енялось от презрения к жалости.
– Да разве это чудо? – тихо произнёс он. – Бедняги… Не зная в своей жизни иного выбора, кроме как сменить одно ярмо на другое, вы, должно быть, решили, что свобода, о которой говорю я, – это абсолютная бесконтрольность и безграничная вседозволенность? О-о-о! Стоит лишь поддаться, отпустить желания и страсти, как единое смирное стадо рабов Господина превратится в стаи диких, необузданных зверей – рабов своей животной составляющей! И вот, вседозволенность достигнута, но – никакой свободы!
Народ, кажется, успокоился немного, но всё равно глядел с опасением на человека, обладавшего силой, перед которой спасовал сам служитель Господина со своими подручными. Смотрел, побаивался… и внимательно слушал.
– Истинная же свобода берёт начало прежде всего в обуздании себя – самодисциплине! И здесь нет противоречия! Поскольку никто не властен помыкать свободным человеком, то и блюсти устремлённость его духа тоже не доступно никому извне! Никому не удержать ваши низшие страсти в узде, кроме вас самих! И лишь только владея собой, возможно обрести независимость от источников давления внутренних и внешних – вот тогда дух станет свободен, и принятие решений будет определяться исключительно выбором собственного духа!
Глаза Пришедшего-с-небес снова горели, но уже не гневом – убеждённостью, и эта его пылающая, неудержимо рвущаяся вовне внутренняя сила явно находила отклик, отражаясь на обращённых к нему лицах сполохами чувств – чувств непростых, даже противоречивых, разгонявших привычные маски, как брошенный камень меняет рисунок ряби на воде.
– Вас приучили верить – в мудрость, справедливость, человеколюбие и благие намерения Господина. И вас обязывают любить и уважать вашего небесного повелителя и судью в ответ. А ведь истинные любовь и уважение – это чувства равного к равному, и только свободная личность способна на них! Однако не существует такого пастуха, который, контролируя все устремления стада, тем самым научит его свободе! Не потому ли ваша «любовь» – это всего лишь покорность и подобострастие, а ваше «уважение» – страх! И стоит ли удивляться, что, лишившись внешнего контроля и не имея внутреннего, стадо так легко становится зверьём! Так скажите мне честно, неужели никогда, хотя бы в самой глубине тех потёмок, которые вы именуете душой…
Пришедший-с-небес запнулся, нахмурился. Желваки на скулах дёрнулись.
– Я вижу, вам страшно? Так может, ну её тогда, эту свободу? Пусть пастух решает, куда, когда и как двигаться стаду, пусть единолично определяет цель вашего существования. Он укроет от непогоды, защитит от хищника снаружи и подавит зверя внутри. Просто отдайтесь на волю ведущего вас – и никаких проблем с честью, достоинством и совестью, никаких сомнений и терзаний при выборе очередного шага. А также – ни самоуважения, ни уважения, ни любви. Продолжайте существовать в тесном и уютном загоне для спящих духом! И в страхе гоните мысль о свободе, потому что, отринув пастыря, не на кого будет свалить ответственность за свои ошибки, за лень, малодушие, слабость, за действие и бездействие! За каждый поступок! За всю свою жизнь!
Пришедший-с-небес сделал паузу, всматриваясь в толпу. На лице промелькнуло разочарование, и губы сжались было в тонкую линию – но вновь раскрылись:
– Что ж, спите, овцы, спите. Отворачивайтесь, закрывайте глаза… Но те из вас, кто всё же решится покинуть благодатную неволю, пусть запомнят накрепко: идущий к свободе может рассчитывать только на собственную активность в воспитании духа, даже если идёт не один! А это требует осмысленной убеждённости, решимости и чётко поставленной, целиком осознанной и предельно ясной цели! И вас ждёт такое же чёткое и ясное понимание того, что вы несёте личную ответственность за каждый свой шаг и его последствия! И пусть кто-то будет первым, а кто-то присоединится позже – но каждый взрастит искру свободы в свой собственный светоч именно в этой чаше – чаше личной ответственности! Взрастит и сохранит, чтобы открыть и передать часть этого светоча – новую искру – другим! А значит, свобода – это ответственность не только перед самим собой – перед всеми, безо всяких посредников и компромиссов! С этим же светочем в той же чаше пришёл к вам я, а потому не ждите, что потащу вас к свободе, как ишак телегу с заклинившими колёсами – даже не надейтесь! Но предлагаю идти вместе, готовый поделиться искрой и подать руку помощи каждому, кто встанет на путь истины!
Пришедший-с-небес протянул к людям раскрытые ладони – и снова вскинул руки, подобно взмахнувшей крыльями птице.
– Теперь же слушайте все! Запомните и передайте другим! Осознанная ответственность – вот что отличает человека от скота и зверья! А вы не скот, не звери – вы люди, поймите это! Ведь люди же, верно?!
Толпа безмолствовала – пристыжённая? смущённая? А может, оглушённая на время услышанным – но готовая взорваться и разорвать посмевшего тыкать её носом в собственные грехи чужака? А заодно и тех, кто пришёл вместе с ним… Вон и пастырь уже очухался, буркалы заблестели ненавистью – почуял, что весы людского доверия вот-вот качнутся не в его пользу. Прихвостни его серые тоже зашевелились… Ну что он, Лётчик, так его перетак, Пришедший, чёрт его дери, не мог подыграть немного этой мутной, поклоняющейся Господину, но по сути – лишь собственной утробе, бездушной массе? Пообещал бы эту свою свободу всем огульно – потом, – да и унёс побыстрее ноги, радуясь, что остался цел! Трудно что ли?! Для чего Максуд, бросив всё, пёр его на себе через джангала практически мёртвого, выхаживал?! Чтобы теперь – прям вот сейчас – всё закончилось?!. Ну пусть хотя бы не нагнетал! Но зачем же он… Эх-х!.. Нет, всё готов был принять Максуд – побои, мученическую смерть (так и так она пришла бы – рано или поздно)… но никак не готов он был увидеть смерть Фаниса! Не мог допустить! Однако и поделать ничего не мог…
Пришедший-с-небес устало выдохнул.
– Рабы, вы узнали, что в действительности – созданные быть свободными дети Творца. Этого слишком мало? Неужели этот подарок не более чем какой-то незначительный пустяк, безделица – для вас, проживших жизнь во лжи и неволе?! Да, это не кусок хлеба, который насытит – ненадолго, правда, – но это оружие, способное разбить оковы! А дальнейшее – всё, чего сможете достичь, вооружённые этим знанием, – дальнейшее зависит исключительно от вас самих! Так какого чуда хотите вы?!
Максуду показалось, что в глазах Фаниса блеснули слёзы – и отвернулся, сам пряча отнюдь не ко времени защипавшие веки. И заметил шевеление у края толпы: кто-то настойчиво пробирался к лестнице.
Отодвинув в сторону блюстителя, словно тот действительно был всего лишь недостойным внимания боровом, на помост шагнул здоровенный мужичище в облачении стража. Что-то знакомое уловил Максуд в повадках и фигуре…
– Эй! – запоздало окликнул стража Рост.
Но тот и ухом не повёл – подошёл и опустился перед Фанисом на колени.
– Я с тобой, Сошедший-с-Небес! – решительно заявил страж.
И Максуд наконец узнал его: Сосоний, главарь разбойников!
– Поднимись! – сказал Пришедший-с-небес. – Свободные не преклоняют колен, ибо знают, что все создания равны друг перед другом! Лишь Создатель – над всеми нами!
И – вздох освежающим бризом прошёл по толпе, изгоняя удушливую немоту:
– Чудо!
Людская масса пришла в движение, забурлила, перемешиваясь. Один за другим сквозь давку стали пробираться к амвону мужчины и женщины, нищие в грязных лохмотьях и в добротной одежде зажиточные горожане – все как один с горящими взорами.
– И я с тобой, Сошедший-с-Небес!
– И я с тобой, Сын Неба!
– И я!..
Глава 6
Вера их – нищая, такая же, как все их мысли и чувства, из которых питается призрачный пламень сей. Порождение тени, неспособная разогнать мрак обманка, ему не источить света даже на малый вдох нуждающемуся в нём, не возродить потускневшее сияние Истинного. И вот – страсти неутолимые, воспряв, заполняют тёмную пустоту и кошмарами наяву терзают несчастных: вместилище морокам – бездна, имя им – легион! Достанет ли сил у кого-то изгнать их всех хотя бы из одного?
Но даже если достанет – будет ли толк? Способны ли забывшие истинное своё назначение сосуды снова вобрать в себя и хранить – не веру, суть далёкий отблеск, а непосредственно само дыхание Творца? Или же свет Его рассеет их, как восходящее солнце рассеивает тени ночные, не отличив истончившиеся бессветные души от их мороков-мучителей? Потерянные, потерявшие свет и забывшие его – что станется с вами?.. Однако, какими бы ни были и что бы ни ожидало их, люди не заслуживают удела рабов! Рабов без воли и памяти!
Память… Тот, чья память мертва – есть мертвец, и пуста душа его – треснувший сосуд, бессмысленный в своей непригодности, ибо ничто не способно наполнить суть нагромождение обломков… Возможно ли восстановить разбитое, чтобы вновь преисполнить пустое? Возможно ли пробудить мертвеца от вечного сна его?..
***
Волны вспухают, перекатываются тяжело, морщат океанскую гладь, будто невероятных размеров существо ворочается под ней. Существо сопит и вздыхает: тёмный муторный сон не даёт покоя, не позволяет полностью погрузиться в забытьё и в то же время не отпускает, чтобы, наконец, проснуться и подняться к свету…
И небо – серое, глухое – не способно рассеять навязчивый кошмар спящего гиганта: неяркий свет, что нисходит скупым одолжением сквозь накинутую на мир пелену, не в силах проникнуть в тёмную воду глубже, чем на ладонь. Небо отражается в волнах, окрашивая серыми бликами их скользкие змеиные спины…
И парус – между волнами и небом – такой же серый, но, вопреки давящей тоске этого бесцветного мира, устремлённый куда-то, наполненный ветром до треска! Максуд обернулся: ещё два таких же паруса раздуваются за первым: мчатся, несомые ветром, не отстают…
***
Стражи, оттеснённые бывшей безропотной паствой, возжелавшей теперь следовать за Сыном Неба, будто растворились. Однако вскоре появились вновь: вооружённые длинными и широкими то ли ножами, то ли кинжалами, они, не скупясь на зуботычины и удары клинками плашмя, быстро пробили себе дорогу к помосту, на котором замер, раскинув руки, Сошедший-с-Небес. Дадаши встали плечом к плечу, перекрыв им путь, но даже Сосоний, самый крепкий из защитников, что мог поделать против остро заточенных лезвий?