молодости, горечи изгнания и байроническом влиянии
они, естественно, высказывались иногда в капризах, ино
гда в необузданной насмешливости, иногда в холодной
сумрачности нрава. Вот причина противоречащих отзы
вов о Лермонтове как о человеке и, может быть, той не
охоты писать о нем, какую не раз мы сами подмечали
в лицах, имевших кое-что сказать о Лермонтове. Между
всеми теми, которых мы в разное время вызывали на
сообщение нам воспоминаний о поэте, мы помним только
одного человека, говорившего о нем охотно, с полной
326
любовью, с решительным презрением к слухам о дур
ных сторонах частной жизни п о э т а , — но и он все-таки
решительно отказался набросать хотя несколько заме
ток о своем покойном друге, отговариваясь ленью
и служебными делами. Мы должны прибавить, что
последняя причина была уважительна, наш приятель
собирался в экспедицию, где и положил свою голову 3.
Дружеские отношения его к Лермонтову были несом
ненны. За день до своего выступления из города <Пяти-
гор>ска, где мы сошлись с л у ч а й н о , — он, укладываясь
в поход, показывал нам мелкие вещицы, принадлежав
шие Лермонтову, свой альбом с несколькими шуточ
ными стихами поэта, портрет, снятый с него в день
смерти, и большую тетрадь в кожаном переплете, на
полненную рисунками (Лермонтов рисовал очень бойко
и недурно). Картинки карандашом изображали по боль
шей части сцены кавказской жизни, стычки линейных
казаков с татарами и т. д. Кой-где между ними были
еще стихи — отрывки из известных уже произведений да
опять шуточные двустишия и четверостишия, относя
щиеся к каким-то неизвестным лицам и не имеющие
другого значения 4.
Так как, пользуясь правами рецензента, мы наме
рены передать читателям кое-что из изустных расска
зов приятеля Л е р м о н т о в а , — то не мешает предвари
тельно сказать два слова о том, какого рода человек
был сам рассказчик. Он считался храбрым и отличным
кавказским офицером, носил имя, известное в русской
военной истории; и, подобно Лермонтову, страстно
любил кавказский край, хотя брошен был туда не по
своей охоте. Чин у него был небольшой, хотя на лицо
мой знакомый казался очень стар и и з д е р ж а н , — това
рищи его были в больших чинах, и сам он не отстал бы
от них, если б в разное время не подвергался разжа
лованию в рядовые (два или три р а з а , — об этом спра
шивать казалось неловко). Должно признаться, что
знакомец наш, обладая множеством достоинств, храб
рый как лев, умный и приятный в сношениях, был
все-таки человеком из породы, которая странна и даже
невозможна в наше время, из породы удальцов, воспе
тых Денисом Давыдовым и памятных, по преданию, во
многих полках легкой кавалерии. Живи он в двенадца
том году, при широкой дороге для военного разгула
и дисциплине, ослабленной необходимостью, его про
славляли бы как рубаку и, может быть, за самые шало-
327
сти его не взыскивалось бы со строгостью, но при мире
и тишине дела шли иначе. Молодость его прошла
в постоянных бурях, шалостях и невзгодах, с годами все
это стало реже, но иногда возобновлялось с великой
необузданностью. Но, помимо этих периодических
отклонений от общепринятой стези, Д<орохо>в был
человеком умным, занимательным и вполне достойным
заслужить привязанность такого лица, как Лермонтов.
Во все время пребывания поэта на Кавказе приятели
видались очень часто, делали вместе экспедиции и вместе
веселились на водах. С г о д а м и , — когда подробные
рассказы о последних годах поэта будут возможны
в п е ч а т и , — мы передадим на память несколько осо
бенных приключений, а также подробности о последних
днях Лермонтова, в настоящее же время, по весьма
понятной причине, мы можем лишь держаться общих
отзывов и общих рассуждений о его характере.
« Л е р м о н т о в , — рассказывал нам его покойный прия
т е л ь , — принадлежал к людям, которые не только не
нравятся с первого раза, но даже на первое свидание
поселяют против себя довольно сильное предубеждение.
Было много причин, по которым и мне он не полюбился
с первого разу. Сочинений его я не читал, потому что
до стихов, да и вообще до книг не охотник, его холод
ное обращение казалось мне надменностью, а связи его
с начальствующими лицами и со всеми, что терлось
около штабов, чуть не заставили меня считать его за
столичную выскочку. Да и физиономия его мне не была
по в к у с у , — впоследствии сам Лермонтов иногда смеялся
над нею и говорил, что судьба, будто на смех, послала
ему общую армейскую наружность.На каком-то увесе
лительном вечере мы чуть с ним не посчитались очень
к р у п н о , — мне показалось, что Лермонтов трезвее всех
нас, ничего не пьет и смотрит на меня насмешливо 5. То,
что он был трезвее м е н я , — совершенная правда, но он
вовсе не глядел на меня косо и пил сколько следует,
только, как впоследствии о к а з а л о с ь , — на его натуру,
совсем не богатырскую, вино почти не производило ни
какого действия. Этим качеством Лермонтов много гор
дился, потому что и по годам, и по многому другому
он был порядочным ребенком.
Мало-помалу неприятное впечатление, им на меня
произведенное, стало изглаживаться. Я узнал события
его прежней жизни, узнал, что он по старым связям
имеет много знакомых и даже родных на Кавказе,
328
а так как эти люди знали его еще дитятей, то и естествен
но, что они оказывались старше его по служебному
положению. Вообще говоря, начальство нашего края
хорошо ведет себя с молодежью, попадающей на Кав
каз за какую-нибудь историю, и даже снисходительно
обращается с виновными более важными. Лермонтова
берегли по возможности и давали ему все случаи отли
читься, ему стоило попроситься куда угодно, и его же
лание и с п о л н я л о с ь , — но ни несправедливости, ни обиды
другим через это не делалось. В одной из экспедиций,
куда пошли мы с ним вместе, случай сблизил нас окон
чательно: обоих нас татары чуть не изрубили, и только
неожиданная выручка спасла нас. В походе Лермонтов
был совсем другим человеком против того, чем казался
в крепости или на водах, при скуке и безделье».
Итак, по необходимости — все, что могут биографы
сказать о жизни поэта Лермонтова, и все, что можем
сказать мы сами, имевшие случай сходиться с неболь
шим числом лиц, его хорошо знавших, до сих пор
ограничивается одними общими соображениями. Как
ни хотелось бы и нам поделиться с публикою запасом
сведений о службе Лермонтова на К а в к а з е , — историею
его кончины, рассказанной нам на самом ее театре
с большими п о д р о б н о с т я м и , — мы хорошо знаем, что
для таких подробностей и сведений не пришло время.
Примиримся же с необходимостью и расскажем, по
крайней мере, тот бедный запас фактов, который теперь
может быть рассказан.
Изо всей жизни Лермонтова, взятой с внешней точки
зрения, только начало и конец заключают в себе нечто
благоприятное поэтическому развитию его таланта. Ди
тятей он живал в деревне с старым домом и запущен
ным садом, смерть нашла его между величавых гор
Кавказа, посреди обильной, уму и сердцу говорящей
деятельности. Лучше всех анекдотов о детстве Лермон
това, живее всех рассказов о его ученических годах яв
ляется его бессмертная элегия, задуманная на бале,
дописанная в невольном уединении и подписанная ты
сяча восемьсот сороковым годом. Элегия эта — «Первое
я н в а р я » , — по справедливости считающаяся жемчужи
ной в поэтическом венце Лермонтова. Тут история его
детских дум и радостей, тут сведены в одном фокусе
все лучи, кидавшие свет ранней поэзии на целое детство
истинного поэта.
329
...памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком; и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
И странная тоска теснит уж грудь мою:
Я думаю об ней, я плачу и люблю,
Люблю мечты моей созданье
С глазами, полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня
За рощей первое сиянье.
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
Мы не можем не заметить от себя при этом случае,
что все рассказы о детстве Лермонтова, в разное время
слышанные нами и иногда от людей вовсе не поэтиче
ских по н а т у р е , — словно почерпнуты из этого стихо
творения. Во всех ребенок Лермонтов изображается
нам сосредоточенным и мечтательным (мы видим, что
у него даже была воображаемая подруга с голубыми
глазами и розовой улыбкой!), умеющим находить
наслаждение в одиночестве и недовольным, когда что-
нибудь отрывало его от уединенных прогулок. Как все
дети с подобным развитием, Лермонтов долго был не
складным мальчиком и даже в молодости, выезжая
в свет, имея на всем Кавказе славу льва-писателя, не
мог отделаться от застенчивости, которую только при
крывал то холодностью, то насмешливой сумрачностью