Пастух оглядел внимательно всех собравшихся и кивнул, будто подведя итог. Затем пригласил подойти к нему Первогосоветника. Тот встал, торжественный и величественный, возле пастуха: ни дать ни взять – Величайший владыка! Кто мог выглядеть достойнее! Пастух же, не произнеся ни единого слова, вынул саблю и отрубил Первому советнику голову. И тут же дворцовая стража бросилась и схватила указанных пастухом придворных. Кто-то поотчаяннее взялся было за оружие, решив пробиться к воротам, но все входы и выходы были перекрыты преданными пастуху гвардейцами.
И вот, когда улеглась суматоха, пастух в облике Величайшего из владык заговорил: «Вы видели сейчас, как хороший пастух поступает с грабителями и волками, покушающимися на его стадо! Вы видели, как хороший пастух отделяет зловредных козлищ от благонамеренных агнцев. Все ли из присутствующих уяснили урок? Ибо так я поступлю с каждым, кто посмеет иметь тайные злоумышления, плести интриги и заговоры! Так же я поступлю и с предателями, и с завоевателями – явными и всего только лелеющими мысли предать или напасть! Я затравлю их волкодавами и срублю им головы, а менее виноватых – лишу рогов и отправлю возить камни в каменоломнях! Тех же, кто сочувствовал заговорщикам, я наделю клеймом, как пастух клеймит самых шкодливых и своевольных козлов, чтобы каждый, кто будет пасти их, знал, от кого следует ожидать пакостей, и сёк их нещадно – и за дело, и впрок!» Так сказал пастух, и никто не посмел возразить или проявить недовольство.
И в тот миг, как пастух закончил речь, три дня, отмеренные магом, истекли, и души Величайшего из владык и нищего пастуха вернулись в свои тела. Пастух вдруг обнаружил себя посреди растерзанного стада, где вперемешку с животными валялись мёртвые и умирающие люди, и пёс его с окровавленной пастью ластился к хозяину и вилял хвостом. Руки и губы пастуха тоже были в крови – не зная пути домой и не помня себя от голода, царь в облике козопаса сутки питался сырым мясом, однако в помутнении своём не мог разобрать – козья это плоть или человечья… Величайший же из владык, веря и не веря своим глазам и чувствам, в тот же самый момент вдруг понял, что стоит в тронном зале с саблей в руке, а подле ног его лежит обезглавленное тело Первого советника, и кровь, стекая с лезвия, капает на парчовую туфлю Величайшего…
Придя в себя и разобравшись в том, что случилось, Величайший из владык задумался, как поступить ему с пастухом: наказать за убийство Первого советника было бы чёрной неблагодарностью, однако и наградить за подобное самоуправство – тоже виделось ему неправильным. Долго и тяжело размышлял Величайший, и вот что в конце концов сказал он пастуху: «Кто осудит тебя? Ты действовал как умел. Я на собственной шкуре познал, что жизнь твоя отнюдь не беззаботна и легка, как может показаться, и смерть всегда ходит рядом – шорох её незримых шагов и леденящее дыхание заставляет всегда быть начеку, действовать быстро и жёстко. Твой поступок был весьма груб, жесток и недальновиден, однако ты проявил незаурядное мужество, решительность и самообладание, сумев сохранить для меня трон. К тому же, говоря по чести, в произошедшем есть немалая доля моей вины. И вот что я решил. В моей власти воздать тебе великие почести, наделить богатством, одарить рабами и слугами… и всё же ты уйдёшь,каким пришёл: безвестным, нищим и одиноким – ибо неспроста каждый из нас тот, кто он есть, и у каждого своя судьба, и, как можно убедиться, не к добру брать себе чужую. Но отныне – ни гордыня, ни алчность, ни похоть никогда не овладеют тобой. Я освобождаю тебя от рабства у твоего господина, но не дарую тебе полной свободы, и, будучи Величайшим из владык, навеки останусь единственным повелителем твоим и потомков твоих. Ты невежествен, однако не глуп, у тебя имеются выдержка и здравомыслие. Теперь, в дополнение к врождённым своим качествам, ты получил волю – распорядись же этим имуществом правильно. С сегомомента твоя судьба – в твоих руках». Так сказал Величайший из владык пастуху и отпустил его восвояси…
Сошедший-с-Небес посмотрел на дадашей, бросил короткий взгляд на Гуляма.
– На том и заканчивается сказка о царе-пастухе и нищем козопасе, волею случая занявшем место Величайшего из владык.
И, ставя точку, прихлопнул ладонью по коленке.
– Фанис, ты ведь не случайно рассказал эту притчу? – спросил после наполненной шумом волн паузы Бинеш.
– Если ты усмотрел в сказке притчу, значит, верно, обнаружил заложенный в неё смысл? – вопросом на вопрос ответил Сошедший-с-Небес.
Бинеш призадумался.
– Хм-м… Смысл притчи… М-м-м… По моему мнению, он таков. Величайший из владык привык быть сильнейшим и авторитетнейшим среди людей – он даже не представлял, что может быть иначе, – однако не смог использовать свой авторитет вне привычной среды, там, где никто не знал его. Стадо, нуждавшееся в чётком и временами жёстком управлении, не признало в Величайшем своего пастуха, несмотря на внешнее сходство, и не стало подчиняться. Ко всему прочему, Величайший едва не пал жертвой заговора и мог потерять свою власть только оттого, что был безусловно уверен в ней. Конечно, пасти стадо коз значительно проще, нежели управлять махиной государства, но даже к столь малому деянию необходим такой же ответственный подход, как и к значительным свершениям. Иллюзии же, питаемые Величайшим, в итоге едва не стоили ему всего: и царства, и жизни.
– Интересные выводы…
– Это не всё, – остановил Бинеш Сошедшего-с-Небес, облизнул губы и продолжил: – Первый советник, ослеплённый жаждой власти и верой в собственное хитроумие, тоже питал иллюзию – что скромный, невежественный пастух оробеет, легко поддастся манипуляциям и уступит власть. И тоже пал жертвой собственных иллюзий. Непомерные же алчность и гордыня лишь определили масштаб его краха – смерть. Пастух же знал, что ему не на кого надеяться, кроме как на самого себя. Он действовал решительно, не полагаясь на то, что всё образуется само собой. Он был практичным человеком, и на собственном опыте знал, что неуверенность в своих силах, нерешительность, излишняя мягкотелость, а также потакание лени, эмоциям и самообману способны привести не только к утрате стада, но даже и жизни. Навыки его, неискушённого в государственных делах невежды, были невелики, но он смог распорядиться ими с максимальной эффективностью. Таковы мои мысли, Фанис. Есть, правда, в твоей истории некоторые моменты, суть которыхмне пока трудно сформулировать и объяснить…
Сошедший-с-Небес похлопал Бинеша по плечу.
– У тебя просто талант складывать один к одному! Из тебя выйдет прекрасный учитель арифметики, дадаш! А по поводу «некоторых моментов»… Хорошая притча хороша именно тем, что в ней заложено сразу несколько смысловых слоёв, и каждый слой открывается по мере овладения знанием и мудростью.
– Да… Да, Фанис, – Бинеш нахмурился, – там, видно, совсем другая математика… Но я освою и её, обещаю! Ведь ты научишь?
– Конечно, дадаш, конечно… – Сошедший-с-Небес со вздохом ещё раз хлопнул Бинеша по плечу. – А что скажешь ты, Максуд? Какие у тебя мысли на этот счёт?
– Я? – Максуд встрепенулся. – А что тут ещё можно сказать, после Бинеша-то?
Бинеш искоса поразглядывал Максуда.
– Ты выглядишь так, будто обнаружил в притче что-то ещё, но не хочешь говорить, – подвёл он итог своим наблюдениям.
Максуд пожал плечами. Он чувствовал беспокойство от рассказа Сошедшего-с-Небес, но чем конкретно оно было вызвано, никак не мог уяснить. Ощущение было такое, словно в глубине сказки таился незаметный глазу заусенец, который царапнул исподтишка сердце Максуда – невзначай, походя, – и теперь образовавшаяся ранка начинала зудеть, постепенно воспаляясь.
– Оставь его, Бинеш, – махнул рукой Сошедший-с-Небес. – Бывает, что какая-нибудь незначительная мелочь способна вдруг затронуть глубоко личную струну – такую, чей тихий звук не хочется открывать никому.
И Максуд не стал ничего объяснять. Ведь даже себе он толком ничего не мог объяснить.
– Странный какой-то тип, этот владыка, неправильный… – Гулям меж тем сосредоточенно чесал макушку. – Гордыня, похоть… Вот так просто отобрать качества человеческого естества – вряд ли подобное в силах даже самого выдающегося монарха…
– Ну, на то он и Величайший, – усмехнулся Сошедший-с-Небес.
– И я никак не могу взять в толк, что это было: благодарность или… Нет, ну что это за благодарность такая, которая по сути – самое что ни на есть проклятие?! Да будь этот владыка хоть трижды величайшим! Кто он такой, в конце концов, чтобы лишать человека чувства значимости (а вместе с ним – уверенности в себе!), и плотских удовольствий (чем плохи желание плоти и радость её удовлетворения?!), и естественного, вполне похвального стремления жить богаче и сытнее?! Что же тогда останется у нищего пастуха?!Для чего ему дальше-то жить?!
Сошедший-с-Небес посмотрел на Гуляма, чуть сдвинув брови.
– Для чего? Для чего…
Так и не ответив, он хмыкнул и отвёл глаза. Видно, океан интересовал его больше… или, может, ответ и на этот вопрос тоже скрывался где-то там, в серойклочковатой дали?
Бинеш, с тревогой поглядывая на Фаниса и не понимая заминки, решился ответить за него.
– Величайший из владык сделал пастуху поистине царский подарок, – уверенно произнёс он. – Воля – что может быть дороже? Свобода стремлений и возможность принимать решения независимо от низших потребностей, равняющих человека со скотом!
– Со скотом… – обиделся Гулям. – Я, между прочим, тоже начинал козопасом, а теперь вот – в люди выбился! – и он повёл руками, указывая ладонями в грязных тряпичных обмотках на плот и закреплённые на нём мешки концентрата. – Ну?! Чего меня со скотом-то ровнять?!
– Возможно, я выразился слишком резко, однако…
Но парень не пожелал слушать оправдания Бинеша: ворча себе под нос что-то о скоте и воле, стал перебираться на другой край плота.
Бинеш пожал плечами.
– Это всё от общения с Ростом, – фыркнул Максуд. – Я и сам иногда замечаю, что перенял его прямоту и безапелляционность. Хотя то, что пацан принял сравнение со скотом на свой счёт – это его личные трудности, и нечего винить себя в его проблемах, дадаш.