Маршал де Ноайль, принц де Конти и граф де Но- айль, комендант Версаля, оказались в числе не допущенных на спектакль. Граф де Ноайль спросил, нельзя ли ему взять отпуск и удалиться в Париж, чтобы не видели его слез. Король остался доволен, сказал, что это прекрасная мысль, и рассказывал потом дофину: «Граф де Ноайль возненавидел двор и уезжает искать забвения в объятиях жены». Дофин спросил, почему, а король ответил, что это секрет.
В спектакле были заняты мадам де Помпадур, госпожи де Сассенаж, де Пон и «большая» герцогиня де Бранка, а также герцоги д’Айен, де Нивернэ, де Мез, де Лавальер и господин де Круасси. Герцог де Шольн и господин де Сурш с несколькими слугами составили оркестр, а ни одного профессионального музыканта в этот раз не было, хотя потом, когда давали оперы, в представлении участвовали несколько придворных музыкантов. Постановка имела громкий успех, и уже разрабатывался репертуар на целый театральный сезон.
Мадам де Помпадур обнародовала следующий свод правил для своей труппы, который составила вместе с королем:
«1. В труппу допускаются только опытные актеры- любители. Новичков не принимают.
2. Запрещено меняться ролями без согласия всей труппы.
3. Каждый должен объявить, в каком качестве или амплуа он будет участвовать в труппе.
4. В случае отсутствия одного из членов он не вправе назначить себе замену; это решает труппа.
5. После возвращения отсутствовавший получает обратно старую роль.
6. Никто не должен отказываться от роли, если она невыигрышна или утомительна.
Эти шесть правил распространяются как на актрис, так и на актеров в равной мере.
7. Пьесы для постановки выбирают актрисы.
8. Они же назначают дату представления, также как и число, день и час репетиций.
9. Актеры обязаны являться на репетиции вовремя, а на опоздавших актрисы налагают штраф.
10. Актрисы могут опоздать на полчаса, а если задержатся дольше, то подлежат тому штрафу, какой сами себе установят».
Мадам де Помпадур установила также правило, по которому авторы могли являться на репетиции, только если пьеса ставилась впервые. Однако сочинителей известных пьес всегда приглашали на репетиции.
24 января было представлено еще две пьесы, «Модный предрассудок» Ла Шоссе и «Дух противоречия» Дюфреньи. И с тех пор каждые две недели до 17 апреля, до самого конца версальского театрального «сезона», представляли новую пьесу. Во всех спектаклях главные женские роли играла мадам де Помпадур. Было признано, что она играет лучше всех остальных женщин, хотя и некоторые из актеров-мужчин работали на профессиональном уровне. Так, герцог де Нивернэ в «Злодее» был настолько лучше Розелли из «Комеди Франсез», что Грессе, автор, просил Розелли прийти и познакомиться с новым прочтением роли. Герой этой пьесы был списан с герцога д’Айена, ее репетировали два месяца с неизменным удовольствием.
Если буквально каждый обитатель Версаля спал и видел, как бы изловчиться и получить приглашение в театр мадам де Помпадур, то сама маркиза мечтала увидеть там единственную особу, не плясавшую под ее дудку, — королеву, эту старомодную и сонливую королеву, глухую и слепую к искушениям моды и изящества. Ее величество была в курсе всех событий, так как Монкриф всегда показывал ей всякую всячину, написанную им для театра. «Превосходно, я не сомневаюсь, — говорила она наконец, — а теперь, Монкриф, достаточно». Она была очень вежлива с мадам де Помпадур, которая продолжала исправно являться к ней, стойко перенося и скуку и утомление. Таким образом, внешние приличия поддерживались безупречно, но маркизе этого было мало. Похоже, что она и в самом деле хотела, по своей мещанский тяге к нежностям, чтобы ее считали членом семьи. Надо сказать, что в конечном счете она добилась своего, но до этого было еще далеко, а для начала маркиза совершила забавную ошибку. Она поняла, что счастье королевы, ее интересы и главные занятия связаны с религией, и решила, что лучше всего сблизиться с ней, проявив интерес к церковной жизни.
Сама маркиза была лишена всякой религиозности. Это значит, что она была не из тех, кто, веря в Бога и уважая все обряды, связанные с его почитанием, сторонятся церкви лишь по слабости человеческой природы — нет, она просто не понимала сущности религии. Всю жизнь она проявляла поразительную тупость во всем, что касалось церкви. Поэтому для первого шага к сближению с королевой она спросила, нельзя ли ей участвовать в церемонии в Великий четверг на страстной неделе, когда королева с пятнадцатью придворными дамами омывала ноги маленьким нищенкам. Как ей могло прийти в голову, что королева позволит? Она получила ласковый, но твердый ответ: дам для церемонии уже достаточно, так что маркизе зачтется ее порыв и даже потрудиться не придется. Тогда у нимало не смущенной маркизы появилась новая мысль: а почему бы ей не нести блюдо для сбора пожертвований на Пасху? (Эту честь доверяли только самым благочестивым из герцогинь). За это дело она взялась совсем иначе.
«Все мне говорят, — шепнула она маркизе де Лю- инь, фрейлине королевы, — что я должна в Светлое воскресенье нести блюдо». Мадам де Люинь поспешила к своей госпоже с этой новостью, но та сказала, что даже король вряд ли счел бы, что мадам де Помпадур подходит для этой роли, и быстро назначила герцогиню де Кастри. Мадам де Люинь была добрейшая женщина и постоянно сглаживала неловкости в отношениях между маркизой и королевой. Когда двор готовился к отъезду в Фонтенбло, мадам де Помпадур спросила, нельзя ли ей поехать в карете королевы, но ее предложение встретило очень холодный прием. В Версале считали великой честью поездку с королем или королевой. Но мадам де Люинь не стала распалять гнев королевы на фаворитку, как сделали бы многие придворные, а заметила, что мадам де Помпадур не просила бы о такой милости, если бы король этого не хотел. А мужу наедине шепнула, что нельзя забывать о том, как маркиза неустанно старается угодить королеве. В конце концов она почти насильно заставила свою госпожу сказать, что экипажи уже переполнены, но если одна из дам не сможет поехать, то мадам де Помпадур займет ее место. Именно так и случилось, и королева приняла ее общество милостиво и даже пригласила отобедать на дорогу.
Королева относилась к мадам де Помпадур не плохо, а даже наоборот. Разумеется, она не могла допустить ее к религиозной жизни Версаля, но театр был совсем другое дело. Поэтому королева пошла на маленькую сделку. Один из старых ее друзей, господин де Ла Мот, заслуживал, по ее мнению, маршальского чина. Возражений быть не могло, и король вручил де Ла Моту маршальский жезл, в ответ на что королева, новоиспеченный маршал с госпожой маршальшей и чета де Люинь посетили ближайшее представление маленького театра. Пьесу выбрал сам король. Это оказался «Модный предрассудок» — выбор, пожалуй, не самый тактичный, так как пьеса насмехалась над супружеской любовью. Но это была легчайшая из легких комедий, мадам де Помпадур безупречно сыграла трудную роль, и никого как будто спектакль не задел. Когда он кончился, те же актеры исполнили небольшую оперу, «Вакх и Эригона». Герцог де Люинь записал в дневнике, что мадам де Помпадур выступила просто отлично, и голос у нее хоть и небольшой, но прелестный. Следующее место он отвел «большой» герцогине де Бранка, впрочем, сильно уступавшей звезде труппы. Что до господина де Куртанво, то он мог стать танцовщиком в балете хоть сейчас.
Воодушевленные артисты шли от одного успеха к другому. Вскоре им понадобилась сцена и зрительный зал побольше. В 1748 году, пока двор пребывал в Фонтенбло, в Версале у подножия Посольской лестницы, которая вела в парадные покои северного крыла дворца, соорудили новый театр. Но поскольку дважды в год эта лестница использовалась для определенных дипломатических церемоний, а также для шествия рыцарей ордена Святого Духа, то театр построили из разборных секций. Он разбирался за четырнадцать часов и снова собирался за двенадцать. Сохранилась гуашь Кошена с изображением этого серебристо-голубого театрика. На сцене — мадам де Помпадур и виконт де Роган, они поют в опере «Асис и Галатея», маркиза в широчайшей юбке белой тафты, расшитой камышами, раковинами, фонтанами, в бледно-розовом корсаже с драпировками зеленого газа. В зрительном зале король и его приближенные, в руках у них листки с либретто оперы. В оркестре виден принц де Домб с голубой орденской лентой на груди, он дудит в большой фагот. В течение следующего года в театре было поставлено немало ярких спектаклей, притом с большим успехом. Особенно удавались комедии, на трагедиях же король склонен был позевывать. После постановки под названием «Принц де Нуази», в которой мадам де Помпадур, одетая прекрасным принцем — впрочем, очень благопристойно, показывая ноги не больше, чем в костюме для верховой езды, — исполнила заглавную роль, Его величество, человек крайне сдержанный, поцеловал ее у всех на глазах и сказал: «Вы самая восхитительная женщина Франции».
Но не всегда все шло так безоблачно. Во время представления «Танкреда» король получил известие, что согласно его строжайшему приказу английский принц Карл Эдуард арестован у входа в парижскую Оперу и препровожден в Венсен (одна из статей договора, заключенного в Экс-ля-Шапель, гласила, что этот принц должен покинуть территорию Франции. Он же отказался уехать добровольно, и Людовику XV пришлось выслать его). Красавчик-принц Чарли был любимым героем французов, так что вечер был для всех совершенно испорчен.
Потом настал ужасный день, когда принц де Домб отложил свой фагот и убил на дуэли господина де Куаньи, одного из лучших актеров театра мадам де Помпадур. Погибший был также ближайшим другом короля. Король услышал эту новость во время церемонии пробуждения, велел отменить охоту и на-правился прямо к маркизе. Когда он выходил от нее, глаза его были красны от слез. Но винить принца де Домба было не в чем. Куаньи проиграл ему кучу денег, разозлился и сказал: «Только ублюдку может так повезти». Он попал почти в точку, так как Домб приходился внуком Людовику XIV и мадам де Монтеспан. Тот сначала промолчал, но когда игра была окончена, шепнул Куаньи, что будет ждать его на рассвете на берегу реки ниже Пасси. Театральные спектакли тоже отменили, и мадам де Помпадур целую неделю промучилась от мигрени.