сын, а не твоя овца и Господина раб!
– Да как ты!..
– Все люди подчинены воле Создателя, ибо воля Его в каждом из нас! – громко отчеканил Пришедший-с-небес, не позволив блюстителю вставить слово. – Но воля Господина – это только воля Господина!
– Сам-то разумеешь, о чём толкуешь, безумный! Господин – наш единственный повелитель, а мы, блюстители, пастыри человеков, храним Заповеди Его и проповедуем Слово Его! – и блюститель взмахнул книгой, которая при этом едва не выскользнула из толстых пальцев. – Мы – пастыри по воле Господина, а люди – наша паства! Да, мы из того же стада и того же теста, и потому тоже должны есть и пить – чтобы всегда быть наготове! К чему? Наша миссия велика в крайней важйности своей и ответственности: следуя Заповедям, вести, заботиться и уберегать! Заботиться о чистоте каждой души в стаде, дабы в итоге привести оное в целости к Господину нашему! А на пути – уберегать от волков агнцев сих! Хранить от врага и прислужников его! Только мы, пастыри, бля… блю… блюдящие… блюдущие…
– Заботиться, уберегать, вести в хлев и ставить в стойло… – воспользовался заминкой блюстителя Пришедший-с-Небес. – Но для чего пасут скот? Чтобы стричь шерсть и резать на мясо! Лишь для этого овцы и нужны пастухам и их хозяину! Так слушайте же, овцы, и услышьте! – воззвал он к народу. – Блюстители пугают вас врагом Господина вашего?! Однако нет иного врага для человека, кроме собственного невежества и лени! Даже блюстители и Господин их – не враги, а всего лишь паразиты! Хитрые, жестокие, трусливые нахлебники! И власть их не от Создателя, а от вас самих – невежественных, попустительствующих мошенникам! Но ваша ли вина в том, что некому учить вас, некому открыть вам глаза? Легко понять, что самозваным пастырям не нужны просвещённые и деятельные овцы, умеющие самостоятельно и со всей ответственностью за последствия, принимать решения, и если подобная овца появляется в стаде – она первой идёт под нож! Сохранить власть одного над всеми – вот главный закон отношений пастуха и стада! Такой вот менетекел!