Возвращаясь из своих командировок, Сергей обнимал девчонок, вдыхал запах их макушек (одна темная, другая светлая, почти белая), и не было для него ничего ближе этого запаха, ничего роднее. Потом, когда девочки убегали разворачивать подарки, он делал еще шаг и прижимал к широкой груди жену Лялю, худенькую, почти прозрачную, со светлыми волосами, как у Евы, и темными глазами, как у Ани. Ляля всегда, с первых минут знакомства, напоминала ему инопланетянку. Даже в те минуты, когда она была с ним, настолько с ним, что ближе некуда, она имела отсутствующий вид. Ее мысли витали так далеко, и Сергею казалось, что он никогда не сможет их догнать, прочитать, расшифровать.
Ее глаза казались всегда наполненными непрошеными слезами, и, глядя на жену, Сергей Бердников, который, несмотря на свою очень земную профессию, был человеком начитанным, вспоминал одно место из полюбившейся ему книжки «Маленький принц».
«Как позвать, чтобы он услышал, как догнать его душу, ускользающую от меня… Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна слез». Именно эти строки подходили его жене, как никакие другие. Своей непонятностью, неуловимостью, «нездешностью» Ляля и привлекала его больше всего. Когда-то вызванный ею жар в крови не утихал с годами, и Сергей любил свою жену так же страстно, как в день свадьбы, с которой минуло уже пять лет.
На одной с ними лестничной площадке жила мать-одиночка, воспитывающая дочку. Мария Ивановна, по счастливой случайности, работала педиатром на том самом участке детской поликлиники, который обслуживал их дом. Это было удобно, потому что, когда заболевали девочки, именно к Марии Ивановне можно было обратиться за советом, а ее девятилетняя дочка Липа частенько соглашалась присмотреть за близнецами на детской площадке, когда Ляле нужно было отойти в магазин или заняться стиркой.
Именно Мария Ивановна первой обратила внимание Сергея на странности в поведении Ляли. Молодая женщина перестала готовить еду и гулять с детьми, делать хотя бы минимальную уборку в квартире и застилать постель. Она могла часами сидеть на кровати в ночной рубашке, смотреть невидящими глазами в одну точку и что-то бормотать, раскачиваясь взад и вперед.
Когда это случилось впервые, маленькая Аня сбегала за Марией Ивановной. К счастью, двери в их квартирах в течение дня практически никогда не запирались: подъезд был дружный, жильцы добропорядочные, входная дверь с кодовым замком, так что чужие здесь не ходили, а своих не боялись. В один далеко не прекрасный день трехлетняя девочка возникла на пороге кухни Марии Ивановны и сказала, что мама не разговаривает, а они с Евой голодные. Мария Ивановна поспешила на помощь и пришла в ужас.
Чудовищно загаженную квартиру она к приезду Сергея отмыла, еды наготовила, детей искупала, кляня себя, что не заходила к соседям дней десять и допустила подобное. В день возвращения соседа она дождалась, пока он поздоровается с дочерями, выждала время, чтобы мужик поел и отдохнул, а потом заглянула на «огонек».
Повеселевшая и похорошевшая Ляля выглядела как обычно. Порхала от плиты к столу, что-то щебетала. Мария Ивановна отметила лишь лихорадочный блеск ее глаз и повышенную суетливость движений. Обычно Ляля была медлительной, даже вялой. Улучив момент, Мария Ивановна шепнула Сергею, чтобы он зашел к ней поговорить. И тот появился в квартире напротив всего через час, не больше.
– Вы что-то хотите мне рассказать? – Обычно невозмутимый, Бердников выглядел нервным, у него даже руки тряслись.
Мария Ивановна решила, что он тоже заметил странности в поведении жены, и это существенно облегчало ее задачу.
– Сережа, это касается Ляли, – медленно начала она, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть, не напугать. – Ты прости меня, если тебе кажется, будто я лезу не в свое дело, но вы мне не чужие, много лет живем бок о бок.
Бердников напрягся еще сильнее, по мощной шее пошли неровные красные пятна.
– Слушаю, – сказал он, и Мария Ивановна каким-то седьмым чувством поняла, как тяжело дается ему это показное спокойствие.
– Сережа, я, конечно, не специалист этого профиля, я всего лишь педиатр, но я хорошо училась в институте и готова ручаться за свои слова. Мне кажется, нет, я уверена: ты должен показать Лялю врачу.
По лицу Бердникова прошла тень. Он растер щеки и лоб крепкой рукой, шумно выдохнул.
– Господи, Маша, не пугай ты меня так, я уж думал, ты ее на измене поймала, – сказал он и даже засмеялся от облегчения.
– На измене? – Мария Ивановна все еще не понимала, а потом вдруг ход его мыслей стал для нее очевиден, и теперь уже она застыла, не понимая, как реагировать.
– Сережа, – голос ее стал еще более тихим, вкрадчивым. – Если то, что мне кажется, правда, то лучше бы Ляля действительно тебе изменяла. Это было бы больно, обидно, но не страшно.
– Ты думаешь, у нее рак? – Теперь в голосе Бердникова зазвучала тревога. – Какому врачу я должен ее показать?
– Нет, что ты. Мне кажется, Ляля совершенно здорова, но ее нужно показать психиатру.
– Кому? – В голосе Сергея звучало такое неприкрытое изумление, что Мария Ивановна вдруг отчаялась достучаться до него, объяснить всю серьезность ситуации. – Ты хочешь сказать, Ляля ненормальная?
– Я врач и такими терминами не оперирую. Но я вижу у Ляли признаки душевного недуга. Если уж быть совсем точной, симптомы шизофрении. Но еще раз повторю, я – не психиатр и могу ошибаться. Нужно, чтобы ее осмотрел специалист.
– Да чушь это все. – Сергей поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. – Ляля такая же нормальная, как ты или я. Просто ей скучно. Она ж не работает, сидит целый день дома, одна с детьми, я в отъезде, ей даже словом перекинуться не с кем. А у нее натура такая, легковозбудимая, творческая. Она же балетом увлекалась, танцевала, а потом за меня замуж вышла и засела дома. Вот и чудит.
Мария Ивановна понимала, что цели своей не достигла, но настаивать дальше не стала. В конце концов, ей могло и показаться, а психиатрический диагноз не шутка, чтобы разбрасываться им направо и налево. Самой себе она дала слово за соседкой присматривать, но та вела себя как обычно, готовила еду, прибирала квартиру, вместе с Сергеем водила девчонок на прогулку. Из глаз ее исчез лихорадочный блеск, так испугавший Марию Ивановну, и она уже начала успокаиваться, считая случившееся вообще плодом своего воображения. «Тебя бы, матушка, доктору показать, а не Лялю», – строго выговорила она себе и выкинула дурные мысли из головы.
Второй приступ случился у Ляли Бердниковой опять в отсутствие мужа. За Марией Ивановной снова прибежала маленькая Аня, которая тянула соседку в квартиру, объясняя, как мама с кем-то разговаривает, хотя в комнате никого нет. А их с Евой в комнату не пускает. Поспешившая на зов Мария Ивановна убедилась, что Ляля заперлась в их с Сергеем спальне и за дверью ведет с кем-то страстный диалог. Голос ее был испуганным, поэтому Мария Ивановна, будучи женщиной решительной, сбегала домой, принесла стамеску и вскрыла дверь.
Ляля, как и в прошлый раз, сидела на кровати. Только сейчас она не раскачивалась, а разговаривала с кем-то невидимым, размахивая руками и словно отгоняя невидимого собеседника.
– Не подходи ко мне, – взвизгнула она, и Мария Ивановна решила, что Ляля обращается к ней, но нет.
Соседку женщина не замечала, предпочитая вести диалог с собеседником, живущим в ее воображении. В какой-то момент она завизжала, страшно, на высокой надрывной ноте, упала навзничь на кровати, начала отмахиваться руками и ногами, словно отгоняя остававшегося невидимым врага. Марии Ивановне ничего не оставалось, как вызвать «Скорую».
Приехавшая психиатрическая бригада сделала укол, после которого Ляля практически сразу уснула.
– Она вам родственница? – хмуро спросил мрачный, смертельно уставший врач, заполняя необходимые бумаги.
– Нет, соседка.
– А родственники есть?
– Да, конечно, муж. Но он сейчас в командировке.
Сказав это, Мария Ивановна вдруг вспомнила про Еву и Аню, которых в суматохе упустила из виду. Бросилась их искать и нашла трехлетних девочек на кухне. Сестры сидели, забившись в угол между кухонным столом и стеной. В сползших, не очень чистых колготках, в жутко грязных футболках, они испуганно жались друг к дружке и держались за руки. Разорвать кольцо их рук Марии Ивановне удалось не сразу.
Вместе с детьми она вернулась в спальню, где на кровати лежала укрытая одеялом Ляля.
– Мама умерла? – шепотом спросила у нее Аня.
– Нет, что ты. – Мария Ивановна наклонилась и быстро поцеловала девочку. – Она спит, и вас я сейчас тоже уложу спать, у меня дома, в комнате Липы. Хорошо?
– В общем, эту женщину нужно срочно показать врачу, – сообщил хмурый врач, вставая. – Думаю, ей показана госпитализация, но это не мне решать. Обсудите это с ее мужем, когда он вернется.
От одной мысли о предстоящем разговоре с Сергеем Марии Ивановне становилось нехорошо. Но она была женщиной не из робкого десятка и не отворачивалась от проблем в надежде, что они рассосутся сами собой. К приезду Сергея Ляля уже полностью оправилась от случившегося с ней инцидента, о котором, к слову, совершенно не помнила. Однако Мария Ивановна вновь вызвала соседа к себе и рассказала о случившемся.
– Маша, я тебе не верю, – сказал он. – Нет, я не обвиняю тебя во лжи. Лгать ты не можешь, это я понимаю, но ты просто преувеличиваешь. Подтягиваешь факты под существующую у тебя теорию. Каждый человек может устать и на этом фоне стать немножко неадекватным. Ляле тяжело без меня с девочками. Она устала, и все. Но я вернулся, она отдохнет, и все ее недомогания как рукой снимет.
Следующий приступ случился у Ляли Бердниковой уже в присутствии мужа. Увиденное его испугало настолько, что он примирился с необходимостью показать жену специалисту. Врач-психиатр предложил немедленную госпитализацию, от которой и Ляля, и Сергей, разумеется, отказались.
– Ты пойми, это же клеймо на всю жизнь. Все будут пальцами показывать: вот она в психушке лежала! А девочкам каково придется? Да и как она в больницу ляжет, если мне через три дня опять в рейс? – объяснил Сергей свою позицию Марии Ивановне.