Вот только император-то живет во дворце, где уж ему услышать голос парнишки-бедняка из далекой горной деревни, который, натерпевшись лишений, дошел до столицы? Да его, этого оборванца, и к дворцовым воротам не допустят!
Чиновников в столице было очень много, но Ма Ляну не удалось увидеть ни одного, потому что едва они выходили за порог, как тут же садились в паланкин. С пышной свитой, в сопровождении труб и барабанов они ехали по улицам, и тогда все пешеходы должны были в почтительном молчании расступиться и пропустить процессию. Столичные присутственные учреждения находились под бдительной охраной, которая не позволяла даже остановиться и лишний раз взглянуть на ворота. Император и столичные чиновники были очень далеки от народа.
Столица ослепляла роскошью. Ма Ляну казалось, будто город покрыт золотом, а высокие дома сделаны из яшмы. Знатные люди даже дома были пышно разодеты и ели изысканные яства, наслаждались богатством. Юноша увидел, что, как и везде, в столице вся власть принадлежит чиновникам да богачам, здесь для них настоящий рай.
А как жили простые горожане? Да так же, как и везде, во всех других городах и деревнях. Вдоль улиц стояли на коленях и просили подаяние старики, женщины и дети – несчастные, которые оставили родные края, чтобы не умереть с голоду. Если по улицам проезжали чиновники, бедняков прогоняли плетью, а когда солдаты скрывались из виду, попрошайки возвращались на свои места. Соседи Ма Ляна так и добывали денег на жизнь. Среди них были крепкие мужчины, но они лишились земли, им негде было работать, поэтому пришлось нанести себе увечья и пополнить ряды столичных нищих.
Ма Лян продавал картины, бродя по улицам и зазывая покупателей, но спрос был невелик. Кто захочет повесить дома картину какого-то оборванца?
Картины, которые украшали стены чиновничьих домов, сами же чиновники и рисовали. И чем выше должность занимал чиновник, тем лучше считалась его картина, тем дороже она стоила и тем больше почета приносила своему владельцу.
Ма Ляну говорили, что продать картины в столице куда сложнее, чем в других местах, в этом городе нужно сначала заручиться покровительством крупного чиновника. Юноше посоветовали обратиться к какому-нибудь знатному человеку, чтобы тот замолвил за него словечко. Ма Лян поблагодарил за добрый совет.
Еще Ма Ляну говорили, будто в столице, чтобы продать картину, необходимо сначала добиться какой-нибудь чиновничьей должности, пусть и незначительной. Даже самый мелкий чиновник выше простолюдина. Ма Лян и тут поблагодарил за добрый совет.
Юноша не собирался искать покровительства и сам не хотел становиться чиновником, он хотел лишь одного – рисовать для бедняков.
Ма Ляна называли старомодным, глупцом и простофилей, но юноша не обращал на это внимания. Он повзрослел, стал крепким прямодушным парнем с твердой волей, мастером живописи и каллиграфии.
Ох и нелегко пришлось ему в столице, поблекло для него ее золотое сияние и сменилось беспросветным мраком. Все надежды, которые юноша возлагал на столичный город, испарялись как дым…
Он понял, что столица – вовсе не край обетованный, как он воображал раньше.
Где же искать проходимца художника? Где отыскать волшебную кисть?
Глава 42Безумец из храма Вэнь-чана
Однажды Ма Лян бесцельно бродил по улицам. Неожиданно перед ним вырос храм бога-покровителя города. В столице он выглядел куда скромнее, чем в других местах. Видать, могущественных чиновников здесь было столько, что бога-покровителя города ни во что не ставили.
Юноша вошел в храм и, увидев того самого Пань-гуаня с суровым лицом и с большой кистью в руке, обратился к нему:
– Почтенный Пань-гуань, не знаете ли вы, где сейчас этот негодяй художник? Прошу вас, посмотрите в своей книге!
Пань-гуань не ответил. Но тут к юноше приблизился старик и сказал, поглаживая седую бороду:
– Неразумный, откуда же почтенному Пань-гуаню знать, где этот твой художник? Спроси-ка лучше Куй-сина в храме Вэнь-чана. А Пань-гуань в своей книге записывает только даты рождения и смерти.
– Тогда мне все же есть, что у него спросить! – нетерпеливо ответил Ма Лян. – Почему позволили умереть хромому дедушке, такому хорошему человеку? А его внучке? Ей и было-то чуть больше десяти лет, почему она должна была умереть? Хорошие люди умирают, негодяи живут – и какой прок от этой книги жизни и смерти?
Старец лишь пробормотал:
– Ныне творится неразбериха! Почтенный Пань-гуань ничего не может с этим поделать!
Вздохнув, он тихо ушел. Ма Лян же отправился в храм Вэнь-чана и отыскал зал Куй-сина. Грозный Куй-син с кистью в руке сурово возвышался над посетителями.
– Бодхисаттва Куй-син, – обратился к нему Ма Лян, – не знаете ли вы, где сейчас негодяй художник? Он украл у меня волшебную кисть.
Куй-син не ответил. Но, как и прежде, рядом с юношей оказался старец.
– Да откуда Куй-сину знать, где бродит какой-то художник? – удивился старик. – Он дарует победу на столичных экзаменах. Кого коснется его кисть, тот займет первое место и получит высокую должность…
– Почти все чиновники – отъявленные злодеи! Почему Куй-син не дарует победу хорошим людям, а касается кистью только проходимцев?
На этот вопрос старец не смог ответить, сказал только:
– Все в этом мире меняется. Когда Куй-син отмечает будущего победителя, тот кажется хорошим человеком. Но как только он становится чиновником – сразу портится. Что уж тут может поделать бодхисаттва Куй-син! – Старец вздохнул и пошел прочь.
Не зная, как найти художника, Ма Лян впал в уныние, присел на каменные ступени храма и стал рассматривать посетителей. Большинство были из ученых или из чиновников, все в сопровождении слуг, которые несли корзины с дарами. У кого-то были богатые подношения, у кого-то скромные.
Юноша заметил, что все ученые молились о получении чиновничьей должности, а чиновники возносили благодарственные молитвы.
– У всех одни должности на уме! – в сердцах воскликнул Ма Лян и, кипя гневом, покинул храм.
По пути он увидел храм бога процветания Цай-шэня – вот уж где благовония жгли особенно усердно! Благочестивые мужчины и женщины, преклонив колени перед изображением Цай-шэня, ревностно молились и отвешивали поклоны, гулко стукаясь лбами об пол. Кто-то молил бога ниспослать богатства, кто-то уже разбогател и теперь возносил благодарственные молитвы. В основном это были чиновники или бывшие чиновники.
– Кто чиновник, тот богат, кто богат, тот и чиновник! – воскликнул Ма Лян. – А у бедняков до конца жизни не то что богатств нет, даже на гроб денег не хватает!
Ма Лян никогда не рисовал для чиновников или богачей, он всегда старался ради бедных, и потому сам постоянно терпел лишения, жил как бродяга, едва мог раздобыть пищу и одежду, нищета давила его.
Юноша спрашивал у всех прохожих, где может быть художник, но где уж ему было выяснить! Он задавал один и тот же вопрос каждому, кого встречал на пути, и люди решили, что он помешался. За ним стали бегать ребятишки, они подшучивали и смеялись над ним…
Незаметно подкрались холода, начались снегопады, а у Ма Ляна по-прежнему из одежды была лишь тонкая рубаха, так что он того и гляди мог замерзнуть насмерть.
Однако Ма Лян знал, как много таких же, как он и его друзья, добрых и искренних бедняков ведут тяжелую жизнь, и потому не прекращал поисков кисти. Он говорил себе, что ему нельзя умирать, что ради всех простых людей, ради всех бедняков он должен выжить и отыскать волшебную кисть. Его твердая воля всякий раз побеждала голод, холод и смерть.
Каждый день он ходил в храм Вэнь-чана. Ма Лян решил, что художник вполне может туда наведаться, чтобы возжечь благовония, независимо от того, получил он чиновничью должность или пока только добивается ее. Все дни напролет юноша проводил в храме, вглядываясь в посетителей.
Глава 43Знакомое лицо
И вот однажды Ма Лян заметил знакомое лицо – горбатого продавца из «Канцелярской лавки для знатных особ».
У юноши загорелись глаза, он подумал: «И этот лавочник, и художник – одного поля ягоды, оба когда-то служили у помещика. Может, расспросить горбатого, где сейчас художник?» И Ма Лян направился к старому знакомцу. Тот не узнал его и, решив, что это попрошайка, бросил ему медяк.
– Вы что же, не признали меня? – спросил Ма Лян.
Лавочник пригляделся, но так и не понял, кто перед ним, ведь Ма Лян за эти годы сильно изменился. Торговец покачал головой.
– Я Ма Лян! – воскликнул юноша. – А вы…
Услышав это имя, лавочник подскочил от испуга:
– Злой дух, нечистая сила, сгинь!
До него уже давно доходили слухи, что Ма Лян умер, поэтому теперь лавочник так перепугался, что кинулся вон из храма, побросав все принесенные принадлежности для жертвоприношений, нырнул в паланкин и был таков. Однако Ма Лян не собирался упускать его из виду, он бросился в погоню за паланкином.
После нескольких поворотов в узких улочках паланкин оказался на широкой проезжей дороге. Ма Лян видел, как торговец вошел в канцелярскую лавку с вывеской «Для знатных особ» и, хотя время было еще не позднее, велел подчиненным запереть двери, а затем взорвать в окне связку петард[28].
Ма Лян понял, что его приняли за привидение. Он оглядел себя и сообразил, что и впрямь стал похож на призрака. Юноша уселся на пороге лавки и стал ждать. Он прождал три дня, но дверь так и не открылась. Ма Лян не знал, что лавка на самом деле очень большая и что он сидит всего-навсего у черного входа. Парадная дверь выходила на другую улицу. Торговец вышел из лавки в тот же день и отправился к художнику потолковать о происшествии.
Нужно упомянуть, что художник с волшебной кистью, шляпой доули и украденной волшебной картиной, придя в столицу, объявил себя Ма Ляном и отыскал старого знакомого, горбатого лавочника. Тот познакомил его со своим дальним родственником – чиновником. Этого родственника попросили передать императору волшебную картину через придворного сановника.