Маркиза успела подхватить азы политической науки, состоявшие в том, что международные отношения должны основываться на системе союзов. Если один союз расшатывался, следовало менять его на новый. Поэтому если Штаремберг сказал правду о Фридрихе, то союз с Австрией представлялся срочной необходимостью. Однако если бы она подошла к этой проблеме с той оригинальной тонкостью ума, которую она проявляла, заказывая произведения искусства или планируя свои парки, причем всегда избегала очевидных решений в поисках единственно правильных, возможно, она нашла бы другой выход. Может быть, самым мудрым курсом политики Франции было бы одиночество, неучастие в европейских союзах. Фридрих с австрийской императрицей были погружены в собственную ссору, и Франция, заключив союз с кем-то из них, непременно втянулась бы в драку, в то время как ни та, ни другая сторона нисколько не намеревались нападать на Францию. Но мадам де Помпадур этого не увидела, как и многие другие политики, и надо сказать, что аргументы «за» и «против» в этом деле с тех пор служат предметом споров.
Мадам де Помпадур и Берни поспешили вернуться в Версаль, чтобы посоветоваться с королем. Он отнесся к проблеме спокойнее, чем они, и поступил довольно разумно. Он написал дружественный, но ни к чему не обязывающий ответ Марии-Терезии и отправил герцога де Нивернэ со специальной миссией в Берлин, чтобы под видом возобновления союзного договора с Фридрихом разведать, какие там царят настроения.
Фридрих, одна сторона причудливой натуры которого всегда восхищалась всем французским, как и ожидалось, поддался обаянию де Нивернэ. Да и нельзя было выбрать лучшего посла, ведь герцог был не просто богатый и могущественный красавец, но и литератор, член Французской академии. К несчастью, пока Фридрих наслаждался обществом этого неотразимого вельможи, английские газеты испортили все удовольствие, опубликовав подписанный в начале 1756 года Вестминстерский договор. Согласно договору англичане с пруссаками брались совместно отражать любое иностранное вторжение в Германию, и таким образом, этот договор по сути дела представлял собой пакт между двумя германскими владетелями — прусским королем и ганноверским курфюрстом. Довольно странно, что Фридрих выбрал тот самый момент, когда ему предстояло возобновить свой союз с Францией, чтобы подписать соглашение с ее врагом. Когда де Нивернэ спросил его, что это за новый поворот событий, Фридрих был страшно смущен, но сказал, что договор чисто оборонительный и что он по-прежнему готов подписать союз с Францией. В ответ герцог собрался и уехал домой. Однако Фридрих, казалось, все еще полагал, что сможет, когда пожелает, совместить несовместимое. Он и его брат Генрих писали маркизе нежные послания, просили прислать копии ее портрета кисти де Латура, выставленного в Лувре. «Льстите ей изо всех сил», — приказал Фридрих своему послу, и несчастный немец регулярно являлся льстить маркизе. Он страшно утомлял ее, и наконец она отказала ему в приеме, сославшись на религиозные обязанности.
Австрийцы распустили в Версале слух, что Англия старается вступить в альянс с Марией-Терезией. Король счел это дело настолько серьезным, что более не мог продолжать переговоры силами двух дипломатов-любителей, священника и дамы. Он привел Берни в государственный совет и велел ему информировать министров о тех сношениях, которые установились между ним и императрицей. И как ни отвратительна им была мысль о союзе с традиционным врагом, министры согласились с королем и Берни, что это единственно приемлемый курс, если Франция не хочет оказаться в полной изоляции. Они единодушно одобрили новый политический курс, получивший название «ниспровержения альянсов». 1 мая 1756 года между Францией и Австрией был подписан первый Версальский договор — кстати, вовсе не в Версале, а в Жуи-ан-Жоза, в доме господина Руйе, никуда не годного престарелого министра иностранных дел.
Вольтер утверждает, что поскольку эта новая политика была неизбежна, то и вполне естественна, однако его соотечественникам она совершенно не казалась естественной. Неужели теперь они стоят плечом к плечу с убийцами их отцов и братьев? Неужели Франция уже не должна защищать германские государства от чужеземных домогательств? А не начнется ли в итоге новая религиозная война? Когда были обнародованы условия договора, все заметили, что Франция обязана по нему прийти на помощь империи Габсбургов, кто бы на нее ни напал, в то время как Австрия сохраняла нейтралитет в ссоре Франции с Англией. Король, изолированный от общественного мнения, как всегда, совершил ошибку, недооценив его важность. Ничего не было сделано, чтобы подготовить французов к потрясению, которое они испытали, очутившись внезапно в одном лагере со своим извечным врагом. И народ, и военачальники ненавидели этот союз, когда он был заключен, и возненавидели его еще сильнее, когда после нескольких начальных побед французское оружие стало терпеть одно сокрушительное поражение за другим.
Всю вину за договор возложили на мадам де Помпадур. Считалось, что императрица лестью вскружила глупенькую головку маркизы, а Фридрих, наоборот, привел ее в ярость, назвав одну из своих породистых сук «Помпадур»; таким образом, все дело с начала до конца объясняли женским капризом. Но это не совсем справедливо. Ответственность за союз с австрийцами ложилась главным образом на короля, а также на государственный совет, который при всех своих прусских симпатиях предпочел изоляции политику «ниспровержения альянсов». Если маркиза в чем-нибудь и была виновата, то в выборе Берни на роль секретного дипломата. Он с самого начала совершенно растерялся и был абсолютно неспособен к такому деликатному заданию, а к тому времени как были призваны на помощь профессионалы, заключенный Версальский договор и приписываемые Лондону заигрывания с Веной уже лишили их всяческих козырей в переговорах. Им ничего не оставалось, как строить хорошую мину при плохой игре. Императрица Мария-Терезия и ее министр иностранных дел перехитрили французов, как младенцев.
Война против Англии началась, как нередко случается в подобных войнах, очень удачно для ее врагов. Маршал де Ришелье блестящим броском овладел островом Минорка, представлявшим большую стратегическую важность для английского флота. Несколько недель маршал осаждал считавшийся неприступным форт Сен-Филипп в Майоне, и страшно скучал из-за полного отсутствия женщин. Единственной его утехой оставался изысканный стол. Однако повар маршала испытывал затруднения, так как на острове было не достать ни сливок, ни сливочного масла, что и заставило его изобрести новый соус из одних яиц и растительного масла — майонез.
Наконец герцог Ришелье потерял терпение и решил покончить с этим делом. Вопреки всем правилам военного искусства и голосу благоразумия и невзирая на отсутствие штурмовых лестниц, инженеров и карты укреплений форта, он просто взобрался со своими солдатами по отвесному склону крепостного утеса, на которой еще не ступала нога человека, и взял крепость, потеряв всего шестьсот человек убитыми и ранеными. После этого весь остров оказался у него в руках (это произошло в июне 1756 года). «Герцог берет города так же легко и бездумно, как покоряет женщин», — заметила мадам де Помпадур с завистью и восхищением. Действительно, штурмовые операции были для Его превосходительства привычным ночным занятием — он вечно влезал и вылезал из окон различных спален.
Известие об этой победе, которое сын Ришелье, господин де Фронсак, привез королю в Компьень в два часа ночи, вызвало всеобщее ликование. Находившийся в изгнании архиепископ Парижский заказал отслужить благодарственный молебен в парижском соборе Нотр Дам. Старый маршал де Бель-Иль вскочил с кровати и прыгал от радости в ночной рубашке. Мадам де Помпадур устроила прием с фейерверками у себя в Эрмитаже и угощала приглашенных «по-майонски». Она простила Ришелье все его злобные выходки и написала поздравительное письмо «покорителю Минорки».
Насколько французы были довольны, настолько же англичане были взбешены. В Лондоне бились об заклад, ставя двадцать против одного, что не пройдет и четырех месяцев, как Ришелье привезут туда в качестве военнопленного. Никому и в голову не могло прийти, что можно взять приступом форт Сен- Филипп. Всеобщий гнев британцев обрушился на адмирала Бинга, не сумевшего снять осаду с гарнизона крепости. Его предали военному суду и расстреляли, несмотря на то, что Ришелье написал письмо в его защиту (или наоборот, именно вследствие этого). Французы оккупировали и Корсику, так что обстановка на Средиземном море складывалась для них самая благоприятная.
Два месяца спустя Фридрих сделал вид, будто Мария-Терезия вот-вот нападет на него, и потребовал пропустить его армию через земли Саксонии, а когда получил отказ, то занял ее столицу Дрезден. Дофина получила известие об этом от своих родственников ранним утром. В одном халате она без предупреждения ворвалась в спальню к тестю — ничего подобно не значилось в версальских анналах. Она потребовала, чтобы король сейчас же послал помощь ее отцу. Он обошелся с ней очень ласково и обещал сделать все возможное. Началась Семилетняя война.
Глава 17. Дамьен
Вспомним, что 13 декабря 1756 года король ездил в Париж и заставил свой парламент зарегистрировать согласи евыполнять папскую энциклику, а также подчинение воле короля. Парижане встретили его очень плохо. Он торжественно проехал от Ла Мюэтт до дворца правосудия по запруженным народом улицам и не услышал ни одного возгласа «Да здравствует король!», однако не было заметно, что он расстроен этим. Король испытывал полное удовлетворение ходом событий. Постановление папы наконец разрешало проблему, слишком долго занимавшую множество людей. Союз с Габсбургами, который привлек на сторону Франции также Россию и Швецию, обеспечивал надежность восточных границ и безопасность портов в Нидерландах. Уже началась мобилизация французской армии, предназначенной для отправления в Саксонию, на помощь семейству дофины, согласно союзному Договору с Австрией — шаг, пожалуй, не самый популярный, но его требовала честь. Королю не в чем было себя упрекнуть, даже совсем наоборот. Он выглядывал из окна кареты, слегка улыбаясь мрачной толпе, с чувством отца, чьи дети не понимают, что он действует им же во благо.