книгой. После смерти писателя в 1886 г. в ИВпоявился расширенный
вариант воспоминаний, где были добавлены эпизоды на балу у Ворон
цовых-Дашковых и на прощальном вечере у Карамзиных и неко
торые др.
По свидетельству Висковатова, который дважды записывал рас
сказы Соллогуба о Лермонтове, «граф его терпеть не мог и был
склонен умалять его талант. Хваля его, он делал уступку обществен
ному мнению, но тут же всегда прибавлял что-нибудь, ясно сви
детельствовавшее, что он в душе досадовал на славу, которую при
обрел себе поэт... «Он, как и я, были только наездниками на русском
Парнасе. Ему посчастливилось больше меня, может быть, потому,
что он вовремя умер, а я имел глупость остаться жить, что, быть
может, очень приятно для меня, но не выгодно для моей славы»
(цит. по кн.: Висковатов,с. 446).
590
Неприязнь Соллогуба к Лермонтову проявилась и в письме его
к П. В. Шумахеру от 7 марта 1874 г.: «Лермонтов написал прекрасные
стихи в этом смысле <видимо, «Опять народные витии...»> и не посмел
их напечатать. Он был человек бесхарактерный и жертвовал своим
убеждением в угоду нашей грамотной челяди» (Щукинский сб. М.,
1912, с. 199).
В 1840 г. в «Отечественных записках» появилась повесть Сол
логуба «Большой свет», где Лермонтов был выведен под именем
Леонина, в образе армейского офицера, который всеми силами стара
ется втереться в великосветское общество, но играет там самую
незавидную роль.
Сам Лермонтов еще в конце 1838 г. писал в письме М. А. Лопу
хиной о своем положении в свете: «...я каждый день езжу на балы:
я пустился в большойсвет; в течение месяца на меня была мода,
меня буквально разрывали. <...> Весь этот свет, который я оскорблял
в своих стихах, старается осыпать меня лестью; самые хорошенькие
женщины выпрашивают у меня стихи и хвастаются ими, как величай
шей победой. <...> Было время, когда я в качестве новичка искал
доступа в это общество; это мне не удалось: двери аристократических
салонов были для меня закрыты; а теперь в это же самое общество
я вхожу уже не как проситель, а как человек, добившийся своих
прав...»
Может быть, Лермонтов когда-нибудь по-приятельски рассказы
вал Соллогубу о своих неудачных попытках перед первой ссылкой
войти в светское общество, и тот воспользовался этим, сделав вид,
что ничего в этом отношении не изменилось. «...этот новый опыт
принес мне пользу, — пишет поэт в этом же письме, — потому что дал
мне в руки оружие против этого общества, и если оно когда-нибудь
станет преследовать меня клеветой (а это непременно случится),
то у меня по крайней мере найдется средство отомстить...» ( Лермон
тов,т. 4. с. 413—414). Но когда повесть Соллогуба появилась в печати,
Лермонтов счел более разумным не принимать выпад Соллогуба на
свой счет, тем более что общие знакомые или не поняли намеков
Соллогуба, или предпочли держаться той же политики. Краевский
напечатал ее в своем журнале, Белинский отозвался о ней настолько
положительно, что это дало повод многим советским исследователям
утверждать, что в повести Соллогуба и нет ничего обидного для
Лермонтова (см.: З а б о р о в а Р. Б. Материалы о М. Ю. Лермонтове
в фонде В. Ф. Одоевского. — Труды Публичной б-ки им. M. Е. Салты
кова-Щедрина, 1958, т. 5(8), с. 185—199, и в особенности: Р а й ф -
ман П. С. Стихотворение Лермонтова «Как часто пестрою толпою
окружен...» и повесть Соллогуба «Большой с в е т » . — Литература
в школе, 1958, № 3, с. 94—95).
В литературных кругах разговоры об антилермонтовской направ
ленности повести велись сначала как бы шепотом, но в 1862 г.
591
А. А. Григорьев уже писал: «Как гласят никому уже не секретные
литературные преданья, в фигуре Леонина довольно ловко выставлена
комическая сторона великосветских стремлений поэта» (Время,
1862, № 12, с. 34).
После опубликования повести Лермонтов и Соллогуб продолжали
встречаться в обществе. По свидетельству А. Н. Струговщикова,
поэт и сам приезжал к Соллогубу, а тот посетил его на Арсенальной
гауптвахте, когда Лермонтов был арестован за дуэль с Барантом.
Соллогуб собирал списки произведений Лермонтова и некоторые
издал после его смерти в сборнике «Вчера и сегодня» («Штосс»,
«Ашик-Кериб», «Я хочу рассказать вам...», «Волшебные звуки»,
«Слышу ли голос твой...» и др.).
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
(стр. 346)
1 Несколько рисунков, сделанных Г. Г. Гагариным во время
поездки в Казань, послужили толчком к замыслу книги, но в основном
писатель и художник работали одновременно. Об этом подробнее
см. в статье: С а в и н о в А. Н. Лермонтов и художник Г. Г. Гага
р и н . — ЛН,т. 45-46, с. 463. «Аптекарша» впервые появилась в печати
в сб.: Русская беседа. Собр. соч. русских литераторов, издаваемое
в пользу А. Ф. Смирдина, т. 2. СПб., 1841.
2 О журнальных планах Лермонтова см.. также воспоминания
А. А. Краевского в пересказе П. А. Висковатова на с. 313 наст. изд.
3 См. о ней в воспоминаниях И. С. Тургенева на с. 296 наст. изд.
4 Соллогуб женился на Софье Михайловне Виельгорской
13 ноября 1840 г. Исходя из этого разговор Лермонтова с Соллогубом
об издании журнала происходил раньше. Между тем, по утверждению
других мемуаристов, о плане издания журнала Лермонтов рассказы
вал друзьям лишь в 1841 г., во время своего последнего приезда
в Петербург.
5 Висковатову Соллогуб несколько иначе рассказывал об этом
эпизоде в 1877 г.: «Друзья и приятели собрались в квартире
Карамзиных проститься с юным другом своим, и тут,
растроганный вниманием к себе и непритворною
любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя
на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою,
написал стихотворение «Тучки небесные, вечные стран
ники!..». Софья Карамзина и несколько человек гостей
окружили поэта и просили прочесть только что набро
санное стихотворение. Он оглянул всех грустным взгля
дом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он
кончил, глаза были влажные от слез...» К этому
592
месту воспоминаний Соллогуба Висковатов сделал следующее
примечание: «Самый вечер у Карамзиных он описывает
как бы состоявшимся в 1841 г., в последний приезд
Лермонтова, что неверно. Мне он говорил: «Я хорошо
помню Михаила Юрьевича, стоявшего в амбразуре окна
и глядевшего вдаль. Лицо его было бледно и выражало
необычайную грусть — я в первый раз тогда заметил
на нем это выражение и, признаюсь, не верил в его
искренность» ( Висковатов,с. 300—301). «Демона» Лермонтов
читал у Карамзиных еще в 1838 г. В 1840 г., перед отъездом,
он, конечно, читал «Тучи». Возможно, С. Н. Карамзина в одно из
посещений Соллогуба и восхищалась отрывком «На воздушном
океане...», но это было намного раньше.
6 О предчувствиях Лермонтова перед последним отъездом из
Петербурга в 1841 г. известен рассказ А. М. Веневитиновой, дочери
М. Ю. Виельгорского, записанный П. А. Висковатовым: «По свиде
тельству многих очевидцев, Лермонтов во время про
щального ужина был чрезвычайно грустен и говорил
о близкой, ожидавшей его смерти. За несколько дней
перед этим Лермонтов с кем-то из товарищей посетил
известную тогда в Петербурге ворожею, жившую у Пяти
Углов и предсказавшую смерть Пушкина от «белого
человека»; звали ее Александра Филипповна *, почему
она и носила прозвище «Александра Македонского»,
после чьей-то неудачной остроты, сопоставившей ее
с Александром, сыном Филиппа Македонского. Лер
монтов, выслушав, что гадальщица сказала его това
рищу, с своей стороны, спросил: будет ли он выпущен
в отставку и останется ли в Петербурге? В ответ он
услышал, что в Петербурге ему вообще больше не
бывать, не бывать и отставки от службы, а что ожи
дает его другая отставка, «после коей уж ни о чем
просить не станешь». Лермонтов очень этому смеял
ся, тем более что вечером того же дня получил от
срочку отпуска и опять возмечтал о вероятии отстав
ки. «Уж если дают отсрочку за отсрочкой, то и
совсем в ы п у с т я т » , — говорил он. Но когда нежданно
пришел приказ поэту ехать, он был сильно пора
жен. Припомнилось ему «предсказание» ( Висковатов,
с. 332—333).
7 Такого рисунка Лермонтова не сохранилось.
* Имеется в виду немка-гадалка Александра Филипповна
Кирхгоф, которая упоминается в письмах и дневниках современни
ков Пушкина и Лермонтова.
593
8 Французский перевод стихотворения «Е. М. Хитровой» («Вам
холод света незнаком...»), о котором говорит Соллогуб, неизвестен.
Русский текст его за подписью одного Соллогуба был опубликован
в «Отечественных записках» (1841, № 2, отд. 3, с. 251).
К. А. БОРОЗДИН
Корнилий Александрович Бороздин и его старший брат Николай
учились в Петропавловском училище, куда были помещены для
подготовки к поступлению в Училище правоведения. Оба брата были
определены в пансион Адриана Тимофеевича Крылова, учителя рус
ской словесности, о котором Бороздин пишет в своих воспоминаниях.
Позднее Бороздин закончил Московский университет и служил
в Симбирске, Ярославле и Петербурге. С 1854 г. он переезжает на
Кавказ, где знакомится с Николаем Петровичем Колюбакиным.
В своей работе «Упразднение двух автономий» он писал
о Колюбакине как прототипе Грушницкого ( ИВ,1885, № 1, с. 41).
Рукопись воспоминаний Бороздина, сохранившаяся в архиве