ых смыслов (которым нет «однознакового» соответствия в коде), ведет к увеличению текста.
Антиномия регулярности и экспрессивности питается соответственно информационной и эмотивной функциями языка. Информационная функция наиболее последовательно выражается с помощью однотипных, стандартных, регулярно образуемых языковых средств (передача информации эффективна без наличия «шума», а в качестве такового может выступать неоднозначность или метафоричность языковой единицы, нестандартность ее структуры и т. п.). Эмотивная функция, напротив, в своем выражении опирается на экспрессивную окрашенность языковых единиц, их идиоматичность, т. е. на такие свойства, которые «противопоказаны» стандарту.
Пример противоборствующих тенденций к регулярности и к экспрессивности — создание, с одной стороны, упорядоченных систем специальных терминологий в соответствующих подъязыках, со строго стандартными дефинициями и «прозрачными» отношениями между терминами внутри тематических групп, и, с другой, метафорирация общеупотребительных слов с целью создания экспрессивных профессионально-жаргонных аналогов к официальным терминам.
И эта антиномия, как легко видеть, не асоциальна: при одних условиях развития и функционирования языка, в одних коллективах говорящих легче побеждает тенденция к регулярности, при иных социальных условиях и в иных социальных группах — тенденция к экспрессивности. Так, в развитых литературных языках, особенно в книжной разновидности каждого из них, рельефно проявляется тенденция к регулярности: это способствует стабильности литературной нормы, а в групповых (профессиональных и социальных) жаргонах сильна тенденция к экспрессивности.
Как видно на примере рассмотренных антиномий, разрешение каждой из них в пользу то одного, то другого из противоборствующих начал зависит от конкретных условий функционирования языка в данном обществе; иными словами, хотя сами антиномии внутренне присущи языку и характеризуют собственное его развитие, их действие социально обусловлено.
В качестве такого обусловливающего начала выступают социальные факторы. Социальные факторы неодинаковы по своему влиянию на язык, имеют разную лингвистическую значимость. Одни из них, глобальные, действуют на все уровни языковой структуры, другие, частные, в той или иной мере обусловливают развитие лишь некоторых уровней.
«Что же надо считать внешними, собственно социальными факторами развития языка? Изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, по-новому влияющей на некоторые сферы языка, развитие науки и т. д. и т. п. — все это прямо или косвенно меняет условия бытования языка. Число этих факторов, влияющее на язык, огромно» [Русский язык… 1968, I, 34—35].
Примером глобального социального фактора является изменение состава носителей языка. Оно ведет к изменениям в фонетике, в лексико-семантической системе, в синтаксисе и, в меньшей степени, в морфологии языка. Так, изменение состава носителей русского литературного языка после революции повлияло на произношение (в сторону его буквализации), на словарь (заимствование слов из диалектов и просторечия повлекли за собой перестройку парадигматических отношений между элементами словаря), на синтаксис (в литературный оборот были вовлечены конструкции, до тех пор распространенные лишь в просторечии и диалектах), на морфологию (например, увеличилась частотность форм на -а́ (-я́) в им. падеже множ. числа существительных мужского рода, особенно характерных для профессиональной речи и просторечия).
Пример частного социального фактора — изменение традиций усвоения литературного языка. Раньше преобладала устная традиция — в семейном общении. В новых социальных условиях (после революции) стала распространяться и даже преобладать форма приобщения к литературному языку через книгу. Этот фактор повлиял главным образом на нормы произношения: наряду с традиционными произносительными образцами стали распространяться новые, более близкие к орфографическому облику слова: например, произношение [шн] в словах типа коричневый, сливочное (масло), гречневая (каша) и подобных было вытеснено произношением сочетания [чн]; в словах скучный, скучно, прачечная, булочная и нек. др. процесс такого вытеснения наблюдается в наши дни.
Каков механизм воздействия социальных факторов на развитие языка? Этот вопрос интересует Панова-диахрониста в связи с эволюцией русского языка в XX веке, в частности — в связи с изменениями его фонетической системы.
Идущая от Е. Д. Поливанова идея не о непосредственном, а лишь об ускоряющем или замедляющем влиянии социальных факторов на языковые процессы нуждается в конкретизации. Первый шаг на пути конкретизации — мысль о том, что влияние социального на язык не может быть деструктивным, разрушающим [Панов 1962, Русский язык… 1968, I, 35][2]. А каков «созидающий» эффект социального воздействия на язык? В работе [Панов 1988] дан глубокий и в то же время наглядный анализ влияния различных факторов на изменения в фонетике. Не все из этих факторов кажутся социальными, но это лишь на первый взгляд: как было убедительно показано в [Русский язык… 1968], даже внутренние стимулы развития языка не асоциальны — они в той или иной степени подвержены влиянию социальной действительности.
Теория языковых антиномий и связанные с нею размышления о характере социальных воздействий на язык получили отражение как в только что упомянутой монографии 1968 года (и связанных с нею публикациях: см., например, [Русский язык… 1962, Панов 1962, 1963, 1966]), так и в более поздних по времени работах Михаила Викторовича (см., в частности, [Панов 1988, 1990]).
Не будет, однако, неправды в утверждении, что по основным своим лингвистическим склонностям и интересам М. В. Панов-синхронист: он любит рассматривать факты языка не в их эволюции, а в их отношениях друг с другом. И даже в работе [Русский язык… 1968], посвященной развитию языка, сказалась его «синхроническая» натура: он предложил эволюцию русского языка анализировать по определенным синхронным срезам, что дает возможность сравнивать разные этапы развития языка.
Основные же идеи Панова-синхрониста, касающиеся социальной обусловленности языка, нашли выражение в его концепции массового обследования русской речи.
II
Одни из идей, образующих эту концепцию, касаются социально обусловленных подсистем современного русского языка, другие воплотились в предложенных и разработанных М. В. Пановым приемах обследования говорящих и их речевой практики.
Так, М. В. Панов первым высказал мысль о существовании особого разговорного языка (РЯ) — первоначально на материале наблюдений над разговорным синтаксисом [см. Русский язык… 1962, 77, 97] — как коммуникативной системы, которой пользуются в условиях непринужденного общения носители литературного языка. Представление о РЯ как об особой и при этом самодостаточной подсистеме, имеющей определенные условия своей реализации[3], опровергала распространенный взгляд на разговорную речь как на стилистическую разновидность («обиходно-разговорный стиль»[4]) литературного языка. Выраженная в заостренной и даже категорической форме, мысль о самодостаточности РЯ казалась многим русистам маловероятной. Однако по мере конкретизации этой мысли в инициированной М. В. Пановым серии работ по русской разговорной речи [см.: РРР-1973, РРР-Тексты-1978, Земская и др. 1981, РРР-1983, Разновидности 1989] она утратила свою первоначальную декларативность, превратилась в обоснованную языковыми фактами теорию.
Убедительность этой теории не в последнюю очередь определяется тем обстоятельством, что исследователи русской разговорной речи ведут массовые записи, анализируют речь многих десятков информантов. Делается это для того, во-первых, чтобы получить надежные, объективные данные, избежать случайных и односторонних выводов, и, во-вторых, чтобы выявить социально обусловленные различия в реализации разговорного языка[5]. Такие различия особенно заметны в произношении. При этом они «многоплановы», т. е. зависят от разных характеристик носителей литературного языка, разных социальных условий его существования. Вот как пишет об этом М. В. Панов:
«Нормы литературного произношения в современном русском языке в значительной степени вариативны. Желательны эти варианты или нет, они должны быть изучены.
Существуют территориальные разновидности литературного произношения: московская, ленинградская, южнорусская, средневолжская и т. д. Особо надо отметить разновидности литературного русского произношения, возникающие в условиях двуязычия: на Украине, в Грузии, Литве, Татарии и т. д., а также в некоторых странах за пределами Советского Союза.
В каждой такой локальной разновидности литературного языка существуют различия в произношении между поколениями и между социальными группами.
Существуют вместе с тем и внетерриториальные разновидности литературной речи: это сценическая и радиоречь. В действительности они внетерриториальны только в идеале; реально различаются нормы в разных театрах и внутри театров — у разных поколений.
Наконец, каждая из этих разновидностей должна быть изучена в ее стилистических вариантах.
Существенны лишь типические черты каждой из этих разновидностей произношения; следовательно, необходимо массовое фонетическое обследование» [Панов 1966, 173][6].
Необходимость массового обследования говорящих первоначально и была обоснована применительно к изучению литературного произношения[7]