ков своих на поле брани, и не было в то время ни одного
москвича, который не указал бы места жительства гене
рала Павла Моисеевича Меликова, не исключая улич
ного мальчика, который, проходя мимо его квартиры,
не снимал бы шапку. В старину учили детей уважать
заслуги отечеству.
Квартира дяди находилась на Мясницкой, в Армян
ском переулке, близ армянской церкви и Лазаревского
института, которого он был попечителем. У Красных
ворот жили друзья его, семейство Мещериновых. Не
в дальнем расстоянии жило семейство Багдадовых,
тоже известное между армянами. По соседству с Меще-
риновыми жила родственница их по женской линии,
Елизавета Алексеевна Арсеньева, урожденная Столы
пина, бабушка знаменитого поэта Лермонтова. Все эти
лица были друзьями дядюшки, часто между собою
виделись, и Павел Моисеевич, занявшись моим воспита
нием и чувствуя недостаток женского материнского
влияния, ввел меня в семейный круг неизменных друзей
своих — Мещериновых. <...>
В доме дяди моего встречал я много знаменитостей
того времени, в числе которых постоянным посетителем
бывал Алексей Петрович Ермолов, который называл
дядю своим другом. <...> 1
72
Петр Афанасьевич Мещеринов был сослуживцем
дяди по л.-гв. Кирасирскому полку. По выходе в отстав
ку в чине подполковника он женился в Симбирске на
помещице Елизавете Петровне, урожденной Собаки-
ной, и для воспитания детей своих переехал на житель
ство в Москву.
Почти одновременно бабушка великого поэта Лер
монтова Е. А. Арсеньева, о которой я уже упоминал,
тоже переселилась в Москву, с целью дать воспитание
знаменитому своему внуку. Мещериновы и Арсеньевы
жили почти одним домом.
Елизавета Петровна Мещеринова, образованнейшая
женщина того времени, имея детей в соответственном
возрасте с Мишей Лермонтовым — Володю, Афанасия
и Петра, с горячностью приняла участие в столь важном
деле, как их воспитание, и по взаимному согласию
с Е. А. Арсеньевой решили отдать их в Московский уни
верситетский пансион. Мне хорошо известно, что Во
лодя (старший) Мещеринов и Миша Лермонтов вместе
поступили в четвертый класс пансиона.
Невольно приходит мне на ум параллель между
вышеупомянутыми замечательными женщинами, кото
рых я близко знал и в обществе которых под их влия
нием вырос поэт Лермонтов. Е. А. Арсеньева была
женщина деспотического, непреклонного характера,
привыкшая повелевать; она отличалась замечательной
красотой, происходила из старинного дворянского рода
и представляла из себя типичную личность помещи
цы старого закала, любившей при том высказывать
всякому в лицо правду, хотя бы самую горькую.
Е. П. Мещеринова, будучи столь же типичной лич
ностью, в противоположность Арсеньевой, выделялась
своею доступностью, снисходительностью и деликат
ностью души.
Не могу забыть, как, прощаясь с нами после ужина,
она крестила и меня вместе с своими детьми, как стара
лась внушить мне тот огонь христианской любви и до
бра, которым горела святая душа ее.
Помню, что, когда впервые встретился я с Мишей
Лермонтовым, его занимала лепка из красного воска: 2
он вылепил, например, охотника с собакой и сцены
сражений. Кроме того, маленький Лермонтов составил
театр из марионеток, в котором принимал участие и я
с Мещериновыми; пиесы для этих представлений сочи
нял сам Лермонтов. В детстве наружность его невольно
73
обращала на себя внимание: приземистый, маленький
ростом, с большой головой и бледным лицом, он обла
дал большими карими глазами, сила обаяния которых
до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти,
с умными, черными ресницами, делавшими их еще глуб
же, производили чарующее впечатление на того, кто бы
вал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева
они бывали ужасны. Я никогда не в состоянии был бы
написать портрета Лермонтова при виде неправильно
стей в очертании его лица, и, по моему мнению, один
только К. П. Брюллов совладал бы с такой задачей, так
как он писал не портреты, а взгляды (по его выраже
нию, вставить огонь глаз) 3.
В личных воспоминаниях моих маленький Миша
Лермонтов рисуется не иначе как с нагайкой в руке,
властным руководителем наших забав, болезненно-са
молюбивым, экзальтированным ребенком.
Помню характерную черту Лермонтова: он был
ужасно прожорлив и ел все, что подавалось. Это
вызывало насмешки и шутки окружающих, особенно
барышень, к которым Лермонтов вообще был неравноду
шен. Однажды нарочно испекли ему пирог с опил
ками 4, он, не разбирая, начал его есть, а потом страшно
рассердился на эту злую шутку. Уехав из Москвы
в С.-Петербург, я долго не встречался с Лермонтовым,
который из участника моих игр, своенравного шалуна
Миши, успел сделаться знаменитым поэтом, прослав
ленным сыном отечества.
Во время последнего пребывания в С.-Петербурге
мне суждено было еще раз с ним неожиданно встре
титься в Царскосельском саду. Я был тогда в Акаде
мии художеств своекоштным пансионером и во время
летних каникул имел обыкновение устраивать себе
приятные прогулки по окрестностям Петербурга, а ино
гда ездить в ближние города и села неразлучно с порт
фелем. Меня особенно влекло рисование с натуры, наи
более этюды деревьев. Поэтому Царскосельский сад,
замечательный по красоте и грандиозности, привлекал
меня к себе с карандашом в руке.
Живо помню, как, отдохнув в одной из беседок сада
и отыскивая новую точку для наброска, я вышел из бе
седки и встретился лицом к лицу с Лермонтовым после
десятилетней разлуки. Он был одет в гусарскую форму.
В наружности его я нашел значительную перемену.
Я видел уже перед собой не ребенка и юношу, а муж-
74
чину во цвете лет, с пламенными, но грустными по вы
ражению глазами, смотрящими на меня приветливо,
с душевной теплотой. Казалось мне в тот миг, что иро
ния, скользившая в прежнее время на губах поэта,
исчезла. Михаил Юрьевич сейчас же узнал меня, обме
нялся со мною несколькими вопросами, бегло рассмот
рел мои рисунки, с особенной торопливостью пожал
мне руку и сказал последнее прости... Заметно было,
что он спешил куда-то, как спешил всегда, во всю свою
короткую жизнь. Более мы с ним не виделись.
A. З. ЗИНОВЬЕВ
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕРМОНТОВЕ
Бывши с 1826 до 1830 в очень близких отношениях
к Лермонтову, считаю обязанностью сообщить о нем
несколько сведений, относящихся к этому периоду,
и вообще о раннем развитии его самостоятельного
и твердого характера. В это время я, окончивши маги
стерский экзамен в Московском университете, служил
учителем и надзирателем в Университетском благород
ном пансионе, для поступления в который бабушка
М. Ю. Лермонтова Елизавета Алексеевна Арсеньева
привезла его в Москву. Осенью 1826 года я, по рекомен
дации Елизаветы Петровны Мещериновой, близкого
друга и, кажется, дальней родственницы Арсеньевой,
приглашен был давать уроки и мне же поручено было
пригласить других учителей двенадцатилетнему ее
внуку 1. Этим не ограничивалась доверенность почтен
ной старушки; она на меня же возложила обязанность
следить за учением юноши, когда он поступил через год
прямо в четвертый класс Университетского пансиона
полупансионером, ибо нежно и страстно любившая сво
его внука бабушка ни за что не хотела с ним надолго
расставаться. От нее же узнал я и главные обстоятель
ства ее жизни. Она вышла замуж по страсти и недолго
пользовалась супружеским счастьем; недолго муж ее
разделял с ней заботы о дочери, еще более скрепившей
узы их брака. Он умер скоропостижно среди семейного
бала или маскарада. Елизавета Алексеевна, оставшись
вдовой, лелеяла дочь свою с примерною материнскою
нежностью, какую, можно сказать, описал автор «Notre-
Dame de Paris» * в героине своего романа. Дочь под-
* «Собор Парижской богоматери» ( фр.) .
76
росла и также по страсти вышла замуж за майора Лер
монтова. Но, видно, суждено было угаснуть этой жен
ской отрасли почтенного рода Столыпиных. Елизавета
Алексеевна столь же мало утешалась семейной жизнью
дочери и едва ли вообще была довольна ее выбором.
Муж любит жену здоровую, а дочь Елизаветы Алек
сеевны, родивши сына Михайлу, впала в изнуритель
ную чахотку и скончалась. Для Елизаветы Алексеевны
повторилась новая задача судьбы в гораздо труднейшей
форме. Вместо дочери она, уже истощенная болезнями,
приняла на себя обязанность воспитывать внука, свою
последнюю надежду. Рассказывала она, что отец Лер
монтова покушался взять к себе младенца, но усилия
его были побеждены твердою решимостью тещи. Впро
чем, Миша не понимал противоборства между бабуш
кой и отцом, который лишь по временам приезжал
в Москву с своими сестрами, взрослыми девицами,
и только в праздничные дни брал к себе сына. В доме
Елизаветы Алексеевны все было рассчитано для пользы
и удовольствия ее внука. Круг ее ограничивался пре
имущественно одними родственниками *, и если в день
именин или рождения Миши собиралось веселое обще
ство, то хозяйка хранила грустную задумчивость и лю
била говорить лишь о своем Мише, радовалась лишь
его успехами. И было чем радоваться. Миша учился
прекрасно, вел себя благородно, особенные успехи ока
зывал в русской словесности. Первым его стихотворным