довольна, даже счастлива.
Мне очень было досадно на него, что он выслушал
меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспра
шивать; я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал:
— Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!
— А ты хоть и много понимаешь, да не ст оишь ее
мизинца! — возразил я, рассердившись не на шутку.
Это была первая и единственная наша ссора; но мы
скоро помирились.
Школа была тогда на том месте у Синего моста, где
теперь дворец ее высочества Марии Николаевны 29. Ба
бушка наняла квартиру в нескольких шагах от школы,
на Мойке же, в доме Ланскова 30, и я почти каждый день
ходил к Мишелю с контрабандой, то есть с разными
pâtés froids, pâtés de Strasbourg *, конфетами и прочим,
и таким образом имел случай видеть и знать многих из
* холодными паштетами, страсбургскими паштетами ( фр.) .
40
его товарищей, между которыми был приятель его Вон-
ляр-Лярский, впоследствии известный беллетрист, и два
брата Мартыновы, из коих меньшой, красивый и стат
ный молодой человек, получил такую печальную (по
крайней мере, для нас) известность. <...>
Нравственно Мишель в школе переменился не менее
как и физически, следы домашнего воспитания и жен
ского общества исчезли; в то время в школе царствовал
дух какого-то разгула, кутежа, бамбошерства; по сча
стию, Мишель поступил туда не ранее девятнадцати лет
и пробыл там не более двух; по выпуске в офицеры все
это пропало, как с гуся вода. Faut que jeunesse jette sa
gourme *, говорят французы.
Способности свои к рисованию и поэтический талант
он обратил на карикатуры, эпиграммы и другие не
удобные к печати произведения, помещавшиеся в изда
ваемом в школе рукописном иллюстрированном жур
нале, некоторые из них ходили по рукам отдельными
выпусками. Для образчика могу привести несколько
стихов из знаменитой в свое время и в своем месте
поэмы «Уланша»: 31
Идет наш шумный эскадрон
Гремящей пестрою толпою,
Повес усталых клонит сон,
Уж поздно, темной синевою
Покрылось небо, день угас,
Повесы ропщут...
Но вот Ижорка, слава богу!
Пора раскланяться с конем.
Как должно вышел на дорогу
Улан с завернутым значком;
Он по квартирам важно, чинно
Повел начальников с собой,
Хотя, признаться, запах винный
Изобличал его порой.
Но без вина что жизнь улана?
Его душа на дне стакана,
И кто два раза в день не пьян,
Тот, извините, не улан!
Сказать вам имя квартирьера?
То был Лафа, буян лихой,
С чьей молодецкой головой
Ни доппель-кюмель, ни мадера,
Ни даже шумное аи
Ни разу сладить не могли.
Его коричневая кожа
Сияла в множестве угрях,
* Молодость должна перебеситься ( фр.) .
41
Ну, словом, все, походка, рожа
На сердце наводило страх.
Задвинув кивер на затылок,
Идет он, все гремит на нем,
Как дюжина пустых бутылок
Толкаясь в ящике большом.
Лафа угрюмо в избу входит,
Шинель, скользя, валится с плеч,
Кругом он дико взоры водит
И мнит, что видит сотни свеч...
Пред ним меж тем одна лучина,
Дымясь, треща, горит она,
Но что за дивная картина
Ее лучом озарена!
Сквозь дым волшебный, дым табачный,
Мелькают лица юнкеров.
Их рожи красны, взоры страшны,
Кто в сбруе весь, кто без ш<танов>
Пируют! — В их кругу туманном
Дубовый стол и ковш на нем,
И пунш в ушате деревянном
Пылает синим огоньком... и т. д.
Домой он приходил только по праздникам и воскре
сеньям и ровно ничего не писал. В школе он носил про
званье Маёшки, от M-r Mayeux, горбатого и остроум
ного героя давно забытого шутовского французского
романа 32.
Два злополучные года пребывания в школе прошли
скоро, и в начале 1835 его произвели в офицеры 33,
в лейб-гусарский полк, я же поступил в Артиллерийское
училище и, в свою очередь, стал ходить домой только
по воскресеньям и праздникам.
С нами жил в то время дальний родственник и то
варищ Мишеля по школе, Николай Дмитриевич Юрьев,
который после тщетных стараний уговорить Мишеля
печатать свои стихи передал, тихонько от него, поэму
«Хаджи Абрек» Сенковскому, и она, к нашему нема
лому удивлению, в одно прекрасное утро появилась
напечатанною в «Библиотеке для чтения» 34. Лермонтов
был взбешен, по счастью, поэму никто не разбранил,
напротив, она имела некоторый успех, и он стал продол
жать писать, но все еще не печатать.
По производстве его в офицеры бабушка сказала,
что Мише нужны деньги, и поехала в Тарханы (это
была их первая разлука). И действительно, Мише нуж
ны были деньги; я редко встречал человека беспечнее
его относительно материальной жизни, кассиром был
42
его Андрей 35, действовавший совершенно бесконтроль
но. Когда впоследствии он стал печатать свои сочи
нения, то я часто говорил ему: «Зачем не берешь ты
ничего за свои стихи. Пушкин был не беднее тебя, одна
ко платили же ему книгопродавцы по золотому за каж
дый стих», но он, смеясь, отвечал мне словами Гете:
Das Lied, das aus der Kehle dringt
Ist Lohn, der reichlich lohnet *.
Он жил постоянно в Петербурге, а в Царское Село,
где стояли гусары, езжал на ученья и дежурства. В том
же полку служил родственник его Алексей Аркадьевич
Столыпин, известный в школе, а потом и в свете под
именем Мунго. Раз они вместе отправились в сентимен
тальное путешествие из Царского в Петергоф, которое
Лермонтов описал в стихах:
Садится солнце за горой,
Туман дымится над болотом.
И вот, дорогой столбовой,
Летят, склонившись над лукой,
Два всадника, большим налетом... и т. д. 36.
В это время, то есть до 1837 года, Лермонтов напи
сал «Казначейшу», «Песню о царе Иоанне и купце Ка
лашникове», начал роман в прозе без заглавия 37 и дра
му в прозе «Два брата», переделал «Демона», набро
сал несколько сцен драмы «Арбенин» (впоследствии
названной «Маскарад») 38 и несколько мелких стихо
творений, все это читалось дома, между короткими.
В 1836 году бабушка, соскучившись без Миши, верну
лась в Петербург. Тогда же жил с нами сын старинной
приятельницы ее, С. А. Раевский. Он служил в военном
министерстве, учился в университете, получил хорошее
образование и имел знакомство в литературном кругу.
В это же время я имел случай убедиться, что первая
страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы, че
ловек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг
изменился в лице и побледнел; я испугался и хотел
спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал:
«Вот новость — прочти», и вышел из комнаты. Это было
известие о предстоящем замужестве В. А. Лопухиной 39.
* Песня, которая льется из уст, сама по себе есть лучшая
награда ( нем.) .
43
Через Раевского Мишель познакомился с А. А. Кра
евским, которому отдавал впоследствии свои стихи для
помещения в «Отечественных записках». Раевский имел
верный критический взгляд, его замечания и советы бы
ли не без пользы для Мишеля, который, однако же, все
еще не хотел печатать свои произведения, и имя его
оставалось неизвестно большинству публики, когда
в январе 1837 года мы все были внезапно поражены слу
хом о смерти Пушкина. Современники помнят, какое
потрясение известие это произвело в Петербурге. Лер
монтов не был лично знаком с Пушкиным, но мог и умел
ценить его. Под свежим еще влиянием истинного горя
и негодования, возбужденного в нем этим святотат
ственным убийством, он, в один присест, написал не
сколько строф, разнесшихся в два дня по всему городу.
С тех пор всем, кому дорого русское слово, стало из
вестно имя Лермонтова.
Стихи эти были написаны с эпиграфом из неиздан
ной трагедии г. Жандра «Венцеслав»:
Отмщенья, государь! Отмщенья!
Паду к ногам твоим,
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.
Не привожу самих стихов, так как они уже напеча
таны вполне. <...>
Нетрудно представить себе, какое впечатление стро
фы «На смерть Пушкина» произвели в публике, но они
имели и другое действие. Лермонтова посадили под
арест в одну из комнат верхнего этажа здания Главного
штаба, откуда он отправился на Кавказ прапорщиком
в Нижегородский драгунский полк. Раевский попался
тоже под сюркуп, его с гауптвахты, что на Сенной, пере
вели на службу в Петрозаводск; 41 на меня же полков
ник Кривопишин, производивший у нас домашний
обыск, не удостоил обратить, по счастию, никакого вни
мания, и как я, так и тщательно списанный экземпляр
подвергнувшихся гонению стихов остались невредимы.
Под арестом к Мишелю пускали только его камерди
нера, приносившего обед; Мишель велел завертывать
хлеб в серую бумагу и на этих клочках с помощью
вина, печной сажи и спички написал несколько пьес,
а именно: «Когда волнуется желтеющая нива»; «Я, ма
терь божия, ныне с молитвою»; «Кто б ни был ты, пе-
44
чальный мой сосед», и переделал старую пьесу «Отво
рите мне темницу», прибавив к ней последнюю строфу
«Но окно тюрьмы высоко».
Старушка бабушка была чрезвычайно поражена
этим происшествием, но осталась в Петербурге, с на
деждой выхлопотать внуку помилование, в чем через
родных, а в особенности через Л. В. Дубельта и успела;