Анна порывисто подбежала к нему, обхватила руками за шею и горько заплакала.
– Я согласна, – сказала она сквозь слезы. – Я очень хочу, чтобы ты у меня жил, Алеша.
В детстве Алексей Зубов мечтал быть летчиком. Впрочем, не в детстве он об этом мечтал тоже, и только немного искривленная носовая перегородка навсегда перечеркнула ему дорогу в небо. Вместо летного училища Зубов поступил в юридический институт. А потом пришел работать в милицию-полицию, где и остался.
Детская мечта по-прежнему жила в нем. Не вся, лишь ее отголоски, проявляющиеся в страстной любви к музеям авиации, а также в регулярном «зависании» на форумах, где общались люди, как и он, бредившие небом. О самолетных моторах, конструктивных особенностях различных машин и прочих вещах, связанных с авиацией, он был готов говорить круглосуточно, вот только желающих слушать находилось немного.
Как бы то ни было, еще в раннем детстве Леша Зубов взял за правило смотреть все фильмы про летчиков. Гражданских ли, военных, неважно, главное, чтобы про летчиков. И одним из таких «засмотренных» им фильмов, конечно же, был «Экипаж».
Впрочем, сейчас, бреясь в стильной, похожей на сказочный хрустальный замок, ванной комнате своей возлюбленной, он вспомнил фильм «Экипаж» совсем по другой причине. И посетившая его мысль была связана отнюдь не с самолетами, а с фразой бывшей жены одного из летчиков, вышедшей замуж во второй раз. «Я сейчас засыпаю счастливая, просыпаюсь счастливая», – говорила она, и эти слова как нельзя лучше описывали чувства самого Зубова, вот уже третий день чувствовавшего себя счастливым до неприличия. А все потому, что вот уже три дня они с Анной живут вместе.
Он перевез свои вещи к Анне в тот же вечер, как и обещал. Ночью спал как убитый, но даже сквозь сон чувствовал, что Анна рядом, а значит, ей ничего не угрожает. От этой мысли ему было так хорошо и спокойно. Зубов даже проспал на работу, чего с ним не случалось ни разу в жизни. Он наскоро почистил зубы, чмокнул Анну и был таков. И даже ночное дежурство, пришедшееся на тот же день, не испортило ему настроения. За день он успел поменять замки во входной двери Аниной квартиры и был относительно спокоен за свою любимую женщину. Проклятая Ева больше не могла воспользоваться имеющимися у нее ключами.
Пятничный вечер они с Анной провели вместе, но измотанный бессонной ночью Зубов (дежурство выдалось хлопотным и беспокойным) смог только без аппетита поесть и свалиться в постель. И вот сегодня он проснулся и обнаружил, что находится в квартире в гордом одиночестве. В эту субботу у него был выходной, а вот у Анны нет. Под магнитиком на холодильнике обнаружилась записка с перечнем всех тех вкусных вещей, которые он должен был съесть, а также предложение встретить Анну с работы. Записка его умилила.
Галерея работала до восемнадцати часов, до ее закрытия оставалась еще уйма времени, и нужно было решить, чем себя занять. Алексей был предупрежден, что по субботам приходит домработница, путаться у нее под ногами он не хотел, а потому принял благоразумное решение принять душ, позавтракать и проведать мать. За свой стремительный переезд в квартиру любовницы ему было немного неудобно, потому что мать он нежно любил. Как будто песчинка попала в ботинок, вроде и ногу не натирает, но чувствуется.
Заварив чаю и достав из холодильника оставленные ему мисочки с завтраком, он закинул сырники в микроволновку и прошествовал в ванную. Душ он принимал не торопясь, наслаждаясь горячими струями воды, наотмашь хлещущими по его телу, вдыхая влажный пар, от которого, казалось, промывались легкие. Напоследок переключив воду с горячей на ледяную, он, сцепив зубы, выдержал положенную минуту. С уханьем выскочил из душевой кабины, докрасна растерся огромным махровым полотенцем, которое теперь было его, расправил его на полотенцесушителе и горделиво выпятил грудь. То, что он теперь был здесь полноправным жильцом, давало ощутимый повод для гордости.
Натянув трусы и джинсы, Зубов с наслаждением побрился, умылся и нахмурился, вдруг осознав, что не захватил с собой лосьон после бритья. В предыдущие умывания было как-то не до лосьона, а сегодня ему хотелось отчего-то, чтобы все было по правилам. Немного поколебавшись, он открыл висевший над раковиной шкафчик, в котором ровными рядами стояли разные флаконы. Не в его правилах было лазать по чужим шкафам, но вдруг в хозяйстве Анны завалялся лосьон после бритья. Да и вообще, он теперь тут живет. Разве это не дает ему хоть какие-то права?
Флаконов, баночек и тюбиков в шкафчике было много. Он рассеянно перебирал их, машинально читая названия. Глина Мертвого моря, маска для лица израильского производства и еще одна, но теперь уже с логотипом «Шанель», тюбик зубной пасты, сухой шампунь, упаковка ватных дисков, тоник для кожи, коробочка с контактными линзами, две зубные щетки в упаковке, флакончик духов, дезодорант, фен, несколько щеток для укладки волос, несколько кремов: дневной, ночной, для глаз. Мужского лосьона не было. Зубов, вздохнув, закрыл шкафчик, сделав зарубку на память – забрать свой из дома, когда приедет повидать маму.
В заднем кармане джинсов завибрировал телефон, с ночи оставленный в режиме «без звука». Зубов глянул на экран. Лавров.
– Привет, Серега, – сказал он, выходя из ванной и невольно ежась от разницы температур. – Случилось чего?
– Можно и так сказать, – согласился Лавров, но голос у него был довольный, а раз так, значит, ничего страшного. – Егор Ермолаев окончательно пришел в себя. Сегодня утром врачи разрешили с ним поговорить. Можешь съездить, а то я на детях сегодня? Лильку отпустил перышки почистить, а маман в командировке.
– Да не вопрос, – засмеялся Зубов. – Мне все равно до вечера делать нечего. Анна на работе. Я к маме хотел заскочить, но это недолго. Так что сейчас топливо в себя закину и в больницу.
Он быстро и с аппетитом съел приготовленные Анной сырники, нежные и воздушные, выпил огромную кружку чаю с лимоном, тщательно вымыл за собой посуду, быстро оделся и сбежал вниз по лестнице, к припаркованной у подъезда машине. Уже выезжая из двора, в зеркале заднего вида он увидел женскую фигуру, входящую в подъезд, из которого он только что вышел. Фигура, одетая в кислотный, ярко-зеленый пуховик, показалась ему смутно знакомой, хотя и мелькнула всего на секунду, не более. Впрочем, это точно была не Ева, поэтому Зубов тут же выкинул женщину из головы. Мало ли кто тут ходит?
Егор лежал в отдельной палате, полной разнообразных приборов. Юноша был худым и бледным, в бинтах, весь опутанный катетерами и трубками неясного назначения. Но при виде Зубова улыбнулся, показывая, что его узнал.
– Привет, парень, – сказал Зубов, присаживаясь на стоящий у кровати стул. – Ты тут как? Если честно, выглядишь лучше, чем когда я тебя видел в последний раз.
– Я нормально, – Егор засмеялся, оценив шутку. – Врачи говорят, теперь уже быстро все пойдет. Я сначала ничего вспомнить не мог. А теперь ничего, все помню. И голова уже почти не болит. И гипс вот-вот снимут. Можно сказать, я отделался легким испугом.
– Ничего себе легким. И тебя жалко, и маму твою особенно. У нее же кроме тебя нет никого.
– Маму да, жалко, – по лицу Егора прошла тень. – Но она молодец, держится. Я ей пообещал, что теперь все хорошо будет. Сессию я, правда, пропустил, придется «академку» оформлять, но это ничего. Это не страшно.
– Ладно, давай к делу перейдем. Меня врачи предупредили, что ты пока от разговоров сильно устаешь, поэтому не будем попусту тратить время. Ты вообще тот день, перед аварией, помнишь?
– Все помню, – Егор пожал плечами. – День как день, ничего особенного. Я в отделении все свои дела переделал, с пациентами хлопот не было, и я отпросился у Олимпиады Сергеевны к другу сходить, в соседнее отделение. Ну то, которым раньше Зябликов заведовал. Сходил, конспект взял, по которому собирался ночью к экзамену готовиться. Мы поболтали, но недолго, потому что я хотел немного лекции почитать, чтобы потом всю ночь не горбатиться. В общем, тетрадь я взял и обратно пошел.
– К машине своей не подходил?
– Нет, зачем? Мне же там ничего не надо было. Я, правда, мимо парковки шел – тропинка между зданиями как раз там проходит.
– Никого не видел?
– Нет. Кого я там мог видеть? Темно уже было. И не было там никого, кроме Олимпиады Сергеевны.
– То есть? – не понял Зубов. – А что доктор Бердникова делала на улице?
– Не знаю. – Егор выглядел удивленным. – Я не видел, что она делала. Она с парковки шла.
– С парковки?
– Ну да. Может, ей что-то взять понадобилось. У нее же тоже машина там стоит.
В голове Зубова заскакали мысли, причем так быстро, почище любого кенгуру. Итак, накануне аварии, в которую попал Егор Ермолаев из-за того, что у его машины оказались выведены из строя тормоза, он видел доктора Бердникову, которая отиралась неподалеку от его машины. Мысль была неудобной, словно натирала мозг.
– И часто так бывает, чтобы Олимпиада Сергеевна дышала воздухом в рабочее время? – спросил Зубов как бы между прочим. – Неужели тебя совсем не удивило, что она практически по окончании рабочего дня идет не к машине, а от нее?
– Нет, не удивило. – Егор выглядел растерянным. – А почему меня должно было это удивить? Она часто так делает. Даже по ночам. По крайней мере, я несколько раз сталкивался с ней в дверях, когда от своего друга возвращался. Иногда она входила, иногда выходила. В общем, ничего экстраординарного я в этом не увидел.
Капитану Зубову срочно требовалось хорошенько подумать, а еще лучше посоветоваться с Лавровым. Так получалось, что ночные дежурства в областной психиатрической больнице, раньше служившие доктору Бердниковой стопроцентным алиби, на самом деле таковыми не являлись. По ночам она часто покидала отделение. И куда ходила?
Почему она крутилась возле автомобильной стоянки? Случайно или все-таки нет? Могла ли она незаметно отлучаться в те ночи, когда были убиты Бабурский и Зябликов? И не ее ли рассказы, в конечном счете, привели к тому, что ее сводная сестра Ева стала главной подозреваемой в расследуемом ими деле об убийстве? В конце концов, у Олимпиады был очень весомый повод ненавидеть Еву и желать ей зла. Много лет назад Ева увела у старшей сестры жениха, и та до сих пор не простила предательства. И не отпустила, что гораздо страшнее.