Однако когда он явился во дворец, император не заподозрил, что преподнесенная ему кисть на самом деле фальшивая, он просто дал ее художнику и попросил нарисовать золото, серебро и прочие сокровища.
Еще одна трудность! Пока государь отвернулся, художник осторожно достал настоящую волшебную кисть и спрятал фальшивую. Только вот незадача – раздобыв кисть, он много раз пробовал ею рисовать, но сколько бы ни пытался, ничего у него не получалось. Теперь же он должен был нарисовать слитки прямо перед государем – где уж тут не спасовать!
Чтобы умело рисовать волшебной кистью, нужно было обладать сильными руками, недюжинным интеллектом и чистой душой. Силы-то в руках ему было не занимать, но душой его владели злые помыслы. Когда художник поднимал кисть, она весила словно целый треножник[30], рука его тряслась, и он никак не мог совладать с ней. Император велел ему нарисовать золотую гору. Ненасытная страсть к деньгам владела императором, и ему все было мало, он заставлял художника рисовать одну гору за другой, пока тот не обессилел и не уронил кисть. Император глянул – а перед ним груда камней, их было столько, что они начали скатываться и едва не расшибли императору ногу.
Тогда император велел художнику нарисовать золотой слиток. Но жадному государю он показался слишком маленьким, и он велел художнику нарисовать подлиннее, потом еще длиннее, еще – пока не получилась длиннющая золотая полоска. Художник снова уронил кисть. Глянул император – а перед ним огромный удав. Он разинул свою большую страшную пасть и бросился на императора. Не окажись рядом государева стража – питон сожрал бы правителя.
Разгневался государь и хотел наказать художника со всей строгостью, но тот выкрутился: сказал, что перед тем, как взяться за волшебную кисть, необходимо три дня не мыться и соблюдать пост. Художник не мог не явиться по величайшему повелению сразу же, да и кисть давно не держал в руках, вот и вышел казус.
Государь поверил ему и обещал, что в следующий раз позволит ему явиться во дворец спустя три дня. Но если и тогда у художника ничего не выйдет – ждать ему беды.
Поэтому-то, выходя из дворца, художник думал, что убивать Ма Ляна нельзя, но разыскать его нужно обязательно. Вообразите же себе его радость, когда Ма Лян сам к нему пожаловал, не иначе как небо ему помогает!
Когда художник вошел в приемную залу, Ма Лян заметил у него за спиной доули, одет же он был в грубую холщовую рубаху и такие же штаны синего цвета, подпоясан тряпичным поясом, на ногах – прохудившиеся соломенные сандалии. В общем, одет он был в точности как Ма Лян и выглядел в этом одеянии весьма комично, если не сказать омерзительно.
– Верни мою волшебную кисть! – потребовал Ма Лян.
Художник заметил, что юноша одет в его собственную одежду, но не сказал ни слова упрека, а только ответил:
– Нынче ты стал мной, а я тобой. Ну-ка, давай глянем в зеркало, кто из нас Ма Лян?
Ма Лян пропустил это мимо ушей и стоял на своем:
– Волшебная кисть моя, верни ее.
– Волшебная кисть принадлежит Ма Ляну, – улыбнулся художник. – Сейчас Ма Лян – я, истинный мастер с волшебной кистью. Так сказано в каллиграфической надписи, которую сделал для меня сам император, таков указ свыше – и вот даже фальшивое становится истинным. Ты не сможешь ничего изменить, даже если очень захочешь. Вот что я тебе скажу: не говори больше никому, что ты Ма Лян. Ты не Ма Лян, а Ма Лян – это не ты. Так сказал император. Поэтому даже думать об этом забудь! Давай так: ты будешь помогать мне, вместо меня рисовать волшебной кистью и получать все, что только пожелаешь. У меня лишь одно условие – не называй себя Ма Ляном. Я уже давно говорю, мы отлично сработаемся!
Юноша понимал, что угодил в логово тигра, который может проглотить его, когда захочет. Такие, как этот художник, способны на все. Услышав, что от него требуется рисовать, он воспрянул духом: стоит ему взять в руки волшебную кисть – и художник ее больше не отнимет. Поэтому Ма Лян сделал вид, что согласен на его предложение.
Художник обрадовался:
– Знаешь, молодой человек, лишь тот достоин называться героем, кто держит нос по ветру. Я вижу, ты стал намного мудрее. Мы с тобой отлично сработаемся.
С этих пор художник стал звать Ма Ляна другим именем – Цзя Ди, что для Ма Ляна было созвучно со словом «фальшивый»[31]. Художник дал юноше работу носильщика, и теперь, когда он ехал куда-то в паланкине, сзади его нес Ма Лян. Когда император или какой-нибудь важный чиновник просил художника нарисовать что-то волшебной кистью, а он не мог отказаться, за него рисовал Ма Лян.
Художник считал, что он создан для езды в паланкине. А то, что одним из его носильщиков был Ма Лян, тешило его самолюбие. Он собирался навечно оставить Ма Ляна в носильщиках.
А Ма Лян тем временем думал, как заполучить волшебную кисть, поэтому ему приходилось мириться со своим положением.
Глава 46Славно нарисовано!
Однажды во дворце случился переполох. Ко двору прибыли несколько заграничных послов, которые желали встретиться с правителем. В то время в государстве царило всеобщее благоденствие, и послы из разных стран приезжали постоянно, что чрезмерно радовало императора. Он собрался устроить роскошный пир в честь послов. За три дня до пира государь известил художника о том, что тот должен явиться во дворец с волшебной кистью.
Художник не находил себе места от волнения и в ночь накануне визита во дворец спал плохо. Он уже подумывал улизнуть с волшебной кистью, но понимал, что если порвет связи с императором, с чиновниками и богачами, то потеряет все. Если волшебная кисть окажется у Ма Ляна, художник не сможет спокойно жить. Если же он заберет волшебную кисть с собой, от нее все равно проку не будет. Да и где ему найти пристанище? Кто осмелится приютить его у себя? В общем, думал он, думал и решил, что бегство – не лучший выход. Выход у него был всего один – взять с собой во дворец Ма Ляна, и пусть рисует он.
Художник вертел в голове предстоящий визит во дворец и так и сяк – как фокусник продумывает свои выступления. Он решил соорудить нечто вроде столика для жертвоприношений и взять широкую накидку, за которой мог бы спрятаться человек, а помимо этого – ароматические палочки и принадлежности для жертвоприношений. Художник собирался отвлечь зрителей, чтобы они не заметили, что кто-то рисует вместо него.
К назначенному дню все приготовления были закончены, и двадцать носильщиков с паланкином, столом и принадлежностями для жертвоприношений направились во дворец. При виде такой процессии прохожие решили, что кого-то хоронят.
У входа во дворец их остановила стража и заявила, что пропустит только художника. Лишь после долгих уговоров, большой взятки и подарков стража пропустила еще четверых. Но у вторых ворот все повторилось: стража не хотела пускать никого, кроме художника. Только получив деньги и подарки, охрана обыскала и пропустила всех пятерых. Стол и принадлежности для жертвоприношений стражники внесли сами.
Войдя в тронный зал, художник увидел сидевшего на возвышении императора, а по сторонам от него – много военных, гражданских чиновников и нескольких заморских послов.
Как только начался пир, император представил всем гостям свой «талисман» – Ма Ляна и его кисть.
– А теперь Ма Лян нарисует нам на счастье дракона и феникса!
Художник, конечно же, умел рисовать и дракона, и феникса – но только не волшебной кистью. Что ж, надо было дождаться, когда войдет Ма Лян, и художник начал устанавливать стол для жертвоприношений, накрыл его скатертью, на столе зажег благовония и расставил жертвенные предметы. Он тянул время как мог.
Кто-то из его слуг вошел в зал, но это был не Ма Лян. Художник накинул на себя огромный плащ и старался не мешкать. Вынув волшебную кисть, он положил ее на стол. В залу вошел кто-то еще, но снова не Ма Лян. Художник подошел к столу, опустился на колени и дважды поклонился. В залу вошел третий слуга, Ма Ляна все не было.
Соединив ладони, художник что-то забормотал, ожидая, когда же наконец войдет Ма Лян. Он не знал, что стража пропустила только троих его слуг. Один из них приходился художнику дядей, второй – шурином, третий был мужем его племянницы, поэтому все трое заявили, что пропустить надо именно их, Ма Ляна же оставили за дверью.
Юноша тоже хотел войти – взглянуть на невежду императора и постараться забрать волшебную кисть. Но родственники художника набросились на него:
– Ты кем себя возомнил? Ты носильщик паланкина, что ты собрался там делать?
Стражники же, услышав, что Ма Лян – носильщик, решили, что его точно не стоит впускать.
– Носильщик, тебе не место в императорском дворце.
Сколько бы Ма Лян ни упрашивал, солдаты были непреклонны.
Тем временем в зале художник испуганно искал глазами Ма Ляна, но тот так и не появился, поэтому он, как читающий заклинание колдун, продолжал бормотать что-то себе под нос и тянуть время. Наконец у зрителей лопнуло терпение. Император стал мрачнее тучи:
– Его сюда позвали не заклинания читать. Поторопите его, пусть начинает рисовать.
Тут у художника душа ушла в пятки. Ма Ляна не было – пришлось ему самому приступать к рисованию. У него не хватило сил поднять волшебную кисть, и стоявший перед ним дядя поддержал его под руку, со спины его поддержал шурин, а муж племянницы обхватил его за ноги. Под пристальными взглядами государя и гостей, обливаясь потом, трясущимися руками художник начал рисовать.
Он нарисовал дракона, но тот вдруг превратился в ящерицу. Нарисовал феникса – а тот обернулся громадным вороном. И ящерица, и ворон получились страшными, да к тому же издавали ужасное зловоние. Они уселись на жертвенном столе и начали пожирать яства. В конце концов они подрались и устроили в зале бардак.
Заморские послы схватились за бока от смеха:
– Ай да художник, вот это мастерство!