Услышав это имя, разбойники замерли. Один из них подошел к пленнику и вгляделся в его лицо.
– Ма Лян не такой старый!
Поняв, что этот разбойник знает, как выглядит Ма Лян, художник попытался выкрутиться:
– Я его старший брат, брат его!
– Не слушайте его болтовню!
Один из парней толкнул художника, и тот скатился в ущелье. На его счастье, на дне оказался мелкий пруд, так что он не разбился насмерть, а лишь на некоторое время потерял сознание. Он вылез из пруда, как только очнулся.
Дождавшись рассвета, художник перетер о камни веревку, стягивавшую его запястья, и освободил руки, затем снял с глаз повязку. Однако ущелье было глубоким, его окружали отвесные скалы, по которым почти невозможно было вскарабкаться наверх. Все попытки художника выбраться оказались неудачными, тогда он напился воды и стал громко кричать. Свист ветра, журчание воды и шум деревьев заглушали его крики, он сорвал голос – но никто не пришел к нему на помощь. Художник не падал духом, он стал думать, как выбраться. Волшебная кисть Ма Ляна, волшебная картина и шляпа доули по-прежнему были при нем, поэтому он не отчаивался.
Ма Лян же тем временем под действием выпитого снадобья продолжал крепко спать. Он и не подозревал, что художник, стащив его волшебную кисть и волшебный пейзаж, уже опередил его на пути в столицу.
Глава 38Сон о дожде из кистей
Ма Лян лежал в полудреме. Прилетел его белый журавлик, расправил крылья и стал вдруг большим-большим. Ма Лян вскочил с кровати, сел ему на спину и полетел домой.
Время словно потекло вспять, юноше казалось, что он вернулся в детство, стал маленьким мальчиком. К нему приближались, а лучше сказать, летели навстречу ушедшие дни. Юноша вернулся в родные края, в родную деревню, погруженную во мрак. Землю укрыла ночь.
Внезапно журавль под ним превратился в ту бумажную птичку, которую когда-то сложила девочка. Но эта бумажная птичка тоже была огромной, и Ма Лян, сидя на ней верхом, кружил над родной деревней.
Он увидел, что его первая «картина», нарисованная волшебной кистью – тот самый большой красный фонарь – по-прежнему висит у околицы, ветер раскачивает его, и он мигает – будто открывается и закрывается гигантский красный глаз. Воск слезами капает со свечи в фонаре. На магнолиях вокруг деревни ни одного листочка, ни единого цветка, ветви высохли и напоминали воздетые к небу иссохшие руки безнадежно больных людей, которые обращаются к небесам с мольбой о милосердии.
Бумажная птичка начала снижаться и села у околицы. Ма Лян вошел в деревню.
Ох! В каждом доме хозяйничала саранча ростом с человека, насекомые пожирали плуги, чигири и жернова, которые Ма Лян когда-то нарисовал волшебной кистью… Они ели все подряд, не оставляя ни одной целой вещи. Ни во дворах, ни в домах не осталось ничего. Казалось, они вот-вот примутся и за людей!
У саранчи были человеческие головы, юноша вгляделся – и узнал толстого хозяина канцелярской лавки, похожего на свинью, помещика с длинной шеей, кривого военачальника, большеротого помещика, носатого чиновника, зубастого чиновника, художника и чиновника с ослиным лицом. Они его, похоже, не узнали да и вообще не заметили.
Ма Лян нарисовал меч и попытался заколоть саранчу, но насекомые ничего не чувствовали, они ловили меч зубами и со скрежетом принимались его грызть, они ни разу не подавились, зубы у них оказались преострыми.
Тогда Ма Лян нарисовал большой меч и попытался разрубить их, затем нарисовал молот и попытался их прибить – но ничто не брало саранчу.
Что за напасть!
На улице лежали люди со связанными руками и ногами, они не могли пошевелиться. Саранча собиралась их съесть. Ма Лян пригляделся – и узнал в этих несчастных своих соседей, друзей, был среди них и мальчик, получивший удар плетью, и та старая женщина, у которой были котята, и парень, чей отец погиб, и слепая старуха, и муж с женой с раздувшимися шеями… Похоже, они тоже не видели Ма Ляна, не слышали его окриков. Они широко разевали рты, но не могли издать ни звука.
Что же здесь происходит?
Юноша вдруг побежал, как безумный, закричал:
– Ну почему?!
Тут перед глазами его возникла та самая пагода. Он бросился к ней, но пагода внезапно превратилась в старика-небожителя с седой бородой, который когда-то подарил Ма Ляну волшебную кисть. Старик был огромного роста. Юноша, обхватив его за ноги, стал умолять:
– Прошу, дай нам много волшебных кистей! На свете столько беззащитных и обездоленных, пусть же у каждого будет волшебная кисть! Чем больше бедных людей будут иметь волшебную кисть, тем меньше будет в мире страданий. Если бы у каждого была волшебная кисть, каким прекрасным стал бы этот мир! Эти негодяи больше всего боятся волшебной кисти!
Так говорил он, обнимая старика за ноги. И что же? Оказалось, что обнимает он пагоду. Она вдруг зашаталась. Сверху градом посыпались красные финики. Едва финик срывался с ветви, как прямо в воздухе раскрывался, и внутри оказывался черенок. Косточка же превращалась в ворс, заостренный на кончике.
Саранча бросилась бежать!
Пагода снова превратилась в бессмертного, тот взял в руки свою длинную бороду и взмахнул ею, как кистью. Внезапно старик и сам обернулся огромной кистью, а затем – старым золотым драконом с длинными усами, развевавшимися в воздухе. Дракон неспешно поднялся в небо, извиваясь кольцами и вздымая вокруг себя вихрь.
Вихрь долетел до города и сорвал вывески со всех канцелярских лавок, снес кровлю и поднял в воздух все кисти. Начался настоящий дождь из кистей, да не просто дождь, а ливень!
Все те несчастные люди, которые лежали связанными, избавились от веревок, и у каждого в руках оказалось по кисти – по одной большой кисти с ворсом, заостренным, как кончик меча.
А саранчу падавшие с неба кисти пронзали, словно дротики, они вонзались им в спины и в животы – буквально пригвождали к земле.
Ма Лян радовался этому чуду, но вдруг… сел в своей кровати. Оказалось, это был сон, добрый сон. В окно заглядывала бледная луна, еще не занялся рассвет.
Глава 39Мягкосердечие – признак слабости
Жар у Ма Ляна спал, раны больше не болели, и юноша ощутил прилив сил. Убедившись, что кисть на месте, он собрал вещи, закрепил на спине доули и пошел прощаться с хозяином. Он был искренне благодарен этому доброму человеку. Хозяин рассказал юноше, что снадобье ему передал какой-то лекарь с козлиной бородкой, который отказался назвать себя и сразу ушел. Хозяин был человеком совести, он полюбил Ма Ляна за его благородство и хорошие манеры и потому отказался брать с него деньги за постой, мало того – еще и дал ему еды в дорогу.
Уже когда юноша вышел за дверь, хозяин обнаружил, что картина, украшавшая ширму, пропала. Через постоялый двор каждый день проходило столько людей, что не было никакой возможности вычислить вора. Эта пропажа очень огорчила хозяина.
Ранним утром, когда как тьму рассеяли первые лучи солнца, постепенно сгустились тучи, стало пасмурно и душно. Ма Лян в полном одиночестве взбирался на гору. Его душу и взгляд радовал прекрасный горный пейзаж, но поскольку дорога оказалась пустынной, юноша был все время настороже.
Так шел он очень долго, пока не добрался до лесной чащи и крутых обрывов. Ма Лян подумал, что волшебную кисть нужно спрятать понадежнее, переложить из-под одежды в доули. Но перед этим, опасаясь, что за ним следят, он решил проверить, нет ли кого вокруг, бросив в разные стороны несколько камешков. Один из брошенных камней полетел в ущелье и плюхнулся в пруд.
Художник, хоть и освободился от веревки, по-прежнему сидел в воде. Он уже начал нервничать, но вдруг услышал всплеск воды. Художник понял, что наверху кто-то есть, и что есть мочи закричал:
– Спасите меня! Скорее на помощь!
Ма Лян достал было кисть, но вдруг услышал эти крики со дна ущелья. Художник до этого так много кричал, что успел сорвать голос, так что он изменился до неузнаваемости, и Ма Лян его не узнал. Услышав крик о помощи, юноша забыл о себе, решив, что спасение человека превыше всего. Он наспех заткнул кисть за пояс и заглянул в ущелье. Вглядевшись, Ма Лян узнал в человеке на дне своего старого знакомого, художника. А тот, задрав голову, увидел Ма Ляна – судьба вновь свела его с заклятым врагом. Оба застыли от неожиданности.
Ма Лян не знал, как художник очутился в здешних краях, и еще непонятнее было, как он угодил в это ущелье.
Художник не рассчитывал на эту встречу и подумал, что Ма Лян не только не станет его спасать, но еще и как-нибудь навредит ему. Он пожалел, что действовал слишком осторожно на постоялом дворе, надо было, забрав кисть, тут же прикончить мальчишку, пока тот спал. Художнику вспомнилась поговорка: «Мягкосердечие – признак слабости». Однако он не собирался сложа руки ждать смерти, он решил еще раз сразиться с врагом.
Распластавшись на дне ущелья, художник жалобно умолял:
– Я уже не тот, что был раньше! Братец Ма Лян, спаси меня, я шел в столицу и меня обокрали, а самого столкнули сюда… Ты не знаешь, братец, а ведь пока ты болел, именно я передал для тебя лекарство на постоялом дворе, потому что осознал, как несправедливо вел себя по отношению к тебе, угрызения совести не давали мне покоя.
Ма Лян хоть и ненавидел художника, но, услышав про лекарство, подумал, что он и вправду исправился. Вид обреченного на смерть человека заставил Ма Ляна сжалиться.
– Хорошо, я сейчас нарисую веревку и вытащу тебя!
Ма Лян запросто вытащил кисть и собрался нарисовать на земле веревку, но когда он приступил к делу, почувствовал, что кисть стала легче. И сколько бы он ни рисовал, веревка не становилась настоящей. Волшебная кисть, похоже, утратила силу. Юноша бессильно опустился на землю. Может быть, он разгневал даровавшего ему кисть небожителя тем, что не смог помочь еще большему количеству бедняков, не избавил их от бед? Но ведь он, Ма Лян, постоянно беспокоился о своих друзьях и соседях, ни на минуту о них не забывал! Он от всей души желал помочь всем, кто в этом нуждался!