о котором я вел речь 2.
А. И. АРНОЛЬДИ
ИЗ ЗАПИСОК
1. ЛЕРМОНТОВ В ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ГРОДНЕНСКОМ ГУСАРСКОМ ПОЛКУ
Семнадцатого августа 1837 года, темным вечером,
после переправы на пароме чрез р. Волхов, на пере
кладной въехал я в 1-й Округ пахотных солдат Аракче
евского поселения 1, где расположен был тогда лейб-
гвардии Гродненский гусарский полк, принадлежавший
к составу 2-й гвардейской кавалерийской дивизии
и в котором я прослужил двадцать пять лет.
Многочисленные огоньки в окнах больших каменных
домов и черные силуэты огромнейшего манежа, гаупт
вахты с превысокой каланчой, большого плаца с бульва
ром, обсаженным липами, на первый раз и впотьмах
очень живописно представились моему воображению,
и я мнил, что вся моя будущая жизнь будет хоть и про
винциальная, но городская.
С светом все мои надежды рушились: я увидел себя
в казармах, окруженного казармами, хотя, правду
сказать, великолепными, так как на полуверстном квад
ратном пространстве полк имел все необходимое и даже
роскошное для своего существования.
Огромный манеж (в длину устанавливалось три
эскадрона в развернутом фронте) занимал одну сторону
плаца и был расположен своим длинным фасом
к р. Волхову на полугоре, на которой к реке были пол
ковые огороды. На противоположном фасе квадратного
плаца тянулись пять офицерских флигелей, разделен
ных между собою садиками за чугунными решетками
и двумя отдельными домами по бокам, в которых поме
щались: в одном нестроевая рота, а в другом — наш
полковой «Елисеев» — маркитант Ковровцев. На пра-
259
вом фасе, подъезжая от Волхова, были два дома для
женатых офицеров или штаб-офицеров, гауптвахта
с каланчою, о которой я упомянул выше, а на внутрен
нем дворе помещалась трубачевская команда; на левом
фасе был дом полкового командира, такие же два дома
с квартирами для женатых, временный деревянный
дворец и дом для приезда начальствующих лиц; за
ними влево, треугольником, построены были прекрас
ные деревянные конюшни на три дивизиона или шесть
эскадронов. За гауптвахтой были полковые мастерские,
кухня, конный лазарет и малый манеж с конюшнею
верховых лошадей полкового командира. На концах
полкового манежа были флигеля, причем в правом —
цейхгаузы, швальни, шорная, лазарет, ванны и квартиры
докторов, а в левом — казармы всех шести эскадронов
и дежурная комната.
Дух Аракчеева, года за два-три перед тем скончав
шегося в своем имении Грузино, верстах в тридцати
от 1-го Округа, царил всецело над его созданием, и поря
док, заведенный при нем, все еще сохранялся. Все
дороги были шоссированы, дерн по аллеям поддер
живался во всей свежести, деревья подсаживались,
обрезались и также поддерживались; дома красились,
и все имело привлекательный вид, а в особенности
весной.
Могу смело сказать, что для пользы службы луч
шего места для стоянки полка и сыскать было трудно,
и от того, как мне кажется, служба во всех своих про
явлениях нигде так исправно не шла, как в нашем
полку, да и вообще в тех полках нашей дивизии, кото
рые были расположены, подобно нам, в таких же
казармах, тянувшихся по Волхову до Новгорода.
Не знаю, чему приписать отвращение, царствовав
шее впоследствии к этому месту в нашем полку, когда
он изменился в составе своих офицеров, но могу сказать,
что в мое время, когда полк только что перешел из
Варшавы, где простоял многие годы, составляя гвардию
в. к. Константина Павловича и состоял почти исключи
тельно из людей небогатых, офицеры были довольны
стоянкою полка; мы жили чрезвычайно дружно, весело
и довольствовались развлечениями в своем обществе,
довольно значительном, так как было время, что у нас
в полку было до тринадцати человек женатых, где юные
офицеры — товарищи мои проводили свои зимние
вечера.
260
Можно было избирать себе кружки по своим вкусам,
так как семейства женатых офицеров были, само собою
разумеется, разнообразных сфер, и каждый свободно
переходил из самой аристократической гостиной жены
полкового командира А. А. Эссена (бывшей фрейлины
большого двора) в скромную какого-либо ротмистра
Гродецкого, моего эскадронного командира, где цар
ствовала вполне старинная патриархальность и где за
чайным столиком нередко полдюжины маленьких детей
его, с салфетками на шеях, зачастую надоедали нам
донельзя тем, что чадолюбивая мать их, разливая чай,
одному из мальчишек утрет нос, другому накрошит
хлеба в молоко и нередко забывала своего юного гостя,
но зато старик эскадронный командир сам лично набьет
вам трубочку и подаст вам огонька. Повторяю, что
общество наше жило чрезвычайно дружно, и нередко
в первые годы моей службы у нас устраивались пикники,
маскарады, танцы, карусели.
В полку была хорошая библиотека русских и фран
цузских книг; в окрестностях — бесподобные места для
охоты, подобных которым я во всю мою жизнь впослед
ствии и не видывал.
Еще в Спасской Полести, шестой станции от Петер
бурга на Московском шоссе, в очень хорошей гостинице,
содержимой любекским уроженцем Карлом Ивановичем
Грау, узнал я, что Н. А. Краснокутский, товарищ по
Пажескому корпусу, вышедший за год до меня в Грод
ненский гусарский полк, живет в сумасшедшем доме,
куда ямщик меня и привез. Надобно знать, что сума
сшедшим домом назывался правый крайний дом
офицерских флигелей, потому что вмещал в себе до
двадцати человек холостых офицеров, большею частью
юных корнетов и поручиков, которые и вправду прово
дили время как лишенные рассудка и в число которых,
само собою разумеется, попадал невольно всякий ново
прибывший.
Легко себе представить, что творилось в двадцати
квартирах двадцати юношей, недавно вырвавшихся
на свободу и черпающих разнообразные утехи жизни
человеческой полными пригоршнями, и я полагаю, что
Лесаж, автор «Хромоногого беса», имел бы более
материала, ежели б потрудился снять крышу с нашего
жилища и описать те занятия, которым предавались мы
часто по своим кельям 2.
261
Были комнаты, где простая закуска не снималась
со стола и ломберные столы не закрывались. В одних
помещениях беспрестанно раздавались звуки или гита
ры, или фортепьяно или слышались целые хоры
офицерских голосов, в других — гремели пистолетные
выстрелы упражняющихся в этом искусстве, вой и писк
дрессируемых собак, которые у нас в полку никогда
не переводились, так как было много хороших охотни
ков. Были между нами и люди-домоседы, много
читавшие, и я положительно не понимаю, как они
умудрялись заниматься этим делом среди такого содома.
Во всякий час дня, в длинных коридорах верхнего
и нижнего этажей, разделяющих дом пополам в длину,
у каждой двери квартиры вы всегда могли встретить
какую-нибудь смазливую поселянку с петухом, клюквой,
грибами, или крестьянина, поставляющего сено, или
охотника, пришедшего оповестить о найденном им
медведе на берлоге или обойденных им лосях. «Личар-
ды» наши то и дело сновали по коридорам, исполняя
поручения своих господ, лихие тройки с колоколами
и бубенчиками постоянно откладывались и закла
дывались у нас во дворе, и он постоянно имел вид
почтового двора.
Я не застал Краснокутского дома, но услужливый
слуга его Петр вскоре его отыскал, и я тотчас же без
дальних церемоний был введен им в одну из квартир
товарища, штабс-ротмистра Поливанова, где застал
почти весь контингент однополчан в страшном табачном
дыму, так как редко кто тогда не курил из длинных
чубуков табак Жукова.
Было далеко за полночь, когда я, радушно принятый
товарищами, после скромного ужина заснул на желез
ной кровати своей посреди узкой комнаты квартиры
Краснокутского. Утром по совету моего ментора и руко
водителя я должен был явиться <к> полковому, диви
зионному и эскадронному командирам в полной парад
ной форме, всем женатым — в вицмундире, а остальным
товарищам — в сюртуке, на что и употребил почти
целый день. Полковой командир Антон Антонович
Эссен принял меня любезно, назначил во 2-й эскадрон
к ротмистру Гродецкому и, предуведомленный письмом
моего отца, прочел мне несколько общих настав
лений. <...>
С первых же дней моего поступления я горячо при
нялся за службу, выучился тридцати двум или тридцати
262
шести кавалерийским сигналам у полкового штабтру-
бача, понял механизм поворотов и заездов строя и еже
дневно вместе с такими же неучами ездоками, как
и я, ездил верхом под руководством полкового коман
дира, так что вскоре перешел в общую офицерскую
смену, которые, в составе всех наличных офицеров,
по субботам обыкновенно съезжались в великолепном
огромном нашем манеже. Антон Антонович сам был
отличный ездок, имел много хороших лошадей на своей
конюшне, в том числе знаменитого Фаворита, за кото
рого было заплачено им 8000 р. Полковник Риземан,
когда-то гейдельбергский студент, первый бретер,
«питух», коронованный в знаменитой по величине своей
бочке в Гейдельберге, был в то время старшим полков
ником, не только по старшинству чинов и своим летам,
но и по тому авторитету, который успел приоб
рести. <...>
Полковник Стааль фон Гольштейн (Александр Кар
лович) был вторым по старшинству и пользовался