В четырнадцать лет Анна поменяла имя, поставив Марию Ивановну перед свершившимся фактом, хотя той и было все равно. А Ева только пожала плечами и свое имя оставила, хотя из-за решения сестры и плакала украдкой. В ее патологической тяге к единению с Анной всегда был элемент безумия. Именно поэтому Ева болезненно перенесла тот факт, что их теперь зовут по-разному.
Анна, несмотря на то что в детстве ей частенько доставалось от Евы, которая могла кусаться, щипаться и резать на мелкие клочки ее любимые платья, всегда была убеждена в том, что сестра не способна причинить ей настоящий вред. С ее точки зрения, от Евы нужно было защищать в первую очередь саму Еву.
Она поставила чашку в раковину и широко зевнула. Нет, ну почему она периодически чувствует такую усталость по утрам, будто не спала всю ночь? И почему она не может лечь обратно в постель и выспаться всласть, ведь сегодня суббота? Хотя тут-то как раз все ясно. По субботам в художественной галерее бывает больше всего посетителей, поэтому по выходным они всегда работали, отдыхая в понедельник и вторник, как и практически все музеи мира.
Контрастный душ прогнал остатки ночной усталости. Анна тщательно выбрала одежду, которая соответствовала бы ее сегодняшнему внутреннему настроению, прислушалась к себе и решительно набрала телефонный номер.
– Я соскучилась, – сказала она, когда Алексей Зубов снял трубку. – Ты можешь сегодня вечером ко мне приехать и остаться на ночь?
Восторженный голос в трубке вызвал у нее легкую улыбку. Будучи сама холодной и спокойной, она ценила в других людях страстность. Перед тем как уйти из дома, она выпила третью чашку кофе и теперь чувствовала себя окончательно взбодрившейся. День она как-нибудь продержится, потом проведет вечер с влюбленным в нее мужчиной, а затем как следует выспится. К своему изумлению, Анна замечала, что в те ночи, которые она проводила на плече у Алексея, она спала гораздо лучше и утром чувствовала себя отдохнувшей.
Предвкушение сегодняшнего вечера заставило ее весь день порхать в приподнятом настроении. По дороге домой она заехала в супермаркет купить что-нибудь особенное на ужин. Сегодня ей хотелось побаловать Зубова чем-нибудь изысканным. Анна купила упаковку мраморных стейков, которые прекрасно запекала на электрогриле, баклажан, кабачок, упаковку помидоров на ветке, лимон и бутылку сухого красного вина.
К семи часам вечера все было готово, а приехавший Зубов – голодный и соскучившийся – не обманул ее ожиданий, прямо в коридоре подхватив Анну на руки и закружив от переизбытка чувств. В его глазах она видела столько любви, и у нее сладко замерло сердце.
Они ели огненное мясо и запеченные овощи, пили прекрасное вино и периодически целовались. Над круглым стеклянным столом мягким светом горела лампа. За окном густела январская темнота. Огни большого города были где-то вдалеке, сияя и переливаясь в холодной ночной тьме. Только белые мухи густого снега, настойчиво бьющиеся в стекла, нарушали уединение пары. От снегопада отчего-то становилось совсем уютно, как будто сидели они не на просторной кухне в городской квартире, а в загородном доме с потрескивающим камином.
– Давай кино какое-нибудь посмотрим хорошее? – предложила Анна, составив пустые тарелки в раковину. – Я так люблю снежным зимним вечером валяться в постели и смотреть что-нибудь легкое. «Один дома», например.
– Давай, – согласился Зубов. Он вообще был готов соглашаться на любые ее предложения. – Только мы можем сначала посмотреть ваши семейные фотографии?
– Зачем? – изумилась Анна.
Он замялся.
– Понимаешь, мне нужно знать, как выглядит твоя сестра.
– Но она же уехала. – Удивление в голосе Анны становилось все сильнее. – Скоро год уже. Я же тебе говорила.
– Да, я помню. Но поверь, мне нужно знать, как она выглядит. Я не могу тебе всего рассказать, но это важно. Да ты же и обещала дать мне ее фото, просто я закрутился и забыл взять.
Анна, естественно, тут же встревожилась.
– Это опасно? – спросила она. – Еве что-то угрожает?
– Я не знаю, – признался Зубов. – Просто в тех делах, которые мы расследуем, есть много непонятного. Единственным связующим звеном между всеми случаями остается твоя сестра Ева.
– Глупости. – Анна сердито повела плечиком. – Она у нас, конечно, всегда была сорвиголова, но не до такой степени, чтобы вляпаться в криминал. Но если надо, то фотографию я тебе, конечно, дам. Только пообещай ни в коем случае не причинять Еве зла.
– Анюта, я не могу тебе этого обещать, – покаянно сказал Зубов. – Если она совершила преступление и нам станет об этом известно… То я не смогу сделать вид, будто ничего не произошло, понимаешь.
Анна грустно улыбнулась и погладила Зубова по щеке.
– Конечно, понимаю, милый, – мягко сказала она. – Я вовсе не прошу, чтобы ты ради Евы или даже ради меня шел на должностное преступление. Я просто прошу тебя быть объективным и не жестоким. Это же ты можешь мне обещать?
– Это могу, – с облегчением согласился Зубов.
Они прошли в спальню, и Анна вытащила из комода большой старомодный фотоальбом.
– Вообще-то я не люблю его смотреть, – сказала она. Глаза у нее были грустные, как у собаки, которую бросил хозяин. – Там есть фотографии, на которых мы все, когда еще мама была жива. А потом мы уже без мамы, но с папой. А потом уже и совсем одни.
– Почему одни? – Зубов бережно перелистывал тяжелые страницы, с умилением рассматривая черно-белые изображения счастливого мужчины и женщины с глазами доверчивого оленя.
Вот они на собственной свадьбе, чокаются бокалами с шампанским. Вот стоят на берегу реки, обнявшись. Вот женщина уже беременная, а мужчина смотрит на нее с такой любовью, что даже неудобно, как будто подглядываешь за чужим счастьем. А вот уже на руках у них две очаровательные кнопки, одетые в одинаковые ситцевые платьишки.
Он листал страницы дальше, не обращая внимания, что Анна отвернулась и перебирает какие-то украшения в стоявшей на комоде шкатулке. Ну да, она же сказала, ей неприятно смотреть этот альбом.
Зубов перевернул страницу, на которой уже не было женщины с оленьими глазами. Девочки-двойняшки здесь были уже постарше, лет по пять. В одной из них угадывалась Анна, а у второй… были выколоты глаза.
Алексей перевернул еще одну страницу, и еще одну, и еще. Шло время, девушки на фотографиях становились старше. Они были сняты вместе и порознь, дома, на школьном дворе, в каком-то парке. Анна везде была узнаваема, взрослея, она становилась все пленительнее, в ней появлялась женская манкость, так сильно зацепившая капитана. А у второй сестры на всех фотографиях зияли рваные дыры на месте глаз. Зубов не поленился досмотреть альбом до конца. Там стопкой хранились самые последние фотографии, сделанные пару лет назад. Видимо, Анна не успела, или, скорее, не захотела вклеить эти фото в альбом. Эти фотографии ничем не отличались от остальных. Прекрасная Анна и безглазая Ева.
– Выбрал? – Анна решительно захлопнула шкатулку и повернулась к Зубову. – Давай быстрее, мы же фильм хотели смотреть.
– Аня, ты знаешь, кто это сделал? – Зубов протянул ей одну из фотографий. – Почему во всем альбоме у Евы выколоты глаза?
– Я не знаю, – в голосе Анны сквозило недоумение.
Она взяла фотографию, и Зубов заметил, что руки у нее дрожат.
– Черт, действительно, выколоты. Но, Алеша, я не знаю, зачем Ева это сделала.
– Ева? Ты уверена?
– Ну, – Анна помолчала и нервно потерла виски длинными тонкими пальцами, – я фотографии не портила, а больше у меня никто не бывает. Только Ева.
– Она приходит к тебе? В твое отсутствие? У нее есть ключи от твоей квартиры?
Теперь Анна выглядела еще более удивленной.
– Ключи? Я никогда про это не думала. Я не давала ей ключи, если ты об этом. Но сейчас, когда ты спросил… пожалуй, я действительно замечала, что Ева побывала в квартире в мое отсутствие. Например, оставляла в мастерской новые картины. Ее картины.
– Но ты же сказала, она уехала год назад. За это время какие-то картины появлялись? И глаза… Когда она могла испортить фотографии?
– Я не знаю. – Анна чуть не плакала. Она вцепилась в руку Зубова, и ее пальцы были холодны как лед. – Ты же видел, ее картины составлены в углу. Я никогда их не рассматриваю, они такие жуткие. И альбом… Я никогда его не трогаю. В последний раз я открывала его, наверное, года два назад, когда убрала вот эти последние фотографии. Она могла испортить их еще тогда.
– А могла недавно, – мрачно сказал Зубов, – если на самом деле никуда не уехала. По крайней мере, далеко. И наведывается в город и в твою квартиру, в частности, когда ей заблагорассудится.
– Ну и что? Она же моя сестра. Между нами с детства нет особой близости, но от этого она не перестает ею быть.
Зубов немного подумал. Был еще один вопрос, от ответа на который зависело очень многое. Вот только знает ли этот ответ Анна.
– Скажи, а Ева могла иметь доступ к каким-нибудь сильнодействующим лекарствам?
– Ты думаешь, она употребляет наркотики? – Глаза Анны расширились, и она стала очень сильно похожа на женщину-олененка с черно-белых фото.
– Нет, я имею в виду медицинские препараты, которые отключают сознание, вводят в состояние наркоза.
– Ну откуда? – Анна даже рассмеялась от нелепости подобного предположения. – Ева у нас простая совсем, без образования. Для заработка могла и подъезды мыть, и улицы подметать. Откуда у нее доступ к лекарствам? За медикаменты у нас отвечает Липа, это она в больнице работает. Ну, или у Марии Ивановны что-то осталось. С тех пор, как она еще работала.
В психиатрической больнице не могло быть лекарств, используемых в анестезиологии. Там не делали операций, это капитану Зубову было понятно со всей очевидностью. А в крови у Бабурского и Зябликова были найдены следы именно такого препарата. Да и Мария Ивановна Бердникова всю жизнь проработала простым участковым педиатром. Но связи в медицинском мире у них обеих были, это точно, а потому совсем списывать их со счетов было неправильно.