А чиновники едва не падали в обморок от страха: кто-то опрокинул кубок, кто-то вопил от ужаса, кто-то бросился прочь.
Император чувствовал себя опозоренным и закипел от гнева, но чтобы не потерять лицо перед иностранцами, сохраняя внешнее достоинство, стал говорить:
– Славно, славно нарисовано! Это самый древний дракон и самый древний феникс, нынче таких нигде не увидишь!
– Славно нарисовано, славно! – подхватили сановники. – Это самый древний дракон и самый древний феникс, нынче таких нигде не увидишь!
Так и восклицали сановники до конца пира.
Глава 47Ничего не изменилось
После пира император позвал художника в свои покои и принялся ругать его на чем свет стоит. Уже давно от чиновников из разных мест он слышал о том, что Ма Лян со своей кистью всячески вредит им и помещикам, да еще и подстрекает народ к мятежу. Однако этот художник, назвавшийся Ма Ляном, сам явился в столицу с ценными дарами, и государь его помиловал. Сегодняшнее же происшествие привело его в ярость.
– Ма Лян, ох, Ма Лян, всюду ты творишь зло. Ты подарил мне драгоценную картину, чтобы прославиться, и обманул мое доверие. Я не стал наказывать тебя за проступки, а ты оказался таким неблагодарным да еще и сыграл со мной злую шутку. На этот раз не будет тебе пощады, получишь по заслугам и за выходку на пиру, и за все свои прошлые дела!
Испуганный художник рухнул перед императором на колени и, стуча лбом об пол, стал умолять о пощаде:
– Разве посмел бы я подшутить над государем! Без вашей милости и ваших благодеяний кем был бы я сейчас! И перед чиновниками и помещиками я ни в чем не виноват, то были вовсе не мои проделки.
Эти слова еще больше разозлили императора и он наградил художника увесистым пинком:
– Мне постоянно приносят докладные записки – тебя просят арестовать и наказать по всей строгости. В них все написано черным по белому. Будешь спорить – велю казнить тебя немедля!
Испугавшись, что император и вправду прикажет убить его, художник крикнул:
– Государь, тот Ма Лян – не я!
Он рассказал историю Ма Ляна с самого начала, хорошенько приукрасив ее, кое-что преувеличил, кое-где додумал. Ма Лян в его рассказе оказался разбойником – и у него, художника, есть вещественные доказательства, которые он обнаружил в пожитках Ма Ляна. Он добавил, что уже однажды поймал этого проходимца и хотел отдать под суд, да еще собирался схватить остальных его сообщников, устроив на них облаву. Он, художник, действовал исключительно в интересах государства. А Ма Ляном он назвался исключительно чтобы поднести государю ценные дары – чудесную картину и волшебную кисть, хотел продемонстрировать свою верность государю. Себя художник представил искренним, справедливым и преданным династии человеком.
Императору подумалось, что художник этот с виду не похож ни на бунтаря, ни на изменника, к тому же он сам во всем сознался. Более того, он, государь, собственноручно начертал надпись, в которой признал этого человека единственным истинным Ма Ляном, и теперь будет нехорошо идти на попятную. После долгих размышлений император решил, что для сохранения собственного авторитета лучше оставить все как есть.
– Да будет так, будешь зваться Ма Ляном и впредь, – объявил он. – А тот Ма Лян отныне официально будет зваться Цзя Ди. Приведи сюда этого разбойника, который использует кисть, чтобы устраивать смуты, его ждет тяжкое наказание! Волшебная кисть отныне будет храниться в императорской сокровищнице, нечего ей делать у простолюдинов. Отныне им законом запрещается иметь кисти!
Художник рассыпался в благодарностях и вместе со своими родственниками вышел из дворца. За воротами он увидел, что Ма Ляна и других людей, которые сопровождали его, схватила стража.
Художник объявил приказ императора:
– Разбойник Цзя Ди со злыми намерениями своевольно проник во дворец, уведите его в тюрьму. Остальных велено отпустить.
Ма Ляна заковали в кандалы и заперли в темнице. Он не понимал, что произошло и почему он там очутился.
Император меж тем придумал, как расправиться с теми, кто не уважает его власть. Он приказал посадить ящерицу и ворона в клетки, а клетки поставить на ближайшем к дворцу перекрестке. Художнику и нескольким солдатам он велел, одевшись в платье простолюдинов, стоять возле клеток и говорить, что это древний дракон и древний феникс. Тех, кто начнет возражать, было велено немедленно хватать и сажать в тюрьму. Горожане поняли, что это ловушка, и потому молчали.
Однако на третий день из деревни пришли старушка с внуком, и мальчик закричал:
– Бабушка, это же ворон!
Старушка же, которая не расслышала объяснений художника, прищурившись, заглянула в клетку и воскликнула:
– Да это ящерица!
Обоих тут же схватили.
Император ценил художника и потому назначил его высочайшим уполномоченным по изъятию кистей у простолюдинов. В сопровождении солдат уполномоченный ходил по домам горожан и обыскивал их. То же самое происходило и по всей Поднебесной. Говорят, кое-где кисти конфисковали даже у Пань-гуаня в храме бога-покровителя города и у Куй-сина в храме Вэнь-чана. Где-то, говорят, запретили сажать магнолии. А если правительственным солдатам и попадалось такое дерево, его срубали.
Конфискованные кисти сбрасывали в кучу и сжигали. Небо почернело, его заволокло густым дымом от этих костров. Запах горящих кистей долетал и до темницы Ма Ляна, юноша обливался слезами от горя.
Пошел сильный дождь, с неба полилась черная, горькая вода. Неужто небо тоже плакало?
Глава 48Каша в драгоценном сосуде
Когда придворные опустошили государственную казну, государю вдруг захотелось расширить дворцовые покои и построить большую тюрьму. Тогда он вспомнил о волшебной кисти и о томящемся в темнице Ма Ляне. Ему пришло в голову заставить узника нарисовать золото, серебро и драгоценности, чтобы пополнить казну. Но император не решился сразу дать ему должность, сначала он направил письма чиновникам в разные места Поднебесной – чтобы те немедленно рассказали ему всю правду о Ма Ляне. Чиновники с рвением бросились выполнять приказ, и в скором времени государю были отправлены подробнейшие доклады.
В них было ясно сказано, что все предки Ма Ляна в свое время попадались на кражах. Сам же Ма Лян еще в детстве воровал кисти, и его много раз ловили. Это был испорченный мальчишка, с ног до головы покрытый язвами и струпьями. Когда он подрос, после убийства и устроенного им пожара он бежал от правосудия. Он воровал государственное зерно, обижал женщин и поднимал мятежи, совершал преступления на каждом шагу, всячески досаждал преданным и законопослушным чиновникам и благородным помещикам. Этот Ма Лян лукавыми речами сбивал людей с толку, а однажды напал на тюрьму и освободил заключенных. В конце концов он ушел в горы и возглавил разбойничью шайку. Они убивают путников – народ кипит от гнева…
В общем, по рассказам чиновников, Ма Лян был настоящим чудовищем! Однако сам император до сих пор не видел, как выглядит этот злодей, поэтому велел привести узника.
Когда стражники доставили юношу в дворцовые покои, был поздний вечер. При свете фонарей государь увидел совсем еще мальчишку, и, хотя на лице его читалось упрямство, он вовсе не был похож на того коварного мошенника, о котором император читал в докладах, поэтому в его душу закралось сомнение. Разумеется, не верил император и в то, что ему, такому просветленному и превосходящему всех своей мудростью правителю, не удастся подчинить себе какого-то деревенского мальчишку.
Голосом, полным притворной ласки и заботы, он обратился к юноше:
– Говорят, ты обладаешь замечательной способностью рисовать и оживлять свои рисунки. Если бы ты мог нарисовать кое-что для меня, я бы вернул тебе волшебную кисть – она здесь, в моем дворце. Я даже позволил бы тебе жить в дворцовых покоях.
В тюрьме Ма Лян видел множество простых людей, которых арестовали без всякой вины, много раз проклинал он жестокого, бесчеловечного императора. И вот теперь он наконец его увидел. Раньше он представлял себе императора красивым, величественным, с утонченными манерами, пусть он жесток и пренебрегает народом – но сохраняет собственное достоинство. Оказалось же, что этот император с сине-зеленым лицом, покрытым густой сетью морщин, напоминает почерневшую от плесени кожуру незрелого мандарина. Выпученные глаза, выпирающие скулы, ввалившиеся щеки, впалая переносица, впалый рот и желтые зубы тоже не украшали его. Лоб и подбородок – словно срезаны ножом, напоминают по форме косточку от финика. Когда он говорит, щеки раздуваются, словно мехи. Императорский халат ему слишком широк, висит на нем, как на бамбуковой жерди. Ма Лян сразу увидел в нем коварного и невежественного человека. Юноша давно не верил в мудрого, просвещенного государя. Однако он пока не понимал, с какими намерениями позвал его император, поэтому молча ждал, что будет дальше.
Император, выглянув в окно, сказал ему:
– Нарисуй мне волшебной кистью солнце! Пусть ночь засияет, как белый день.
В душе Ма Ляна закипел гнев, но он лишь вымолвил:
– Не в моих силах превратить черную ночь в белый день.
Государь подумал и решил, что превратить ночь в день и впрямь сложно. Где это видано, чтобы люди поднимались в небо и рисовали солнце!
– Пожалуй, эта задачка не из легких, – согласился император. – Давай тогда что-нибудь другое. – Достав волшебную кисть, он протянул ее Ма Ляну. – Нарисуй-ка мне сосуд, в котором не иссякают драгоценности!
При виде волшебной кисти Ма Лян воодушевился и, подумав, спросил:
– А что это за сосуд? Я такого не видел.
Увидев, что Ма Лян не упрямится, император вздохнул с облегчением и принялся объяснять:
– Ну это такая посуда, только нарисуй покрупнее, чтоб был как большая кастрюля! Вроде той, в которой обычно варят кашу.
Ма Лян кивнул:
– Тогда давайте кисть. Кастрюлю, в которой варят кашу, я, пожалуй, смогу нарисовать.