— Эй, эй, всё хорошо. Прости, всё хорошо.
— Мне пора, — я качаю головой.
— Просто скажи своё имя.
— Не могу, — я не хочу лгать.
— Что? Это тайна? — фыркает он недоверчиво.
— Я не должна быть здесь.
Мне удаётся сделать ещё один шаг в сторону.
— Без шуток. Это мужская уборная, а ты определённо не мужчина.
Его рука легко обхватывает моё запястье и удерживает меня на месте.
Он делает рывок, и я возвращаюсь к его твёрдой груди. Его палец, который проследил дорожку за моим ухом, прикасается к моему подбородку. Я должна — хотя понимаю, что не следует — посмотреть ему в глаза, такие фиолетовые, такие пленительные этим странным оттенком синего. Такие понимающие, такие тёплые, они читают меня как книгу, моя душа обнажена для него, открыта.
— Послушай, Золушка. Всё что я хочу — это знать твоё имя. Скажи мне его, и я сделаю всё остальное.
— Остальное? — я понимаю, что должна отстраниться, уйти, убраться отсюда, пока не произошло что-нибудь компрометирующее. Но не могу. Я похожа на существо в глубоком, глубоком море, пойманное на крючок. — Что остальное?
Я с трудом сглатываю. Во мне всё закипает, запутывается, сверкает, смешивается, теряется и становится диким.
— Остальное насчёт нас с тобой.
— Не понимаю, о чём вы.
— Понимаешь, Золушка. Ты чувствуешь это, я знаю, — он хмурится, и даже это выражение его лица головокружительно великолепно. — Я не должен здесь находиться. Ни на этой вечеринке, ни в этой уборной, и, конечно, не с такой, как ты. Я не принадлежу этому обществу. И ты тоже. Но вот я здесь, и ты здесь, и... есть что-то ещё. Если бы я мог подобрать это чёртово слово... что-то происходит между нами.
— Вы сумасшедший. Мне пора.
Я ухожу.
Мои руки дрожат. Что-то в самой глубине моей сущности негодует по поводу каждого сантиметра пространства, что я оставляю между нами, между ним и мной. Что-то просит, чтобы я осталась, сказала ему, кто я, дала ему то, что он требует от меня.
Но это невозможно.
— Да, я сумасшедший. Не буду с тобой спорить. Но это не имеет ничего общего с нами, сладкая.
— Нет никаких нас, и перестаньте называть меня «сладкой».
Я не смею повернуться, не смею показать ему свою спину. Пячусь назад к двери и хватаюсь за ручку.
— Назови своё имя, Золушка.
Моя рука сжимает дверную ручку. Я нажимаю на неё вниз. Тяну дверь на себя, не отрывая от него глаз. Мне нужно отвести взгляд, но я не могу. Не могу. Я в ловушке его пристального взгляда. Попала под его тепло, не только физическое, но и уютное, обволакивающее, всепоглощающее тепло его души. Это растапливает во мне лёд, распространяется через зияющую пропасть моей одинокой души.
— Нет, — мой шёпот не слышен из-за стука сердца. Если я назову ему своё имя, то отдам всю себя.
Имя — это сила.
— Почему нет? — он подходит ко мне широкими лёгкими шагами. Его руки обвиваются вокруг моей талии и тянут на себя, дверь со щелчком закрывается, и я вновь прижата к его груди, вдыхаю аромат корицы и сигарет.
— Тогда я назову тебе своё, хорошо? Меня зовут Логан Райдер.
— Логан Райдер... — я прищуриваю глаза, пытаясь дышать, мои руки лежат на его груди, я чувствую его дыхание, ощущаю грохот его сердца под моей правой ладонью. — Привет.
— А твоё имя... ?
Он так близко, и всё, что я ощущаю и чувствую — это запах, его всепоглощающий аромат и обволакивающее тепло. Я не могу сказать ему своё имя, потому что это всё, что у меня есть, валюта, которую я не смею тратить.
— Я не могу. Не могу, — я лишь качаю головой.
Отхожу от него, заставляя свои ноги подчиниться благоразумию моего разума, а не желанию моего сердца и тела.
— Могу я открыть тебе секрет, Золушка?
— Если хотите, — я всё ещё изо всех сил пытаюсь заставить лёгкие работать, и мой голос звучит хрипло.
— Понятия не имею, что происходит прямо сейчас.
Его пальцы впиваются в плоть чуть выше моего копчика, крепко прижимая к себе.
Я не в состоянии двигаться, просто парализована этим ощущением.
— Я тоже, — звучит моё признание.
Он ухмыляется и поднимает руку к моему лицу. Обхватывает ладонью мою щеку, поглаживая скулу большим пальцем.
По какой-то необъяснимой причине я чувствую себя нелепо взволнованной.
— Может и так, но я сделаю именно это... — он делает вдох и целует меня.
Целует меня.
Целует меня.
Или... поцеловал бы, но я возвращаюсь к моменту секундной давности, до того, как его губы касаются моих, и просто устанавливаю достаточное расстояние между нами, отчего поцелуй прекращается, прежде чем он сможет уничтожить меня.
Мужчина вздыхает, таким коротким, маленьким вздохом удивления, отчаяния и желания.
БАМ! БАМ! Тяжёлый кулак два раза ударяет в дверь, и я, вздрагивая, спотыкаюсь и отхожу подальше. Я смотрю на Логана, глаза щиплет, лёгкие ноют от нехватки воздуха, а мои руки дрожат.
Рывком открываю дверь, выскальзываю из туалета и тут же ударяюсь о грудь Томаса.
— Куда вы ушли? — его голос с сильным акцентом, густой словно масло, и глубже, чем каньон.
Руки охранника сжимают мои плечи, отстраняют меня на несколько футов назад, подальше от себя, и разворачивают.
— Я по ошибке зашла не в ту уборную.
Лапа Томаса больше, чем у медведя, обхватывает верхнюю часть моей руки, мягко, но неумолимо, заставляя меня отойти прочь от уборной.
— В следующий раз, я пойду с вами.
Мы уходим прочь, обратно в танцевальный зал. Лен стоит там с недовольным взглядом, скрестив руки на груди. И ты в баре в нескольких футах, выпиваешь.
Что-то заканчивается, а что-то другое берёт своё начало.
— Мадам Икс. Вы должны уделять больше внимания тому, в какую уборную направляетесь, — голос Лена острый, с оттенком искусственного дружелюбия. — Вы же не хотите, чтобы я беспокоился о том, куда вы пошли, я прав?
— Нет, простите, — я подбираю подходящее объяснение. — Такое случается с женщинами. Совершенно неожиданно. Я уверена, что вы понимаете.
Рука Томаса по-прежнему на моём плече, передо мной стоит Лен, а я борюсь за дыхание, за спокойствие. Притворяюсь, что аромат почти-поцелуя уже исчез с моих губ. Надеюсь, что мой бешеный пульс не слышен. У меня кружится голова.
Разговоры заканчиваются, и все делятся на пары для танца, несколько человек вдоль края толпы наблюдают, выпивают, ожидают.
Ты забираешь меня на танцпол, где пары вальсируют, кружатся и покачиваются. Одна твоя рука вежливо размещается на моей талии, а вторая берёт мою ладонь, такую тёплую и сухую. Ты ведёшь с опытной непринужденностью, управляя мной один танец, затем другой. Мы останавливаемся, когда музыкальная группа берёт перерыв, и потягиваем вино, которое я нахожу слишком лёгким, слишком фруктовым и сладким. Когда группа начинает играть снова, ты ведёшь меня обратно, кладёшь руки на мою талию, где твоё прикосновение не может быть истолковано никак, кроме как платоническое. Ты что-то говоришь, но я оставляю твои фразы без ответа, и ты, кажется, ожидаешь такого, понимаешь это, продолжая односторонний разговор, а я даже не знаю, о чём он.
Я совсем не думаю о тебе.
— Я могу украсть вашу даму?
О, его голос. Теперь резкий и выжидающий, не оставляющий места для неповиновения.
У тебя нет ни единого шанса, милый Джонатан.
Большие сильные и одновременно тёплые руки Логана берут меня и кружат, уводя прочь. Его шаги ощущаются не гладкими и плавными, а более мощными, непримиримыми и уверенными. Его рука находится не на талии. Она на моём бедре. Не совсем неуместно, но на грани. Пальцы мужчины переплетаются с моими, а не просто сжимают, как это делают друзья.
— Привет, — говорит он, и его глаза цвета индиго находят мои.
— Привет, — выдыхаю я.
И мы танцуем. Мы вращаемся и скользим в изящном круге, и время утекает, как вода, переходит сначала в одну песню, а потом во вторую, и я не могу отвести взгляд. Не хочу. Его глаза впиваются в меня, и, кажется, разглядывают. Читают меня, как будто я его знакомая и любимая книга, давно потерянная и вот наконец-то вновь найденная.
— Как тебя зовут, Золушка?
Его лоб касается моего, и я боюсь интимности этой сцены, его рука всё ещё на моём бедре, его пальцы всё также сплетены с моими, и наши тела слишком близко друг к другу.
Мне нужно прекратить этот танец.
Я отталкиваю его.
— Стой!
Он ловит меня за руку и притягивает обратно к себе.
Мы теряемся в толпе танцующих, но я знаю, что Лен наблюдает за нами, как и Томас, а также Джонатан, и это не может произойти, этого не должно случиться. Он находится слишком близко. Мужчина прикасается ко мне, как будто мы сформированы, приспособлены и созданы, чтобы принадлежать друг другу, как будто он знает меня, как будто только ему разрешено касаться моего тела.
— Почему ты не говоришь мне своё имя? — в его голосе слышится отчаяние.
— Я не могу, — не знаю, как ему это объяснить.
— Просто имя, милая.
— Это не просто имя. Это гораздо больше. Это то, кто я есть.
Мне хочется улыбаться, хочется наброситься на него, почувствовать вкус его губ, тепло его твёрдой груди и рук. Я хочу рассказать ему миллион предательских вещей.
— Точно, — его пальцы покидают мои, скользят вверх и, Боже, оказываются на нежной нижней части моего предплечья. Это так интимно и настолько мягко, что я не могу дышать и чувствую возбуждение от этой невинной близости, мои бёдра сжимаются вместе, и я смотрю на него, ощущая кончики его пальцев у себя на плече, которые поглаживают меня от запястья и вверх до локтя. — Я хочу знать, кто ты.
Пальцами я касаюсь своих губ там, где его губы чуть не коснулись моих.
— Нельзя.
— Почему нет?
— Это невозможно.
— Нет ничего невозможного.
У меня нет ответа на это, я могу только освободить руку, и он не может сделать ничего, кроме как позволить мне это. Я ухожу, и мне больно, меня тянет оглянуться. Тянет вернуться к нему и закончить тот почти-поцелуй. Это как натянутая проволока, пронзающая моё сердце, как порванная струна арфы. Каждый шаг прочь от Логана заставляет всё моё существо играть на этой порванной струне.