мишень, а потом калеками присылают лечить на воды.
Есть и гвардейцы: им или вреден север2, или нужен
крестик; также встретите интересных петербуржцев,
искателей новых сил для новых соблазнов столичной
жизни: один из них В. В. Дж. остался мне постоянно
приятным знакомым. Но самые занимательные из по
сетителей — это помещики в венгерках, с усами и без
причесок; они пожаловали так, от нечего делать: по
играть в карты и отведать кахетинского.
20 июня.Несносна жизнь в Пятигорске. Отдавши
долг удивления колоссальной природе, остается только
скучать однообразием; один воздух удушливый, серный
отвратит всякого. Вот утренняя картина: в пять часов
* сельский бал ( фр.) .
439
мы видим — по разным направлениям в экипажах, вер
хом, пешком тянутся к источникам. Эти часы самые
тяжелые; каждый обязан проглотить по нескольку боль
ших стаканов гадкой теплой воды до десяти и более:
такова непременная метода здешних медиков. Около
полудня все расходятся: кто в ванны, кто домой, где
каждого ожидает стакан маренкового кофе и булка;
обед должен следовать скоро и состоять из тарелки
Wassersuppe и deux oeufs à la coque * со шпинатом.
В пять часов вечера опять все по своим местам — у ко
лодцев с стаканами в руках. С семи до девяти часов
чопорно прохаживаются по бульвару под звук музыки
полковой;тем должен заключиться день для больных.
Но не всегда тем кончается, и как часто многие напро
лет просиживают ночи за картами и прямо от столов
как тени побредут к водам; и потом они же бессовестно
толкуют о бесполезности здешнего лечения.
По праздникам бывают собрания в зале гостиницы,
и тутошние очень веселятся.
21 июня.Нынешняя почта насмешила меня; петер
бургские знакомцы завидуют мне, проказники. Они там
слушают Олебуля и на огне 3 разъезжают по узорчатым
дачам, а я здесь, от нечего делать, карабкаюсь по горам.
Не дальше как вчера чуть было головы не сломил,
въезжая верхом на Машук; и для чего же? Чтобы взгля
нуть на свое имя и возле 1839 г. поставить 1841. Вид
отсюда в ясную погоду очаровательный, единственный
в природе. У самой подошвы горы белеются Пятигорск
и Горячеводск; между ними узкой лентой вьется Подку-
мок; влево (в 40 в.) Георгиевск как на ладони; по сто
ронам в разных расстояниях клумбами разбросаны
станицы и аулы; далее донебесные великаны, прости
раясь амфитеатром, оканчиваются снежною цепью гор,
между которыми Эльбрус, как бы в серебряных волнах,
сливается с Казбеком.
На самой вершине Машука, на небольшой площадке,
возвышается столб; на нем множество имен, надписей,
стихов; тут же простодушная надпись Хозрев-Мирзы:
«Добрая слава, оставленная по себе человеком, лучше
золотых палат» и пр. Как нежно рассуждают эти звери,
а спросить бы у правоверных братий: не болят ли у них
пятки.
* каши на воде и двух яиц всмятку ( нем.и фр.) .
440
Лучшая, приятная для меня прогулка была за восем
надцать верст в Железноводск; самое название говорит,
что там железные ключи; их много, но самый сильный
и употребительный № 8, который вместе с другими
бьет в диком лесу; между ними идет длинная, проруб
ленная аллея. Здесь-то в знойный день — истинное на
слаждение: чистый ароматический воздух, и ни луча сол
нечного. Есть несколько источников и на открытом
месте, где выстроены казенные домики и вольные для
приезжающих. Виды здешние не отдалены и граничат
взор соседними горами; но зато сколько жизни и све
жести в природе. Как нежна, усладительна для глаз эта
густая зелень, которою, как зеленым бархатом, покры
ты горы.
На половине пути лежит немецкая колония, назы
ваемая Шотландкой; она крестообразно пересечена
двумя улицами; на самой середине, под навесом, стоит
пушка и боевой ящик, так что если бы вздумалось за
глянуть сюда черкесам, как то и было, то одной пушкой
по всем направлениям можно их засыпать картечью.
В колонии вы найдете дешевый и вкусный обед.
Армяне господствуют в Пятигорске; вся внутренняя
торговля в их руках: армянин и в лавках, и в гостинице,
и в мастерских. Но главное их занятие — серебряные
изделия с чернью, как-то: обделка седел, палок, тру
бок, колец, наперстков и пр.; все это чрезвычайно
дорого и вовсе не изящно; но раскупается с большой
жадностью; каждый посетитель как бы обязан вы
везти что-нибудь на память с надписью: «Кавказ,
такого-то года».
Есть несколько хороших лавок персидских с ковра
ми и азиатскими материями.
Жизненные припасы дешевы до крайности; их по
ставляют колонисты и мирные черкесы из соседних
аулов.
75 июля.Лермонтова уже нет, вчера оплакивали мы
смерть его. Грустно было видеть печальную церемонию,
еще грустней вспомнить: какой ничтожный случай от
нял у друзей веселого друга, у нас — лучшего поэта. Вот
подробности несчастного происшествия.
«Язык наш — враг наш». Лермонтов был остер,
и остер иногда до едкости; насмешки, колкости, эпи
граммы не щадили никого, ни даже самых близких ему;
увлеченный игрою слов или сатирическою мыслию, он
не рассуждал о последствиях: так было и теперь.
441
Пятнадцатого числа утро провел он в небольшом
дамском обществе (у Верзилиных) вместе с приятелем
своим и товарищем по гвардии Мартыновым,который
только что окончил службу в одном из линейных полков
и, уже получивши отставку, не оставлял ни костюма
черкесского, присвоенного линейцам, ни духа лихого
джигитаи тем казался действительно смешным. Лер
монтов любил его, как доброго малого,но часто забав
лялся его странностью; теперь же больше, нежели
когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто
подозревать не мог таких ужасных последствий. Один
Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил
в душе тяжелую обиду.
«Оставь свои шутки — или я заставлю тебя мол
ч а т ь » , — были слова его, когда они возвращались домой.
Готовность всегда и на все— был ответ Лермонтова,
и через час-два новые враги стояли уже на склоне Ма-
шука с пистолетами в руках 4.
Первый выстрел принадлежал Лермонтову, как
вызванному; но он опустил пистолет и сказал против
нику: «Рука моя не поднимается, стреляй ты, если хо
чешь...»
Ожесточение не понимает великодушия: курок взве
ден — паф, и пал поэт бездыханен.
Секунданты не хотели или не сумели затушить
вражды (кн. Васильчиков и конногв. офицер Глебов);
но как бы то ни было, а Лермонтова уже нет, и новый
глубокий траур накинут на литературу русскую, если
не европейскую.
В продолжение двух дней теснились усердные по
клонники в комнате, где стоял гроб.
Семнадцатого числа, на закате солнца, совершено
погребение. Офицеры несли прах любимого ими това
рища до могилы, а слезы множества сопровождавших
выразили потерю общую, незаменимую.
Как недавно, увлеченные живою беседой, мы пере
носились в студенческие годы; вспоминали прошедшее,
разгадывали будущее... Он высказывал мне свои на
дежды скоро покинуть скучный юг и возвратиться
к удовольствиям севера; я не утаил надежд наших— ли
тературных,и прочитал на память одно из лучших его
произведений. Черные большие глаза его горели; он,
казалось, утешен был моим восторгом и в благодар
ность продекламировал несколько стихов, которые
и теперь еще звучат в памяти моей.
442
Вот они:
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!
Любить... но кого же?.. на время — не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно...
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
Такая пустая и глупая шутка...
Так провел я в последний раз незабвенные два часа
с незабвенным Лермонтовым.
А. С. ТРАСКИН
ИЗ ПИСЬМА К П. X. ГРАББЕ1
Пятигорск, 17 июля 1841
<...>Из прилагаемого при сем рапорта коменданта
Пятигорска вы узнаете о несчастной и неприятной
истории, происшедшей позавчера. Лермонтов убит на
дуэли с Мартыновым, бывшим казаком Гребенского
войска. Секундантами были Глебов из кавалергардов 2
и князь Васильчиков, один из новых законодателей
Грузии 3. Причину их ссоры узнали только после дуэли;
за несколько часов их видели вместе, и никто не подо
зревал, что они собираются драться. Лермонтов уже
давно смеялся над Мартыновым и пускал по рукам
карикатуры, наподобие карикатур на г-на Майе, на
смешной костюм Мартынова, который одевался по-чер
кесски, с длинным к и н ж а л о м , — и называл его «Г-н Пу-
аньяр с Диких гор». Однажды на вечере у Верзилиных он
смеялся над Мартыновым в присутствии дам. Выходя,
Мартынов сказал ему, что заставит его замолчать; Лер
монтов ему ответил, что не боится его угроз и готов дать
ему удовлетворение, если он считает себя оскорблен
ным. Отсюда вызов со стороны Мартынова, и секундан
ты, которых они избрали, не смогли уладить дело,
несмотря на все предпринятые ими усилия; они соби
рались драться без секундантов 4. Их раздражение