ствами, чтобы реализм — эта несомненная основа
сегодняшнего искусства — получил широкое развитие
в их литературе. Лермонтов, куда бы он ни обращал
мысль, всегда остается на твердой почве реальности,
и этому-то мы и обязаны исключительной точности,
свежести и правдивости его эпических поэм, равно как
и беспощадной искренности его лирики, которая всегда
есть правдивое зеркало его души.
П. Ф. ВИСТЕНГОФ
ИЗ МОИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Всех слушателей на первом курсе словесного фа
культета было около ста пятидесяти человек. Моло
дость скоро сближается. В продолжение нескольких
недель мы сделались своими людьми, более или менее
друг с другом сошлись, а некоторые даже и подружи
лись, смотря по роду состояния, средствам к жизни,
взглядам на вещи. Выделялись между нами и люди,
горячо принявшиеся за науку: Станкевич, Строев, Кра-
сов, Компанейщиков, Плетнев, Ефремов, Лермонтов.
Оказались и такие, как и я сам, то есть мечтавшие
как-нибудь три года промаячить в стенах университет
ских и затем, схватив степень действительного сту
дента, броситься в омут жизни.
Студент Лермонтов, в котором тогда никто из нас
не мог предвидеть будущего замечательного поэта,
имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя
совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что,
в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили,
отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не
обращали на него никакого внимания.
Он даже и садился постоянно на одном месте, от
дельно от других, в углу аудитории, у окна, облокотясь
по обыкновению на один локоть и углубясь в чтение
принесенной книги, не слушал профессорских лекций 1.
Это бросалось всем в глаза. Шум, происходивший при
перемене часов преподавания, не производил никакого
на него действия. Роста он был небольшого, сложен
некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были при
глажены на голове, темно-карие большие глаза прон
зительно впивались в человека. Вся фигура этого
138
студента внушала какое-то безотчетное к себе не
расположение.
Так прошло около двух месяцев. Мы не могли оста
ваться спокойными зрителями такого изолированного
положения его среди нас. Многие обижались, другим
стало это надоедать, а некоторые даже и волновались.
Каждый хотел его разгадать, узнать затаенные его
мысли, заставить его высказаться.
Как-то раз несколько товарищей обратились ко мне
с предложением отыскать какой-нибудь предлог для
начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на
какое-нибудь сообщение.
— Вы подойдите к Лермонтову и спросите его, ка
кую он читает книгу с таким постоянным напряженным
вниманием. Это предлог для начатия разговора самый
основательный.
Не долго думая, я отправился.
— Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это
книгу вы читаете? Без сомнения, очень интересную,
судя по тому, как углубились вы в нее; нельзя ли поде
литься ею и с нами? — обратился я к нему не без
некоторого волнения.
Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар мол
нии, сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот
неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд.
— Для чего вам хочется это знать? Будет беспо
лезно, если я удовлетворю ваше любопытство. Содер
жание этой книги вас нисколько не может интересо
вать; вы тут ничего не поймете, если бы я даже
и решился сообщить вам содержание е е , — ответил он
мне резко и принял прежнюю свою позу, продолжая
читать.
Как будто ужаленный, отскочил я от него, успев
лишь мельком заглянуть в его к н и г у , — она была анг
лийская.
Перед рождественскими праздниками профессора
делали репетиции, то есть проверяли знания своих слу
шателей за пройденное полугодие и согласно ответам
ставили баллы, которые брались в соображение потом
и на публичном экзамене.
Профессор Победоносцев, читавший изящную сло
весность, задал Лермонтову какой-то вопрос.
Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать.
Профессор сначала слушал его, а потом остановил
и сказал:
139
— Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне
отвечали именно то, что я проходил. Откуда могли вы
почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я
сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать,
потому что это слишком ново и до вас еще не дошло.
Я пользуюсь источниками из своей собственной биб
лиотеки, снабженной всем современным.
Мы все переглянулись.
Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору
Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику.
Дерзкими выходками этими профессора обиделись
и постарались срезать Лермонтова на публичных экза
менах 2.
Иногда в аудитории нашей, в свободные от лекций
часы, студенты громко вели между собой оживленные
суждения о современных интересных вопросах. Неко
торые увлекались, возвышая голос. Лермонтов иногда
отрывался от своего чтения, взглядывал на ораторст
вующего, но как взглядывал! Говоривший невольно
конфузился, умалял свой экстаз или совсем умолкал.
Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна.
Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожале
ния изображалось тогда на его строгом лице.
Лермонтов любил посещать каждый вторник тог
дашнее великолепное Московское Благородное соб
рание, блестящие балы которого были очаровательны.
Он всегда был изысканно одет, а при встрече с нами
делал вид, будто нас не замечает. Не похоже было, что
мы с ним были в одном университете, на одном факуль
тете и на одном и том же курсе. Он постоянно окружен
был хорошенькими молодыми дамами высшего обще
ства и довольно фамильярно разговаривал и прохажи
вался по залам с почтенными и влиятельными лицами.
Танцующим мы его никогда не видали. <...>
Всем студентам была присвоена форменная одежда,
наподобие военной: однобортный мундир с фалдами
темно-зеленого сукна, с малиновым стоячим воротни
ком и двумя золотыми петлицами, трехугольная шляпа
и гражданская шпага без темляка; сюртук двубортный
также с металлическими желтыми пуговицами, и фу
ражка темно-зеленая с малиновым околышком. Посе
щать лекции обязательно было не иначе как в формен
ных сюртуках. Вне университета, также на балах
и в театре дозволялось надевать штатское платье. Сту-
140
денты вообще не любили форменной одежды и, отно
сясь индифферентно к этой форме, позволяли себе
ходить по улицам Москвы в форменном студенческом
сюртуке, с высоким штатским цилиндром на голове.
Администрация тогдашнего университета имела
некоторую свою особенность.
Попечитель округа, действительный тайный совет
ник князь Сергей Михайлович Голицын, богач, аристо
крат в полном смысле слова, был человек высоко
образованный, гуманный, доброго сердца, характера
мягкого. По высокому своему положению и громадным
материальным средствам он имел возможность делать
много добра как для всего ученого персонала вообще,
так и для студентов (казеннокоштных) в особенности.
Имя его всеми студентами произносилось с благогове
нием и каким-то особенным, исключительным уваже
нием. Занимая и другие важные должности в госу
дарстве, он не знал, как бы это следовало, да и не имел
времени усвоить себе своей прямой обязанности, как
попечителя округа, в отношении всего того, что проис
ходило в ученой иерархии; поэтому он почти всецело
передал власть свою двум помощникам своим, графу
Панину и Голохвастову. Эти люди были совершенно
противоположных князю качеств. Как один, так
и другой, необузданные деспоты, видели в каждом сту
денте как бы своего личного врага, считая нас всех
опасною толпою как для них самих, так и для целого
общества. Они все добивались что-то сломить, искоре
нить, дать всем внушительную острастку.
Голохвастов был язвительного, надменного харак
тера. Он злорадствовал всякому случайному, незначи
тельному студенческому промаху и, раздув его до
maximum'a, находил для себя особого рода наслажде
ние наложить на него свою кару.
Граф Панин никогда не говорил со студентами, как
с людьми более или менее образованными, что-нибудь
понимающими. Он смотрел на них, как на каких-то
мальчишек, которых надобно держать непременно
в ежовых рукавицах, повелительно кричал густым
басом, командовал, грозил, стращал. И обеим этим лич
ностям была дана полная власть над университетом.
Затем следовали: инспектора, субинспектора и целый
легион университетских солдат и сторожей в синих
сюртуках казенного сукна с малиновыми воротниками
(университетская полиция — городовые).
141
Городская полиция над студентами, как своекошт
ными, так и казеннокоштными, не имела никакой вла
сти, а также и прав карать их. Провинившийся студент
отсылался полициею к инспектору студентов или в уни
верситетское правление. Смотря по роду его проступка,
он судился или инспектором, или правлением универ
ситета.
Инспектора казеннокоштных и своекоштных сту
дентов, а равно и помощники их (субинспектора) имели
в императорских театрах во время представления
казенные бесплатные места в креслах, для наблюдения
за нравственностью и поведением студентов во время
сценических представлений и для ограждения прав их
от произвольных действий полиции и других враждо
вавших против них ведомств. Студенческий карцер