– Мы… все… свои!
Дольше беседовать было нельзя. Поблагодарив старика, юноша сел на коня и под покровом темноты заспешил прочь.
Обнаружив, что Ма Лян сбежал, солдаты вскочили на статных рысаков и бросились в погоню. Ма Лян услышал стук копыт и понял, что скоро его настигнут. Тогда он вытащил волшебную кисть и нарисовал две веревки, натянутые через дорогу на разной высоте меж двух деревьев.
Кони на полном скаку прорвались вперед, а вот всадники, зацепившись за веревки, свалились и закричали от боли. Даже если бы они не сильно ушиблись, лошади уже убежали, и преследовать Ма Ляна было уже невозможно. Солдаты беспомощно смотрели вслед удалявшемуся беглецу.
В тот же день путь юноше преградило огромное озеро с заросшими густой травой болотистыми берегами, проехать было нельзя. Ма Лян горько вздохнул. Противоположный берег был виден, да только как до него дойти… Вода у берега покрылась льдом, который медленно таял в лучах солнца, так что идти по нему было опасно. И назад повернуть нельзя: по пути Ма Ляна видели люди.
Что же делать? Нарисовать лодку? Но лодка на озере точно привлечет внимание, солдаты на другом берегу могут его заметить. Как сложно найти выход!
Вдруг ему в голову пришла отличная мысль: он решил нарисовать у берега много черепах и отколоть толстую льдину. Черепахи подплывут под нее и, поддерживая на плаву, переправят на другой берег.
Ма Лян понимал, что взять с собой коня не получится. Он запрыгнул на льдину, лег на нее ничком, прикрывшись соломой, и переправился на противоположный берег.
Преследователи издалека увидели коня на берегу озера и решили окружить его. Конь, оставшийся без хозяина, при виде людей испугался и стал скакать по берегу. Несколько солдат бросились за ним в заросли и начали тонуть. Тут они заметили, что на спине коня нет всадника: значит, Ма Лян куда-то спрятался!
Они бросились обыскивать все вокруг, но никого не нашли.
Солдаты увидели следы Ма Ляна, они вели к берегу, а затем исчезали. Но на озере не было ни одной, даже самой ничтожной лодчонки. А без лодки он уж точно никак не мог перебраться на другой берег.
В конце концов преследователи решили, что Ма Лян, попытавшись перейти озеро по льду, провалился в воду – или просто утопился от безысходности. В этом они были совершенно уверены, иначе разве оставил бы Ма Лян своего коня?
Но нашлись и такие, кто не поверил, что беглец утонул, они пошли проверять лед. Солдаты не сделали и пары шагов, как лед треснул – и все провалились. А подо льдом плавали нарисованные Ма Ляном черепахи!
Черепахам было невдомек, кто это провалился к ним под лед, они набросились на людей, стали их кусать и потащили на дно. Солдаты решили, что это душа утонувшего Ма Ляна преследует их, и завопили от испуга.
Их командиру пришлось взять под уздцы коня Ма Ляна и вернуться с ним в город. Он доложил, что беглец бросился в озеро и утонул. Его наградили.
А что же Ма Лян? Он уже давно был на другом берегу и брел по пустынным, безлюдным местам.
Глава 18Меня зовут Фэн Лан
Ма Лян был очень осторожен и, минуя одну опасность за другой, проходил все новые и новые заставы. Наверное, он ушел далеко, потому что на заставах перестали появляться объявления с его портретом. Наконец, юноша позволил себе сбавить шаг.
Он умирал от усталости и не мог больше идти, нужно было отдохнуть в ближайшем городке. Ма Лян не мог поселиться на постоялом дворе, он нашел полуразрушенный храм на окраине и сделал его своим временным пристанищем.
Среди этих руин жили только нищие бродяги. Одни зарабатывали на жизнь, демонстрируя на площадях приемы ушу, другие – сказительством, третьи – давая представления с обезьянами, четвертые – фокусами, пятые – продажей снадобий и лекарственного сырья, шестые – изготовлением фигурок из теста, седьмые – гаданием по иероглифам и по лицу, восьмые – предсказанием судеб по «Книге перемен»[22]…
Чтобы выжить, Ма Ляну пришлось рисовать: он нарисовал много картин и стал торговать ими на улицах. Опасаясь, что его узнают, он не давал своим картинам оживать: рисовал все предметы с какими-нибудь недостатками.
Конечно, свое настоящее имя он использовать боялся, поэтому добавил к иероглифам несколько черт – теперь его звали Фэн Лан. С самого детства Ма Лян привык к усердному труду, благодаря этой привычке да еще волшебной кисти он всегда вкладывал в рисунки всю душу, поэтому все, что он изображал, казалось живым. Его картины пользовались большим спросом, каждый день к нему приходило множество покупателей.
Один из них, восхищаясь искусством юноши, печально вздохнул:
– До чего же прекрасные картины! Как жаль, что ты не Ма Лян.
Другой тихонько спросил его:
– А ты, часом, не Ма Лян?
– Нет, я не Ма Лян, – поспешно ответил юноша.
Рисовал он быстро, от покупателей не было отбоя, и Ма Лян стал получать немалый доход. Заработанные деньги он чаще всего раздавал жившим в том же полуразрушенном храме людям искусства. Те в свою очередь старались помогать Ма Ляну. В храм частенько наведывались хулиганы и вымогали деньги. Обитатели храма просили не трогать Ма Ляна, а если хулиганы затевали ссору, то могли за него и в драку полезть. Хулиганам приходилось умерить свой пыл.
Так проходил день за днем. Живя здесь, Ма Лян тосковал по своим товарищам и соседям из родной деревни. Как они там живут? Все ли у них хорошо? Не пострадали ли они из-за того, что с ним случилось…
Он знал наверняка, что они по нему скучают. Его лавка находилась в начале улицы, и сидя внутри, он всматривался в лица многочисленных прохожих, надеясь, что среди них вдруг мелькнет знакомое лицо. Тогда он бы рассказал обо всех своих злоключениях, узнал новости из деревни и передал бы весточку о себе.
Он все думал: какой смысл в этой волшебной кисти теперь, когда он покинул родные края? Он выучился рисовать, так мечтал о собственной кисти – неужто все это было ради того, чтобы теперь хоть как-то выживать или жить более-менее сносно?
Но как бы Ма Лян ни тосковал, вернуться он не мог.
Особенно глубокая печаль поглощала юношу в праздники, когда вся семья должна собираться за одним столом. Тоску по родине он изливал в своих картинах. Часто в полном одиночестве он рисовал под лунным светом, изображал родные пейзажи, деревни, особенно ему нравилось изображать ту древнюю пагоду, а на горизонте – красный солнечный диск, чтобы пагода отбрасывала черную тень до самой горы. Не забыл он и о цветущих пурпурным цветом магнолиях, которые когда-то нарисовал волшебной кистью вокруг своей деревни.
Всякий раз во время праздников он рисовал такие картины, а еще – нескольких голубей, которых затем отпускал в надежде, что они доставят эти картины на родину. Голуби не возвращались, и Ма Лян не знал, получили ли его картины крестьяне.
Разочарование и одиночество терзали его сердце, душа его болела.
Бродячие артисты, жившие с ним по соседству, конечно, помогали друг другу и умели постоять за себя, но у каждого были свои беды. Частенько кто-нибудь, напившись, принимался рыдать. Однажды кое-кто бросился в реку, а кое-кто ни с того ни с сего бесследно исчез, и больше его не видели…
Ма Лян понял, что всем обездоленным в этом мире живется одинаково тяжело. А все эти негодяи-богачи и проходимцы-чиновники – что две ручищи злого демона, все крепче сжимающие горло бедняка. И так из поколения в поколение. Беднякам и дышать едва удается!
Глава 19Девочка с соломинкой в волосах
Небесный владыка, похоже, гневался на этот мир. А когда небеса гневаются, они насылают на землю засуху.
Жестокое палящее солнце застыло в зените, извергая пламя, реки обнажили илистое дно. Дождя не было уже очень давно, все посевы погибли. На тысячи ли[23] вокруг простиралась голая земля, лишь слышно было, как люди горестно вздыхают и плачут. Голод и болезни собирали свою страшную жатву.
Обитатели разрушенного храма один за другим покидали пристанище в поисках средств к существованию. Ма Лян большую часть своих заработков отдавал беднякам, но с наступлением засухи покупателей стало меньше, поэтому и для него настали трудные времена.
Однажды, когда он свернул торговлю и уже собирался возвращаться в храм, он увидел, что на улице столпились зеваки.
– Бедняжка, бедное дитя! – раздавались голоса из толпы.
Поняв, что с каким-то ребенком случилась беда, Ма Лян сорвал с себя шляпу и стал протискиваться сквозь толпу. В центре стояла девочка, болезненно худая и с желтоватым лицом, босая и почти без одежды, не считая рваных штанишек.
В волосах у нее торчала завязанная узлом рисовая соломинка, которая означала, что ребенок продается. Девочка жалобно умоляла толпу:
– Купите меня всего за двух овец! В обмен всего на двух овечек…
Ма Ляну уже доводилось видеть, как измученные голодом взрослые продавали детей, но чтобы ребенок сам себя продавал – такое он видел впервые. Да еще и за двух овец! Ни один ребенок не заслужил такой участи. Ма Ляна мучило острое чувство несправедливости.
Разве станет кто-то покупать слуг в такое тяжелое время? Все лишь смотрели и вздыхали, а желающих купить ребенка не было.
Ма Лян спросил девочку:
– Сестричка, почему ты хочешь себя продать?
Девочка, подумав, что Ма Лян хочет ее купить, рассказала свою историю. Она жила в горах, родители ее умерли, из всей семьи остался лишь хромой дед. Жили они тем, что засевали землю для военачальника. В этом году из-за засухи урожай раннего риса собрали очень скудный, жить стало не на что и продавать было нечего, вот она и решила продать себя за пару овец, чтобы дедушка мог их пасти и хоть чем-то жить.
История девочки тронула Ма Ляна до глубины души, у людей вокруг навернулись слезы, но никто так и не решился ее купить, в такое время даже две овцы были многим не по карману.